Премьера рубрики «Обыкновенные радости» с Галиной Мурсалиевой
…Вы замечали, люди сегодня сидят в общественном транспорте так, как будто те, кто рядом, заминированы? Нечаянно встретившись, взгляды отдергиваются, как руки от огня. Если входит вдруг смешливая, громкая подростковая компания — каждый второй отмежевывается, как может. Старается не просто отодвинуться, а даже и в ее сторону не смотреть, как бы говоря языком героя Салтыкова-Щедрина: «…сам-то я, разумеется, не пел, но как бы не пострадать за присутствование!» Как будто нельзя громко смеяться и радоваться…
Вы замечали, как ведут себя родители, если в общественном месте их ребенок спотыкается и падает? Психолог Людмила Петрановская замечала не раз и посвятила этой теме в своем ЖЖ уже не один пост. Она пишет, что на ребенка «сначала орут. Потом могут и пожалеть, особенно если сильно ударился и горько плачет. Но первая, импульсивная реакция — рявкнуть, дернуть, зашипеть. И отряхивают потом так, как будто хотят побольнее ударить… Давно про это думала и никак не могла понять, где я это видела. И вдруг вспомнила: это фильмы про войну и плен. Вот когда колонну гонят, и того, кто замешкается или упадет, прикончат. И стремление немедленно заткнуть плачущего на людях ребенка тоже как-то отсюда. Словно всегда рядом конвоир с плетью или автоматом. И расслабляться нельзя никогда».
Мне лично представляется, что фантомный этот «конвоир» появляется всегда там, где люди никому не верят, не радуются, вообще не живут, они как будто замещают самих себя. И «плеть» нависает там, где есть ожидание зла и принятие его абсолютного права. И где человеческих проявлений стыдятся, а потому и прячут их, как что-то позорное.
Это может быть связано напрямую с тем, что из всех щелей сегодня несутся вести, одна уродливее и чудовищнее другой. И правда, «чем только ЧЕЛОВЕК сегодня не шутит». И фон тяжелый: катастрофы, пробки, предвыборные манипуляции, фальшь. Но тотальная, массированная атака кричащих, вопиющих фактов удваивает реальное зло: кажется, что ненормально все вокруг, что ничего хорошего ни от кого уже ждать нельзя…
Есть в наших компьютерах такая опция: «выделить все». Мы выделяем только то, что скандально и страшно. Сказано: «не сказанного не существует». Мы совсем перестали говорить о фактах, которые не умеют кричать, о нормальных человеческих проявлениях… И в наших головах они не «выделены», практически больше и не существуют. Или существуют?
Вместе мы создадим с вами такую полянку — привал, сделаем вдох, обнаружим обыкновенные человеческие радости. Не героические — пусть будет в стране хоть одно такое местечко, где в жизни не всегда есть место подвигу. Но где и места конвоирам с плетью в головах тоже нет. А есть что-то нормальное, что изумляет порой даже сильнее, чем все педофилы и людоеды вместе взятые.
К примеру, если бы кто-то мне сказал год назад, что есть в России не калечащая физически или психически армия, я бы восприняла эти слова как «сухой дождь» или «жареный лед». Но первая история немного об этом.
Эта история немного личная для меня — но только опосредованно. Такая, знаете ли, мамская. В конце июля мой 22-летний сын Тима засобирался на свадьбу в Заполярье. Еще бы ему было не засобираться…
История одной свадьбы
В третьем классе он перешел в новую школу и после уроков вернулся домой с новым приятелем. Сбросили ранцы в прихожей и бегом к компьютеру. На все мои увещевания сын частил привычно: «Да, да, да, мама, мы сейчас помоем руки, бей же ты этого монстряру… А? Что? Всего только еще две минутки…»
А еще через «две минутки» раздался звонок в дверь, я открыла и сразу же очень серьезно задумалась о собственном образе жизни. «Пора, — думала я, — прекращать работать по ночам, вот мне звоночек…»
На пороге с ранцем за спиной стоял тот же самый мальчик, который по всем законам логики в данный момент сидел вместе с моим сыном за компьютером. Я не могла его ни с кем спутать, потому что видела только что.
— Я к Тимке, — сказал он и, как мне тогда казалось, снова вошел. Тем же движением легко сбросил тот же ранец…
Я забежала в комнату — он сидел рядом с сыном. Оглянулась на прихожую — он стоял в дверях…
Со временем я научилась различать этих ребят-близнецов. Тот, который улыбается, — Сережа, хмурится — Андрей. Братья Щербаковы. Дальше, почти все школьные годы до старших классов своей маме они говорили, что у Тимки делали уроки, поэтому теперь-то вместе с ним им можно немножко поиграть «на компе»? Когда заканчивалось терпение у их мамы, они втроем шли к нам и говорили, что сделали все уроки там, а здесь — «ну можно мы теперь хоть поиграем?». Вероломство вскрылось, но все равно игры были, конечно же, а потом и драки, как позже, уже постфактум, выяснялось. Где ребята держались всегда вместе, и никто из них ни разу друг друга не предавал… Не только же физические бывают драки. Разные. Я знаю: много таких довольно-таки экзистенциальных разговоров они вели именно втроем. Росли. Спорили. Менялись книгами (читали взахлеб фэнтези), дисками, мнениями. В старших классах братья Щербаковы всерьез увлеклись парусным спортом. А мой сын — психологией. Стал ездить в школу юного психолога (ШЮП) в МГУ. И сам не знал, что вот таким путем решит личную судьбу одного из братьев. На его дне рождения «со-шюповка», а потом уже и однокурсница по психологическому факультету университета Рита Крехнова познакомилась с Сережей (который улыбчивый). Просто сразу как-то всем было очевидно, что нашлись две половинки.
Сын тогда пригласил на свой праздник больше 30 человек. Конечно же, мы с мужем подумали заблаговременно о собственном ночлеге, но «спасаясь бегством», успели застать первую «высокую волну» гостей. Ребята и девчонки — все как на подбор высоченные, громкие — заполонили все вмиг так, что уже и не знаешь, где под всем этим ворохом их курток, рюкзаков и сумочек твои плащ и обувь. В какой-то момент, когда мы уже все нашли и стояли на пороге, от «высокой толпы» отделилась девочка, похожая на чью-то младшую сестренку, — невысокого роста, со строго (даже как-то немилосердно) зачесанными назад и собранными в хвостик волосами.
— Я все проконтролирую. Все будет в полном порядке, — сказала она нам.
Конечно же, я точных ее слов сейчас уже не помню, но смысл был именно такой, я бы сказала, забавно-удивительный.
Это и была Рита Крехнова. Сразу тогда вспомнились нечаянно услышанные слова сына, когда он говорил ей по телефону:
— Что, Крехнова, крехново тебе? Это все потому, что ты — перфекционистка. Отличница.
Сережа и Андрей никогда не были отличниками, но были чемпионами разномасштабных соревнований по парусному спорту. Прошлым летом оба закончили Московский институт физкультуры и спорта. Андрей поступил в аспирантуру. А Сережа, уже получивший звание мастера спорта и имевший все шансы попасть в сборную России, ушел… в армию!
Вот к нему на свадьбу и засобирался мой сын в конце июля. Вместе с Андрюшей они везли ему невесту — к месту службы, в Заполярье, в армию…
Интервью жены матроса Щербакова
— Конечно, и у меня, и у родителей Сережи, и у всех друзей были серьезные переживания и опасения, когда он решил идти в армию, — рассказывает мне сегодня Рита. (Теперь она учится в аспирантуре МГУ и трудится сразу на двух работах — педагогом-психологом в московской школе №261 и штатным сотрудником в фонде «Большая перемена», занимающемся содействием образованию детей-сирот). — Он мог попасть в сборную, но это требовало времени, а повестка в армию уже пришла. Ему предлагали собрать деньги, откупиться, он задумывался, но я чувствовала, что если он останется, ему будет только хуже. Он не хотел сбиваться с какого-то собственного, давно взятого ритма жизни, не хотел пробуксовывать.
Сначала новобранцев сортировали по физической форме — крепких забирали на флот. А потом, уже в Североморске, их тестировал психолог, и все зависело от его вердикта. Сережа попал в самое элитное подразделение — в разведку морской пехоты.
— И что, там нет дедовщины?
— По телефону он все время говорил, что все отлично, но тревога за него оставалась. Его забрали в ноябре, а уже на новогодние праздники, в январе, то есть буквально через месяц, мы с его братом Андрюшей поехали к нему в первый раз. Его часть расположена в поселке Спутник, это в Мурманской области, километрах в 15 от моря и в 150 от самого Мурманска. Очень близко — Норвегия.
Там прекрасные условия: в окнах стеклопакеты, кубрики рассчитаны на четверых и в них гораздо теплее, чем в гостинице, в которой мы потом ночевали. У них есть в ходу какие-то традиционные штуки армейские: если ты в неположенном месте куришь или, как они говорят, «хомячишь» печенье или гематоген, присланные мамой, — будешь это все всерьез хоронить. Выкапывать могилку саперской лопаткой, отдавать честь и петь гимн, прощаясь с боевым товарищем Беломором или Шоколадкой. Правда! Но абсолютно точно, что никто никого не бьет, не увечит ни физически, ни морально. Им, по словам Сережи, капитан, когда они только прибыли, сразу сказал: «Если будет желание драться — пожалуйста, откроем вам для этой цели спортзал. Но в разведке у нас так заведено: за порогом казармы — мы все друг за друга…» И это как-то так подействовало, что драться им друг с другом не захотелось.
К тому же у них учения каждый день, довольно-таки тяжелые и изнурительные. Едут в поле — километров на 40 от части с палатками. Их там учат маскировке в разных ландшафтах, стрельбе пулями с подсветкой — видно, куда они летят. Ну и еще многому другому. Они себя чувствуют супергероями. Так совпало, что у разведки морской пехоты символ, как у Бэтмена, — летучая мышь. На новогодних праздниках я видела с улицы, как красиво в их казарме светился вместе со снежинками вырезанный, наверное, из картона черный профиль летучей мыши. Супергерои спасают, а не уничтожают ближних, какая там дедовщина…
— Ты была там в январе, а в июле вернулась невестой? Придумала свадьбу в армии, потому что это красиво и романтично, или по другим каким-то причинам?
— Знаете, в январе все еще было здорово и весело. Февраль потом нормально прошел, а в марте как-то уж совсем стало плохо. Авитаминоз и длительное уже такое отсутствие любимого… Я не могла заснуть, просто резко и сильно очень стало ощущаться, что мне Сережи не хватает. И он тоже начал говорить мне по телефону, что ему стало очень тяжело, что он дико скучает… А в конце апреля мы уже стали говорить не о том, что чувствуем, а обсуждать чувства… Констатировали, что затягивается ощущение тоски и ожидание встречи. Что как-то надо ждать, но очень еще долго, невыносимо… И как-то в разговоре выскользнуло вначале у меня, что, может быть, нам сейчас пожениться. Его это не то что не удивило, а скорее было воспринято так, как будто он сказал первым, потому что и сам так думал. Мы стали обсуждать детали, как будто все очень давно уже было решено. То есть мы, конечно же, и до его армии говорили о том, что когда-нибудь поженимся. Теперь же и без слов было понятно, почему именно сейчас.
Стали думать, как это юридически все правильно сделать. Нужно было нотариально заверить заявление от моего имени, оплатить госпошлину за вступление в брак и отправить документы Сереже заказным письмом. Он с этими бумагами, отпросившись у своих ротных, отправился в Заполярный, там большой ЗАГС, подал заявление на 19 июня. Но нам назначили дату только на 30 июля, да и то не в Заполярном, а в Никеле — там филиал Заполярного ЗАГСа. Слишком много решивших вступить в брак, все даты расписаны. Но расстроить нас этим уже было невозможно. Потому что мы развили такую совместную деятельность, которая давала ощущение предстоящей радости, давала почувствовать, что несмотря на то, что мы далеко друг от друга, мы одновременно заняты общим делом. Мы суетились, хлопотали — он по-своему, я по-своему. И уже звонки были не слезливо-сопливые — «скучаю!», «и я тоже», а деловые: «я отнес письмо», «а что тебе привезти?», «я еще туда не съездил, но поеду», «я съездил, нам выставили дату». Идеальное дело.
— Легализация чувств?
— Именно. Я фотографировала для него свадебное платье, отправляла на электронную почту. Он с телефона заходил в Интернет и сам мне периодически присылал фото — на телефон. Сережа сразу решил, что он наденет парадную форму, потому что она очень красивая. Ну и… экономно.
И я решила: раз он так, то и я тогда скромно оденусь. И мы с мамой (а ей Сережа очень нравится: «такой скромный и смущающийся») пошли в обеденный перерыв и купили белые туфельки, выбирали такие, чтобы можно их было и в повседневной жизни носить. И костюм — полуплатье с белой блузкой и бежевой юбкой. Бюджетненько все — но! — живу-то я в районе Савеловской, рядом с Бутырским дворцом бракосочетания…
— …и у молодоженов там скидка на свадебный наряд?
— Нет, у меня справки о том, что мы подали заявление в ЗАГС, не было — она оставалась у Сережи, для того чтобы он мог подать рапорт на положенный трехдневный отпуск. Но я раз прохожу мимо, второй, а на третий думаю: «Зайду просто так, просто посмотрю…» А там девушка примеряет явно уже не первый наряд, она с мамой… И по их усталым лицам видно, что они уже не первый день ищут. И я втягиваюсь в процесс, помогаю им в выборе: «Это нравится, это нет, то было лучше…» И мама невесты в какой-то момент начинает интересоваться моими делами, спрашивает, когда моя свадьба. А у нас с Сережей оставалось тогда до назначенной даты три недели. «Так вам же срочнее, совсем мало времени, нужно беспокоиться о наряде!» Я говорю, что вообще-то я как-то не особенно так важно к этому отношусь… И эта женщина так искренне возмутилась: «Да как так? Ни в коем случае. На свадьбе невеста должна быть самой красивой… Померяйте вот это!» Ну я и думаю, а почему бы и не померить, это же ни к чему меня не обязывает. Сотрудницы салона просто запорхали сразу передо мной, создавая ощущение праздника, они так работают, как будто за каждую невесту болеют и хотят, чтобы ей подошло платье в самый счастливый день ее жизни.
— Можешь не продолжать, ты, конечно, купила там себе настоящий наряд невесты?
— Да, и получилось очень удачно. На свадьбу отправились вчетвером: моя сестра, Андрюша и Тима. Остановились в гостинице в Заполярном — это полчаса езды на машине до Спутника, где расположена часть, в которой служит Сережа. Мы планировали, что он освободится в пятницу, 29 июля, и будет целый день для неспешного выбора колец, ну и для других мелких дел. Но его отпустили только в день свадьбы. То есть мы целые сутки были, по сути, поблизости, но не могли увидеться. Я переживала сильно, не спала всю ночь перед свадьбой, мне казалось, что, может быть, вообще ничего не выйдет… И Сережа не спал, он перешивал пуговицы. Целую ночь отпарывал золотистые, которые ему не нравились, и пришивал серебристые. Их же много: и на манжетах, и на груди, и внутри… Еще ремень он как-то там модернизировал, возился с нашивками на плече — шевроны они, кажется, называются, красивые такие, с якорем и кантом. Рано утром я приехала к его части одна, у ребят была своя миссия: сестра нарезала бутерброды, а мальчишки спали, потому что ночью они исследовали местность.
Ждала Сережу минут сорок, наворачивала круги…
Он вышел уже сразу в парадной форме. Сели в такси, и я понимаю, что все-таки мы на этот раз очень долго (целых полгода) не виделись, отвыкли. Он говорит: «Я, кажется, хочу на тебе жениться, ты выйдешь за меня замуж сегодня?» Это разрядило обстановку, мы посмеялись… Дальше все было в сумасшедшем темпе: чуть ли не за минуту выбрали в ювелирном магазине кольца, за 20 минут мне сделали прическу. В гостинице сестра помогла мне застегнуть платье, накраситься, и мы бегом — уже у выхода ждало такси… А как вышли — прохожие ослепили вспышками, нас все фотографировали на свои телефоны. Наверное, необычно было: он — в форме, а я в свадебном наряде. Нас это внимание очень веселило, и мы с трудом сдерживали смех, очень старались сохранить соответствующее моменту серьезное выражение лица…
Таксист приехал тот же, что вез меня в Спутник, а потом назад — нас с Сережей из части. И хотя мы заставили его нас ждать, он улыбнулся нам, как родным, и поняв ситуацию, помчал очень быстро. В Никеле мы даже успели за пять минут до регистрации купить цветы.
Я только к вечеру того дня осознала, что произошло.
…Мне нравится, что свадьба наша была за Полярным кругом. Где такое короткое лето, и, может быть, именно поэтому там все так буйно цветет, все цветы. И то, что у нас был брачный день, а не брачная ночь, потому что там не темнеет вообще. Ночью солнце выходит, а днем облачность и темнее, чем ночью.
Нравится, что Сережа уходил в армию моим мальчиком, а вернется мужем. И может быть, я придумываю за него ответ, но я считаю, что ощущение того, что он — женатый человек, придает ему надежности и внутренней уверенности в том, что он имеет право делать то, что делает.
А 11 ноября срок его службы заканчивается!
