Постановщик премьеры, известный венгерский режиссер Янош Сас, сказал в телеинтервью: «Я делал спектакль для людей, не читавших «Мастера и Маргариту».

Казалось бы: где ж их, таких, взять — в столице, в партере МХТ? А в начале 1990-х Булгаков вошел и в школьные программы: «Мастер» или «Белая гвардия», на выбор.

…Возможно, словесники выбирают «Белую гвардию». Иначе — чем объяснить такую явную, заметную на премьере зрительскую прослойку именно «не читавших»?

Их много. Они давно уже составили социальный слой. Они в антрактах светски спрашивают друг друга: «В МХТе теперь какой Табаков? Антон?» (слышано на премьере «Тартюфа» Мирзоева, в партере, ряду в шестом).

Театр России XXI века волен выбрать: подплясывать им — или работать с ними. А что ж? Работали ведь в 1917-м с краснофлотцами. При НЭПе — с героем «Аристократки» Зощенко. Многого добились за полвека. Пора повторить на бис.

Спектакль «Мастер и Маргарита» МХТ именно что работает с публикой. Тем и интересен.

Мастер — Анатолий Белый, Маргарита — Наташа Швец, Воланд — Дмитрий Назаров. Впрочем, замечательному актеру МХТ к лицу роли добрых людей: Несчастливцева, Астрова, доктора Самойленко из чеховской «Дуэли». Демонизма в Назарове не выявлено (в иных сценах кажется — это не Воланд, а Алексей Максимович Горький вернулся с Капри в 1930-х. И — раздувая усы, опираясь на фигурную палку — дивится обновленной Москве).

Зато дьявола лихо играет свита: из Михаила Трухина вышел крепкий Коровьев, из эксцентричной Марии Зориной — Гелла, из Игнатия Акрачкова — невозмутимый Азазелло с прилизанным набок пробором, в черном прикиде неонациста, с кобурой у пояса. (Фигурка очень колоритная… но, пожалуй, есть пленэр, который страшно и выводить на сцену.)

Никаких «обновленных смыслов». (Хотя тема бегства из мира, где Мастер явно не нужен, бегства ценою смерти и перемены собственной природы, да и тема незаслуженного света и заслуженного покоя горячи по-новому… как ни затрепан роман.) Но в премьере МХТ рифмы с современностью — простые, глагольные. На преуспевающего чиновника явно райкомовской еще закваски похож Пилат (Николай Чиндяйкин). Партер счастливым воем встречает конферансье Жоржа Бенгальского в серебряном пиджаке… то есть, простите, Игоря Верника. В режиме народной мечты, пышного телешоу с двумя ведущими — светскими хроникерами Геллой и Азазелло — решен бал у Сатаны. И два видеоэкрана над сценой совершенно не напоминают о нервном, саркастичном, изысканном «Мастере» Франка Касторфа с Мартином Вутке. Да нет, забудьте!

Тут другое. Внятно, как советский теледиктор или придворный певец орбита-без-сахара, «говорящие головы» актеров МХТ транслируют в зал главные фразы: «Кто сказал, что нет на свете настоящей, верной, вечной любви? Да отрежут лгуну его гнусный язык!», «Злых людей нет на свете, игемон». И конечно — «Рукописи не горят».

Держит этот спектакль — именно дуэт Мастера и Маргариты. Анатолий Белый нашел скупую, значительную, мужественную интонацию. Наташа Швец играет отчаянно, по-девчоночьи… с честным воодушевлением тюзовской Герды. О поздних детях Серебряного века, забытых в Москве 1930-х, о знании пяти языков и генах шотландской королевы тут речи нет. Но эти Мастер и Маргарита — воодушевляют этот зал… да, именно, как в ТЮЗе пятилетних, начинающих зрителей воодушевляет храбрость Герды.

Актеры честно транслируют главное: эти двое — не лузеры. Да даже Иешуа не лузер!

Доброе и вечное сыплют полной горстью. Партер (существенная часть его) смотрит так же: по-тюзовски. По-детски. Гневно кричит: «Маргариту не слышно!» Бурно хлопает сцене прощания Воланда с Мастером, приняв ее за финал. Встречает поэта Бездомного во втором акте радостным: «Ваня вышел!» (Виктор Хориняк, выпускник Школы-студии МХАТ 2011 года, и вправду играет румяного юношу 1930-х точно и обаятельно).

А публике, читавшей роман, для ее утешения остается сценография Николая Симонова, перенесшего действие в московскую подземку-2011. Горит алая буква «М». В тумане туннеля Мастер обреченно волочит железную больничную кровать, как каторжник — ядро. Привычная толпа в вагоне оборачивается гостями Воланда — без смены костюмов. И стеклянно-стальные двери метро, перекрывшие сцену, кажутся вдруг КПП рая и ада.

— Прощай, ученик! — говорит Мастер в романе Бездомному, оставляя Ивана, будущего профессора Понырева, своим местоблюстителем в Москве. Успешный гуманитарий 1930-х не слышал оперы «Фауст» и честно-искренне собирался списать Канта в Соловки. Но история Мастера и «роман о Понтии Пилате» работали с Иваном, меняя его суть. С кем же им было работать, как не с данностью — соседом по палате скорбного дома?

По Булгакову — все более-менее получилось. Исторические коррективы знаем сами.

Спектакль МХТ идет к своей публике тем же путем.