Наверное — хотя кто же знает, — окажись Инна по нашу сторону забора, она и была бы такой. Но Инна по другую сторону. Я наблюдаю ее в клетке вот уже три года. И знаете что: видела я в этих клетках разных героев, но такого — никогда. До такой степени никогда, что меня даже впервые в жизни удалили из зала суда, причем за выражение лица. Нас человек 30 пришло к Инне на суд, меня первую удалили, вслед за мной отправили Сашу, сына Инны, так что как бы потом ни обставили это дело в протоколе, никаких слов мы не произносили и вообще звуков не издавали, равно как и не показывали судье кукиш, хотя он того заслуживал. Приходите в Никулинский суд г. Москвы, слушания по делу Инны Бажибиной, можно за расписанием последить, или в «Фейсбуке» есть сын и муж Инны, они сообщают. Приходите — и увидите настоящего героя: в крепких удобных туфлях и голубой приличной кофточке. Всматриваешься — и видишь то ли «Крестьянку» Аргунова, то ли «Кормилицу» Венецианова. С каким достоинством ведет себя эта измученная женщина, как она спокойно и грамотно защищается, как выносит судейское хамство — это просто невероятно, это ведь даже не «Исторический процесс» с Кургиняном, это гораздо хуже и страшнее. На том заседании, с которого нас с Сашей выставили, у Инны началось кровотечение. Думаете, это произвело хоть какое-то впечатление на судью Бобкова? Ни малейшего.
Инна три года назад была скромным бухгалтером в малюсенькой фирмочке. Судят всю компанию, включая водителей, по ст. 188 («Контрабанда») — эта статья, как известно, в ближайшее время будет декриминализирована, за что сильно выступает администрация президента. То есть и Инна, и высокий суд прекрасно знают, что уголовный состав по основному обвинению скоро станет пшиком, хотя, по сути, таковым он и был с самого начала — ведь не бывает крупной контрабанды без участия таможенников. Инна отказалась оклеветать свое руководство и коллег — предпочла сесть вместе с ними. Как и все мы, попавшие под раздачу, по наивности была убеждена: следствие разберется, в крайнем случае разберется суд, у нас невиновных не сажают. Ага, как же. Но понимаешь ты это уже ближе к суду, когда, как Инна и ее коллеги, обнаруживаешь, что у тебя нет права на защиту — а на Конституцию и следователям, и судьям, и прокурорам глубоко наплевать. Инна и ее защитник были лишены возможности ознакомиться с делом и только на суде обнаружили, что обвинение указывает разное число преступлений, совершенных Инной: то 18, то 23, и определиться не в состоянии. Конечно, подали ходатайства — числом 25, отклонили все без мотивировки. Ну да это всё обычное, увы, дело для наших судов. Необычна Инна в клетке — такая типическая хорошая женщина, 47 лет, двое взрослых, причем чудесных сыновей, а вот и муж сидит, он молодец у нее. Когда я впервые увидела его три года назад, он был похож на портрет гусара Дениса Давыдова. А сейчас он похож на портрет Ф.М. Достоевского. Как и все мы, они стали юристами поневоле, и между нашими судами мы за чашечкой кофе обсуждаем тонкие особенности правоприменения — уверена, что прокурорские и следовательские были бы чужими в такой беседе, да и судьи часто не тянут ее поддержать. Мой собственный сын так наблатыкался за три года, что нынче работает при Гаагском трибунале.
Судья на процессе Инны чуть старше ее сыновей, а двое из трех прокуроров явно ровесники ее детей. Вопрос физиологического происхождения нелюдей в мантиях и погонах волнует меня давно и всерьез. Как это у Булгакова: «Есаул, была ли у вас мать?» Впрочем, есаул Голован не понял вопроса.
