13 октября исполнилось 125 лет со дня рождения выдающегося русского мыслителя, христианина и либерала Георгия Петровича Федотова (1886—1951). «Свобода», и в первую очередь «русская свобода», была одной из главных тем его исследований. Согласно Федотову, проблема России не только в том, что здесь свобода очень часто подавляется силой. Наша проблема еще и в том, что в России глубоко подавлена сама потребность в свободе.

С 1925 года Федотов, исключенный с кафедры средневековой истории в родном Саратове за отказ соблюдать советскую обрядность — посещение собраний, хождение на демонстрации, — эмигрировал во Францию. После оккупации Парижа немцами Федотов получил визу в США, работал в Йельском университете в Нью-Хэйвене, затем в православной Богословской академии Св. Владимира в Нью-Йорке.

Согласно общей философско-исторической концепции Федотова, развитие России происходило в условиях острого соперничества по меньшей мере трех тенденций: самодержавно-деспотической, антигосударственно-нигилистической и творческо-европеистской.

Реформы Петра Великого, по мысли Федотова, дали мощный импульс российскому европеизму. «Петровская реформа, — писал Федотов в «Письмах о русской культуре» (1938), — вывела Россию на мировые просторы и создала породу русских европейцев». Тип русского европейца, по мысли Федотова, — вовсе не отрицание «старой русскости», а творческое ее преодоление и развитие. «В каждом городе, в каждом уезде остались следы этих культурных подвижников. Где школа или научное общество, где культурное хозяйство или просто память о бескорыстном враче, о гуманном судье, о благородном человеке. Это они не давали России застыть и замерзнуть, когда сверху старались превратить ее в холодильник, а снизу в костер».

К несчастью для страны, человеческий тип «русского европейца» не успел достаточно развиться и не получил надежного политического представительства, а потому проиграл двум другим национальным типам — реакционеру-охранителю и разрушителю-нигилисту.

Общей причиной победы большевизма в России Г.П. Федотов считал потерю страной культурного иммунитета перед варварством, что, в свою очередь, явилось следствием отхода России от гуманистической традиции Европы: «Не хотели читать по-гречески — выучились по-немецки, вместо Платона и Эсхила набросились на Каутских и Леппертов. Лишив себя плодов гуманизма, питаемся теперь его «вершками», засыхающей ботвой».

Вопреки известному изречению Ж.-Ж. Руссо о том, что «человек рождается свободным, а умирает в оковах», Федотов полагал, что «свобода есть поздний и тонкий цветок человеческой культуры». В примитивных сообществах, как и в биологическом мире, свободе еще нет места: «Там, где все до конца обусловлено необходимостью, нельзя найти ни бреши, ни щели, в которую могла бы прорваться свобода. Где органическая жизнь приобретает социальный характер, она насквозь тоталитарна. У пчел есть коммунизм, у муравьев есть рабство, в звериной стае — абсолютная власть вожака».

Подлинная свобода, согласно Федотову, наступает не тогда, когда государственность разрушается, а тогда, когда происходит «утверждение границ для власти государства, которые определяются неотъемлемыми правами личности». Когда все равны и беззащитны перед лицом деспота, подданные ни за что не соглашаются со «свободой для немногих, хотя бы на время»: «Они желают ее для всех или ни для кого. И потому получают «ни для кого»… И в результате на месте дворянской России — Империя Сталина».

Большой заслугой Федотова-интеллектуала является разграничение понятий «свобода» и «воля». В знаменитой статье «Россия и свобода» (1945) он дал определение, ставшее в русском либерализме классическим: «Личная свобода немыслима без уважения к чужой свободе; воля — всегда для себя… Воля торжествует или у выхода из общества, на степном просторе, или во власти над обществом, в насилии над людьми». Поэтому русская «воля» не страшна для тирании: «Воля не противоположна тирании, ибо тиран есть тоже вольное существо…»

Федотов и в эмиграции продолжал делать ставку на постепенное накопление в России творческо-европейского потенциала. Разумеется, восстановление его в России, подвергшейся небывалой деевропеизации, представлялось ему делом долгим и трудным. Однако Федотов верил, что, «возвратившись в Европу» и возвратив «потребность в свободе», постбольшевистская Россия окажется способной к «Свободе».

Алексей Кара-Мурза доктор философских наук, завотделом Института философии РАН, президент Национального фонда «Русское либеральное наследие»