…С упоением обсуждаем мелкие знаки конца света. Те, конечно, что проступают на другом конце света. На стенах других, крепких и богатых, слобод global village.

В шведском детском саду пытаются выкурить из обихода местоимения «он» и «она» — чтобы уж ничто не мешало равноправию полов и не укрепляло в детях замшелые гендерные стереотипы. Во Франции предложено заменить слова «мать» и «отец» — для начала в официальных документах — универсальным словом «родитель». Натурально, с тою же целью: отправить гендерные стереотипы на свалку истории.

В США явно выходит из обихода вся рождественская мишура, кроме распродаж. Елок «в публичных местах» все меньше: политкорректность и равноправие мировых религий обходятся с рождественской звездой на верхушке и ангелочками на ветвях так же сурово, как большевики в СССР 1920-х.

А в Германии еще в начале 1990-х число «одиночных домохозяйств» сравнялось с числом семейных.

Все это связано в единый жестокий узел: стирание граней между матерью и отцом, погасшие огни елок, ценности цивилизации, которые некому и незачем транслировать. Все напоминает последние века Рима, когда на форуме к изваяниям олимпийцев добавились статуи всех богов завоеванных земель (своеобразная политкорректность античного распада!). В особую моду вошла Кибела: она была очень sexy и очень bloody (до «Криминального чтива» оставались тысячелетия, но запрос уже витал в воздухе). В это же время коренные римлянки почти перестали рожать: оно и больно, и хлопотно. Причинно-следственную связь событий отмечали в XIX веке самые почтенные историки распада и гибели Римской империи… но кому нужны нынче Гибсон и Моммзен?

А у России и тут свой особый путь. И запас прочности — меньше. Много меньше.

…Что нам битва братьев наших во Христе с понятиями «мать» и «отец», ежели уже к 2000 году (по данным коллектива демографов под руководством А.Г.Вишневского) на одну женщину 18—30 лет приходилось 0,28 ребенка? Если на сей день, в годы лютой борьбы за подъем рождаемости, в Москве осталось ровно десять «казенных» женских консультаций? (Хотя каждая будущая мать по-прежнему их обязана посещать.)

Говорят, очереди в консультациях немереные, но зато очень светские: рожать решаются в самом «социально скромном» случае преуспевающие семьи профессионалов-яппи.

И, похоже, так редок, случаен, разрознен слой «семей с детьми», что об особой российской «культуре детства» XXI века не стоит и говорить. Ее некому выработать.

…Что-то похожее отмечали социологи чтения еще лет десять назад, говоря об аудитории «толстых журналов». Тиражи их за несколько лет упали в сорок раз. Б.В. Дубин тогда писал: представьте себе город с миллионным населением, где после бомбежки осталось 25 000 душ. Это другое агрегатное состояние населения и социальных связей.

С аудиторией «Сказки о царе Салтане», «Серебряных коньков», «Моей первой русской истории» и «Занимательной физики» происходит то же, что с читателями «Нового мира»?

Культура «хорошей детской» и стандарт «хорошей семьи» в России почти развеяны. Их некому поддерживать, подпитывать, обновлять. Семей как таковых слишком мало?

Формы и нормы «хорошей семьи», какой она была в России 1900-х, давно разбиты. Но в конце советского периода миллионы семей строили — по доброй воле, заметим! — обновленный образец. С журналом «Юный техник», необъятными «макулатурными» тиражами Милна и Киплинга, школьными походами в ТЮЗ и Третьяковку, целой индустрией детской научно-популярной книги (включая комментарий к «Онегину» Лотмана и «19 октября» Эйдельмана) и целым социальным движением «школ юных медиков, физиков и лириков при вузах, со всенародным культом Пушкина (тогда он казался смешон!) и всенародным кино про Петра Великого, гардемаринов и декабристов.

…Правда, все это оказалось не прочнее хрущобных стенок. Мы и развалили-с.

Между тем — именно с «хорошей детской» начинается национальная безопасность. Именно там устами отца и бабушки, незаметно для себя (да и для старших) ребенок впитывает первые и самые глубокие представления о том, почему, собственно мы живем здесь. Почему мы живем так. И что, в случае чего, защищаем.

И эта «хорошая детская» всегда, как ни странно, имеет четкое национальное лицо.

С «хорошей детской» начинается общепринятая система ценностей. И качество населения, строго говоря. В 1970—1980-х потребность в этом носилась над СССР.

Сейчас убита и потребность. Осталась черная дыра ценностного вакуума.

Ее не закрыть никакой программой, никаким «национальным стандартом» (хотя самая казенная программа, кажется, была бы лучше, чем ничто). Но нация, которая считает себя живой и собирается жить дальше, не может смиряться с этой черной дырой.

Да и просто-напросто — не выживет в ее излучении. Разбредется и растворится.