КолонкаПолитика

Занавес, занавес!

Положение главного новаторского, левого, оппозиционного, современного театра заморозило Таганку

Положение главного новаторского, левого, оппозиционного, современного театра заморозило Таганку

Вот она и закончилась, наша Таганка.

Она много раз закрывалась, разделялась, рушилась, но потом снова оживала, поднималась и шагала дальше из последних сил. И радость по поводу очередного воскрешения заслоняла понимание того, что силы — последние.

Но на этот раз всё случилось окончательно и бесповоротно. Главное, не надо выяснять, кто прав, кто виноват. Хорошо ли поступал Любимов, пытаясь внедрить железную контрактную систему? Хорошо ли поступили актеры, ультимативно потребовав денег перед лицом зарубежных коллег? А вдруг актеры относились к театру не как жрецы к храму, а как служащие к конторе? Конечно, законные права работников — это святое. Но восстанавливаться в театре по суду, когда режиссер не хочет с тобой работать, — тоже как-то глупо и нелепо. Но всё это в данном случае совершенно не важно.

Не в том дело. Просто — настала пора. Таганка и так жила слишком уж долго.

Нормальный срок для театра — это пока Катерина вырастет в Аркадину, а Аркадина не постареет до Хлестовой. То есть не более двадцати пяти лет. Потом нужно не просто обновлять труппу, а менять весь театр.

Если не менять, то получится то, что получилось: от «Доброго человека» — к «Фаусту», от мощного авангардистского действа, напитанного «гением, жалостью, страстью» (Бабель о Мопассане), — к холодным притопам-прихлопам, которые никого не обманут, не завлекут.

Впрочем, я не профессионал, я просто зритель. И не такой уж пристальный, наверное. На Таганке я видел всего-ничего: «Добрый человек», «Антимиры», «Товарищ, верь!», «10 дней», «Дознание», «Гамлет», «Вишневый сад» (эфросовский спектакль), «Дом на набережной». Всё перечисленное — великолепно. А также в последние годы: «Марат-Сад» (посредственно), «Суффле» (плохо) и «Фауст» (просто ужасно).

Это совершенно закономерно. Таганка тут не последняя и, уж конечно, не первая. Великий мастер лихих спец-эффектов и «всяческой чертовщины» Станиславский (он сам о себе так писал) довольно быстро превратился в хоругвь нафталинового психологизма: что ж говорить о театральных богах масштабом поменьше. Не вина Таганки, а беда замордованного цензурой советского искусства в том, что Таганка на какой-то момент превратилась в наше театральное всё, или почти всё.

К высокому положению привыкнуть легко, а расстаться с ним — очень трудно. Именно оно, это ложное положение главного новаторского, левого, оппозиционного, современного театра, и заморозило Таганку. Оперно-балетное видение сцены окостенело. Если у Резо Габриадзе марионетки похожи на живых актеров, то у Любимова актеры всё сильнее делались похожими на марионеток.

На балетно-марионеточном «Фаусте» со мной приключилась такая история.

У меня оказался лишний билет. Я, как хороший мальчик, пошел его возвращать в кассу. Там его, ясное дело, не приняли. Поцокали ногтем по стеклу, где было что-то вроде «билеты не возвращаются». Но посоветовали продать у входа. У входа его у меня не купили.

Ну нет так нет.

Прихожу в зал, сажусь на свое место в первом ряду, а рядом, на пустое кресло, кладу бейсболку. Сидим мы с ней, никого не трогаем. Свет начинает потихонечку гаснуть. Подходит капельдинерша и ведет какую-то иностранную тетку.

— Место свободно? — спрашивает у меня.

— Занято, — говорю. — Здесь моя кепочка сидит, — и показываю два билета.

— Вы шутите? Кто-то сейчас придет?

— Не шучу. Никто не придет, — говорю. — И вообще не мешайте мне получать эстетическое удовольствие.

— Пустите зрителя! — говорит капельдинерша и толкает иностранку к моему честно оплаченному второму креслу.

— Не пущу, — говорю — и руку кладу на сиденье. — Заплачено!

— Вы с ума сошли! — шепчет она (свет меж тем уже почти погас). — Нельзя же, чтобы в первом ряду была дырка!

— А билеты не брать назад можно? — говорю. — Ну, в крайнем случае, так и быть, пусть эта дама купит у меня билет. По номиналу. Мне лишнего не надо.

— He is crazy! — говорит капельдинерша бедной иностранке. И вертит пальцем у виска.

— Certainly, I am! — отвечаю.

Они уходят, а в темном зрительном зале из динамиков звучит ласковый бархатный голос Юрия Любимова, который призывает зрителей выключить мобильники и не влеплять жвачку в обивку кресел.

Больше, значит, не услышим мы этого голоса на Таганке.

Жалко.

Денис Драгунский

shareprint
Добавьте в Конструктор подписки, приготовленные Редакцией, или свои любимые источники: сайты, телеграм- и youtube-каналы. Залогиньтесь, чтобы не терять свои подписки на разных устройствах
arrow