Раньше черными бывали четверги и вторники, теперь почернела вся неделя. Есть, впрочем, и другие краски: сводки с мировых бирж алеют, как кровь.

Чемпион по нырянию в глубину, кто бы сомневался, — Россия. За прошедшую неделю потери ММВБ составили 11%, РТС — и вовсе 14%, хотя в эпицентре — на европейских и американских площадках — падение вдвое менее контрастное. Пострадали не только фонды, но и рубль, переполнивший бивалютную корзину. 23 сентября она стоила 37 рублей 21 копейку, издевательски, на одну копейку высунувшись из верхней двери установленного для нее плавающего валютного коридора.

Джордж Сорос говорит, что мировая рецессия уже вернулась. Игорь Шувалов чеканит: «Мы никакого кризиса не ждем, но мы к нему готовы». Дмитрий Медведев не столь афористичен: «Надо разобраться, что происходит, какие факторы — объективные или субъективные — влияют, поговорить по зоне евро, по американской экономике, имея в виду решения, которые американские коллеги приняли». Заметили, про Россию президент не сказал ни слова? Но он прав, подчеркнув «решения американских коллег».

В Греции ничего не изменилось, условия предоставления ей очередного транша 8 млрд евро как не были согласованы, так и не согласованы до сих пор. На этот раз черную метку получили США. Такова реакция на решение, которое, что особенно тревожно, готовилось как наступление на кризис, а привело к решительному отступлению.

Речь идет о новой программе Федеральной резервной системы (ФРС): продать краткосрочные облигации на $400 млрд и купить на них долгосрочные облигации со сроком погашения через 6—30 лет. Цель — добиться дальнейшего удешевления долгосрочных кредитов. Рынки, однако, оглушительно освистали своего регулятора.

Этот свист выводит простую, но едва ли не траурную мелодию. Оказывается, адекватных антикризисных мер пока не найдено. А раз так, кризис захватывает инициативу.

Россия, что бы ни говорили в Кремле или в правительстве, на своем привычном месте — в заложниках. Что нас ждет?

Во-первых, бегство капиталов. В кризис они всегда бегут с развивающихся рынков, предпочитая хоть и подмочивший репутацию, но все равно гораздо более надежный доллар. Парадокс в том, что из России капиталы бежали заранее — в первой половине года их не останавливали ни высокие нефтяные цены, ни оживление экономики. Капиталы выталкивал не кризис, а инвестиционный климат. Теперь можно принимать ставки, кто выгонит из России больше капиталов вместе с капиталистами.

Еще один парадокс: желающие имеют шанс сделать хорошую мину при плохой игре. Раз бегство капиталов не будет таким обвальным, как в 2008—2009 годах, то и падение экономики будет щадящим. Но еще вопрос, что лучше: упасть, не успев разогнуться или все-таки постояв на ногах? Жизнь по затухающей амплитуде лишает веры в выздоровление.

Во-вторых, укрепление доллара, не только к рублю, но и к евро (что уже происходит), при прочих равных условиях само по себе — фактор падения цен на нефть. Раз нефть котируется в долларах, укрепление доллара смягчается падением нефтяной цены. Нефть, подтверждая это правило, уже начала дешеветь.

В-третьих, если Сорос прав и мировая рецессия возвращается, цена на нефть перейдет на скоростной спуск. Что это значит, в России никому объяснять не надо. Когда цена нефти витает в облаках, нам рассказывают, что факторы российского роста уже не имеют с ней ничего общего. Когда же перспектива падения цены приближается, чиновники обличают, оказывается, так и не изменившуюся модель экономики, которая по-прежнему нуждается в решительном обновлении. 23 сентября на съезде «Единой России» Эльвира Набиуллина сделала именно такое заявление.

В-четвертых, все отмеченные пункты ускоряют происходящее обесценение рубля. А это, в свою очередь, фактор потенциальной паники, которая может дорого стоить российской банковской системе, уже испытывающей трудности с ликвидностью.

В-пятых, Игорь Шувалов к такому весьма вероятному сценарию, может быть, и готов. Остальным стоит приготовиться.