СюжетыЭкономика

Евгений Гавриленков: Мы связаны с миром через трубу

Главный экономист «Тройки Диалог» — о том, почему:

Этот материал вышел в номере № 106 от 23 сентября 2011
Читать
Главный экономист «Тройки Диалог» — о том, почему: темпы экономического роста не зависят от цены на нефть; бюджету мешает триллион; прогнозы Минэкономразвития — это песня акына; Россия не заслуживает притока капитала; вывод капитала из страны — рациональное поведение
  • темпы экономического роста не зависят от цены на нефть;
  • бюджету мешает триллион;
  • прогнозы Минэкономразвития — это песня акына;
  • Россия не заслуживает притока капитала;
  • вывод капитала из страны — рациональное поведение

Светлый и современный кабинет Евгения Гавриленкова, одного из лучших макроэкономистов страны, в компании «Тройка Диалог» с видом на московские крыши и Зоологический музей, здание которого составляло декорации «Роковых яиц» Михаила Булгакова, меньше всего напоминает келью ученого. И тем не менее это и есть келья. Три монитора на одной ноте задумчиво гудят, письменный стол и журнальный столик бессистемно завалены бумагами, газетами, журналами, полки ломятся от книг. Гавриленков говорит тихим, монотонным голосом гуру, что тем более заставляет прислушиваться к тому, что произносится. Он считает, что все зло — от чрезмерных расходов бюджета и инфляции. Почему — об этом его интервью «Новой».

— Евгений Евгеньевич, какие у нас существуют предвыборные политические риски для экономики? Не глобальной, безусловно, а российской?

— Я бы назвал тем не менее предвыборным риском то, что происходит в мире. Это неопределенность. Я имею в виду непонимание экономическими агентами и политиками во всем мире: а что, собственно, делать? В среде, где фондовые и сырьевые рынки могут скакать на 5—6%, очень сложно принимать долгосрочные решения. Так совпало, что эта нестабильность приходится на предвыборные времена. Я думаю, что нестабильность продолжится еще по крайней мере столько, сколько Бен Бернанке, председатель Федеральной резервной системы, обещал сохранять низкие процентные ставки — до новых выборов американского президента.

Наш риск тоже связан отчасти с этой глобальной неопределенностью. Хотя Россия не относится к странам, где совсем уж все неопределенно. У нас все понятно в том смысле, что с внешним миром мы связаны через трубы. И в отличие от Китая или какой-то другой страны, которая экспортирует готовую продукцию, экспорт может существенно снизиться. Мы подвержены внешним ценовым шокам, и это тот риск, который постоянно надо учитывать.

Но в принципе мы находимся сейчас в довольно благоприятной среде: проблемы Америки и Европы решаются за счет печатания денег. Это удерживает цены на нефть на довольно высоком уровне, что очень комфортно для нас. А вот из внутренних рисков главный — это завышенные и не-эффективные бюджетные расходы, которые во многом поддерживали высокую инфляцию все предыдущие годы. Сейчас, надо признать, они растут более умеренными темпами. Если до 2008 года, до кризиса, они ежегодно увеличивались примерно на 30%, то сейчас мы говорим о 10%.

Песня акына

— Становятся менее затратными технологии добычи сжиженного газа и сжиженной нефти. В перспективе примерно десяти лет это может сильно удешевить энергоносители, и наша экономика может посыпаться очень быстро. Это учитывается в экономических расчетах?

— Это пока не учитывается в экономических расчетах. Да и разговор не только о добыче нефти и газа. Проблема в том, что в мире избыточно много денег. И следствием этого являются очень низкие ставки по госбумагам, порядка 0,2% по двухлетним американским бумагам, меньше 2% — по десятилетним. Есть два индикатора: бонды и золото, которые сигнализируют, что денег много. Именно наличие этой избыточной массы денег поддерживает цены на нефть существенно выше 100 долларов за баррель. Может быть, когда ситуация успокоится и когда будут найдены более дешевые способы добычи, все изменится. Но пока не очень понятно, какой будет новая модель.

— Вы сказали, что Россия находится в относительно благоприятной среде. А как тогда относиться к низким прогнозам Минэкономразвития, которые с апреля 2011 года звучат, как революционная прокламация: при росте цены на нефть не растет экономика?

— Я вообще очень спокойно отношусь к прогнозам Минэкономразвития, которые пересматриваются с завидной регулярностью. И такое случается не только с Минэкономразвития, давайте вспомним и Федеральный резерв, который в начале года прогнозировал 3,4—3,9% роста ВВП США, а сейчас рынок прогнозирует 1,6—1,7%.

Но здесь что важно отметить? Если мы посмотрим на темпы экономического роста, то они как были в среднем 6—7% в течение десятилетия, такими и остались — вне зависимости от цены нефти, была ли она около 20 долларов среднегодовая или до 100 долларов в 2008 году. Тут нет такой простой связи. Здесь важнее курсовая политика.

— Получается, что у нас в 2011 году все хорошо, а капитал бежит…

— Надо посмотреть на то, что было с внутренней ликвидностью. Я упоминал, что сейчас в мире много денег. Это вот сейчас, в этом году. Количественное смягчение, которое началось в конце прошлого года и завершилось, наверное, временно в июне, привело к тому, что те же самые цены на нефть не только не упали — они в начале года выросли. Если вспомнить конец прошлого года, бюджет верстался исходя из предположения цены нефти 75 долларов за баррель. Ноябрь прошлого года — это цена нефти в районе 80 долларов за баррель. В этом смысле прогнозы Минэкономразвития — песня акына: что вижу, о том пою. Они видят сейчас другую цену на нефть, соответственно, будет меняться и их прогноз.

И ведь не только бюджет верстался исходя из 75 долларов за баррель, но и крупные компании, особенно государственные, точно так же берут те же самые макроэкономические показатели для расчета своих бизнес-планов, финансового потока.

Потом в результате мы получили цену нефти 120: события в Африке плюс ликвидность, и цена нефти не 75, а чуть ли не в два раза больше получилась. В первом полугодии средняя цена была 109, то есть поток доходов существенно увеличился. Именно поэтому мы можем легко поправить бюджет: если президент или премьер куда-то поедут по регионам и пообещают увеличить заработную плату, то Дума это в течение 30 секунд может одобрить в виде поправок к бюджету. Но поправить или увеличить инвестиционный план любой крупной компании так быстро нельзя. Нужно заключить договоры, нужно провести какие-то изыскательские работы — на это требуется время.

И, соответственно, возникает вопрос: вот у нас денег на 60—70—100% больше, что с ними делать? Все понимают, что если эти деньги вернуть в страну, то это только укрепит рубль и повысит относительные внутренние издержки. Поэтому вывод капитала — это такое рациональное поведение.

Был еще отток банковского капитала. Особенно в первом квартале. И давайте вспомним, что произошло в конце прошлого года. В декабре было израсходовано 17,5% годового бюджета. Если равномерно расходовать средства, это было бы примерно 8,3—8,4%. Получилось, что если среднемесячная сумма расходов бюджета была 850 миллиардов рублей, то в декабре прошлого года она составила 1,8 триллиона. То есть триллион — лишний!

— Эта ситуация повторяется каждый год.

— Она повторяется, и отчасти поэтому мы и имеем такие периоды оттока капитала… И сюда же нужно добавить, что в первом полугодии прошлого года ЦБ активно накапливал резервы, проводил интервенции. Если мы посмотрим на объем свободных средств банков, которые они накопили на корсчетах и депозитах в ЦБ, то в середине и в конце прошлого года цифра была около 2,4 триллиона рублей. Обычно банки держат 800 триллионов свободных денег. Возникает вопрос: а что делать с этими деньгами? Инфляция у нас была 9,6% в январе, доходность по этим вложениям в ЦБ была 3,2—3,3%. А при этом в мире есть масса возможностей получить более высокую доходность с меньшими рисками.

Но если мы посмотрим, что происходило с оттоком капитала по кварталам, то получается, что в третьем квартале этого года большого оттока нет.

Жизнь по инерции

— Вы нас как-то совсем успокоили: рост экономики не зависит от цены на нефть, он зависит от курса, правда, курс зависит от цены на нефть; то, что капитал бежит,— это отражение большой ликвидности, и при этом сейчас она сокращается…

— Не совсем так. Мы не заслуживаем притока капитала, потому что у нас не очень качественные институты.

— Если согласиться с тем, что бегство капиталов связано с ухудшением институтов и инвестиционного климата, то на вопрос: «Где же он ухудшился?» — есть ответ: замена ЕСН непосильными для бизнеса страховыми взносами. И вообще получается, что у нас единственный приоритет в экономической политике — это наполнение бюджета.

— Я не вижу и, честно говоря, не ожидаю качественных изменений к лучшему в институциональной среде. Замена ЕСН действительно способствовала оттоку капитала в среде малого бизнеса. Но это не делало погоды. Основные деньги и основной отток — от крупных компаний и крупных госбанков, обладателей основной массы ликвидности.

Из позитива: факт остается фактом — у нас снизилась инфляция. Она снизилась потому, что ЦБ изменил политику: он перестал таргетировать валютный курс, перестал накапливать резервы. К концу года инфляция составит 6—6,5%. (А чтобы существенно улучшить инвестиционный климат, она должна составлять 2—3%.) Так вот фактор неравномерного расходования средств бюджета в течение года вносит вклад в инфляцию порядка 30%. Первый квартал каждого года — это фактически половина годовой инфляции.

Изобилие денег будет в ближайшие года два подталкивать наш экономический рост. Дальше — движение по инерции. В том числе за счет ослабления рубля.

— То есть сначала мы проживем за счет высоких цен на нефть, потом за счет ослабления рубля — получается инерция после инерции. А расходы бюджета поддерживают эту инерцию.

— Расходы растут при не меняющейся структуре экономики — что плохо. Кстати, и в Америке, от экономики которой мы зависим, нет роста, несмотря на вброшенные деньги. Американская экономика не может расти, когда потребление населения составляет 70% от ВВП.

Как ограничить коррупцию

— Что за звено в цепи, потянув за которое, можно вытянуть экономику?

— Экономическому росту мешает коррупция. Я доверяю цифре, озвученной Сергеем Степашиным, который говорил о том, что 10% расходов бюджета уходят не по назначению. Те же самые деньги, которые вбрасываются в конце года, эффективно распределиться не могут.

Уничтожить коррупцию, если быть реалистами, мы не можем. Но мы можем хотя бы ограничить возможности для нее. Я считаю, что надо поправить Бюджетный кодекс и ввести законодательную норму, запрещающую неравномерное распределение бюджетных денег в течение года.

Когда мы имеем такую безудержную накачку экономики расходами бюджета и такую инфляцию — сберегать в условиях отрицательной доходности невозможно. Кстати, поэтому невозможна и реализация некоторых реформ, например, пенсионной — просто нельзя накапливать деньги.

Надо понимать, что макроэкономическая политика — тоже часть инвестиционного климата. Когда деньги выбрасываются из бюджета, они, наверное, достаются тем, кто их не очень заслуживает. Например, компаниям, которые не являются самыми эффективными.

Почему я и говорю, что две ключевые первичные задачи, которые надо решить: это уменьшение государственных расходов и снижение инфляции. Это не необходимое и достаточное условие для изменения структуры экономики и развития. Но это — необходимое условие. Это же естественно — было бы проще расти, если бы была более низкая инфляция.

— Но у нас как получается: дефицитный бюджет — высокая инфляция, профицитный бюджет — все равно высокая…

— Но если у вас каждый год увеличиваются расходы бюджета на 30% (а в 2007-м и вовсе на 40%), разве можно иметь низкую инфляцию? Нет, конечно. Чтобы на эти деньги строились, например, аэропорты и дороги, то для этих целей у вас должно быть и на 30% больше рабочих. А ведь этого нет.

Что внушает оптимизм? Все-таки наблюдается снижение расходов бюджета. В течение первого полугодия роста бюджетные расходы не увеличивались. Инфляция тут же снизилась до 5,5%, что, в свою очередь, позитивно повлияло на динамику экономического роста. Это иллюстрация к тому, что бюджетные расходы не дают экономического роста, они только создают повышенный инфляционный фон. А в течение ближайшего года, если захотеть, можно снизить инфляцию до 3—4%.

Справка «Новой» Евгений Гавриленков родился в 1955 году. Окончил Московский авиационный институт. Работал в Центре экономической конъюнктуры при Правительстве РФ и Бюро экономического анализа, был проректором Высшей школы экономики. С 2002 года — главный экономист, управляющий директор инвестиционной компании «Тройка Диалог».

Под текст

История из экономической жизни

В конце 1980-х Яков Уринсон, Иван Матеров и Евгений Гавриленков выполнили уникальную по тем временам работу. В ГВЦ (Главном вычислительном центре) Госплана СССР они разработали первую в Союзе прикладную межотраслевую динамическую модель советской экономики. Она совмещала оценку и прогноз одновременно материально-вещественных и финансово-стоимостных пропорций народного хозяйства на длительную, в пределах 15 лет, перспективу. Была даже попытка учесть при моделировании поведение участников экономических процессов, в частности, потенциальных собственников, при различных вариантах приватизации. Модель была применена при оценке последствий реализации программы Абалкина — Маслюкова и вызвала безотчетный гнев премьера Николая Рыжкова, потому что ничего хорошего советской власти прогноз макроэкономистов не обещал…

shareprint
Добавьте в Конструктор подписки, приготовленные Редакцией, или свои любимые источники: сайты, телеграм- и youtube-каналы. Залогиньтесь, чтобы не терять свои подписки на разных устройствах
arrow