Как мало нужны музыке слова, чтобы выразить грусть и скорбь, пронзительный порыв к свободе, и негодующий упрек гонителям, и очень личное обращение ко Всевышнему, и надежду на достойную жизнь. Одно только имя каждого из участников уже способно было собрать огромный зал Дворца музыки и конгрессов в Страсбурге. А тут их был целый союз гениев, причем вне личных амбиций. Уму непостижимо, как можно было собрать в одно время в одной точке весь этот тайный Олимп.
Зал замер, когда после обращения с экрана лауреата Нобелевской премии писателя Эли Визеля зазвучало сочинение Гии Канчели «V&V» («Скрипка и Голос»). Гидон Кремер, умеющий колдовать с современной музыкой, словно зажег на сцене невидимую свечу - пламя неугасимое, хоть и зыбкое, иногда чуть тревожимое дыханием и голосом. Так он сразу включил механизм тревоги за человеческую хрупкость.
«Пассакалия» Арво Пярта (он, как и Канчели, присутствовал в зале) исполнялась вновь оркестром «Кремерата Балтика» - «именным» ансамблем Гидона. Драматизма прибавилось в момент, когда ритмичная монотонность вдруг стала замирать – так человек слабеет от отчаяния и непосильной работы.
Трижды играл Миша Майский, ученик Ростроповича. Сначала солировал на своей «говорящей» виолончели в молитве «Кол Нидрей» Бруха (ее сложный будоражащий смысл - отречение от клятвы, данной по принуждению ради сохранения жизни; вспомнить только историю, как рыдал Шостакович, когда его заставили вступить в партию!). С пианистом Евгением Кисиным Майский исполнил финал Сонаты Рахманинова, залив пространство безбрежной романтической темой. С Кремером и великой пианисткой Мартой Аргерих - последние части Трио Шостаковича. И правда, как было обойтись без музыки, которой боялись всесильные власти, нутром чуя в ней что-то очень враждебное; Шостаковича корили и поощряли, запрещали и награждали – он принимал всю это свистопляску с одинаково сардонической улыбкой.
Свою краску в общую картину добавил и бывший президент Латвии, европарламентарий Витаутас Ландсбергис, исполнивший на рояле раритет Николая Чюрлёниса, не знавшего пределов свободы.
Но самым неожиданным оказался Евгений Кисин. Человек неторопливый и без всякой экстравагантности, так или иначе присущей всем остальным, он уже тридцать лет отдает все свои жизненные силы безукоризненно честным трактовкам великой музыки. Ангельский человек!
И вот Кисин играет Второе скерцо Шопена с необычным для него нетерпением и жаром, мгновенно вовлекая зал во внутреннюю борьбу за человеческое достоинство, и решительно завершает пьесу ликующими аккордами. Гейне писал о Шопене, что Польша дала ему рыцарский характер и историческую скорбь, Франция – легкую прелесть и грацию, а Германия – романтическое глубокомыслие. Вот уж где его играть – так в эльзасском Страсбурге и в честь рыцарей духа. Недаром публика взвилась!
Именно Кисин пригласил выступить в концерте пианистку Марту Аргерих, известную своей благородной бескомпромиссностью. Их общий номер - Вариации Лютославского для двух роялей на тему Паганини - был феноменален. Впервые эта остроумная музыка звучала с таким особым вызовом, с оттеночком изящного остервенения. Над делишками земными будто резвились недосягаемые вольные валькирии, готовые цапнуть каждого сволочного крючкотвора. Даже Арво Пярт признался: «Это наша защита в суде, защита совершенная! - И добавил: - Никогда еще не бывал на таком необыкновенном концерте».
В финале прозвучали три части 14-й симфонии Шостаковича (дирижер – Роман Кофман, солист- Анатолий Кочерга). Наконец, все артисты вышли на сцену - и зал встал. Если кто-то и рассчитывал просто на гала-концерт мировых звезд, то несомненно разобрался, что попал на нечто гораздо более значительное. Ведь оказалось, «любимцы верных муз» способны на одном душевном накале вознести невидимый охранный покров и удерживать его над всеми, кто в нем особенно нуждается. Нет, ни одна их нота не пропала тут даром.
Видео с концерта можно посмотреть ЗДЕСЬ
