СюжетыОбщество

Время полных и малых вод

Спецкор «Новой» завершает (давно пора) одиночное плавание. Два принципа мореплавания, один разговор о политике, 70 км побережья

Этот материал вышел в номере № 122 от 31 октября 2011
Читать
Спецкор «Новой» завершает (давно пора) одиночное плавание. Два принципа мореплавания, один разговор о политике, 70 км побережья
Изображение

Проплывал мимо сенокоса.

Длинный стол с пустыми кружками.

Никого.

Из времянки вышел человек, махнул — заходи чай пить (вот он, Север) — я пристал. Вышел на берег. Поздоровались.

Посетовал, что вот поставили поваром. На весь сенокос. Что самая трудная работа. Потому что была спинная грыжа. На сенокос не годен. Вот поваром и поставили. «Ты суп-то ешь. Никто уже доедать не будет». На дне ведра порядком оставалось.

Повара звали Николай. Рассказал, что у него трое детей.

Старшая дочь теперь в Архангельске — приставом.

Средний — в Атлантике, на «рыбаке».

Младший вот еще только определяется. После армии.

— Получается, семью поднял.

— Вроде того. А родители сей год померли. Всё за ними ухаживал. Не мог даже зубы съездить вставить. Вот теперь поеду в Архангельск — зубы вставлять.

Я рассказал, что все в Москве устали от нее. Что скоро все поедут кто куда.

А у них — он рассказал — в Соянах ввели внешнее правление. Управляющий — Заика. И что сена надо заготовить 300 тонн. Сказал, что прилив в полдесятого. Что река встанет и потечет вспять.

(Сидели, пили чай с сухарями.) Он пошел во времянку. И принес — я подумал, буханка хлеба, — но это был кусок масла.

Господи, какое это было вкусное масло.

На третьей снизу ступени иссохшей лесенки, ведущей с камней на высокий берег, недостижимый для прилива даже осенью, когда приливы ничего себе бывают, где и выстроено село Долгощелье, которое всё побережье зовет «Турцией», что объясняется смутными преданиями с участием то Петра I, то Никиты Хрущева, охарактеризовавшего местных жителей словами «Ну, б…, турки» — отчего и повелось, и прижилось, расположился (если культурно), или зачалился (если вульгарно), автор этих строк (если вконец о…ть) и, ожидая, пока сознание необходимости ставить заплату на «Салют», лежащий в 1 м 35 см вверх дном на бревнах, пересилит нежелание ставить ее (как морской прилив пересиливает течение реки Кулой), ожидая, пока это произойдет, автор этих строк написал эти авторские строки ©.

Мыс Масляный. После ночного перехода. На море прилив должен быть. Вот что. Прилив и отлив — это всё меняет. Получается, что море, во-первых, дышит, а во-вторых, не знает своих границ (не одно ли это и то же). К морю такому не прилепишь хибару с вывеской «20 м от моря». Оно непредсказуемо. «Самое …нутое море», — сказал мне помор. Не без гордости. (Потому что — мелкое. Очень быстро поднимает волну. Оттого и Белое.)

В Долгощелье готовил байдарку. Два помора курили, наблюдали за мной. Подошли. «А таблицы у тебя есть?» — спросил один. «А что это?» Тот, что помоложе, достал из лодки, болтавшейся на якоре, распечатку (из интернета). Там были цифры. Метры, часы, дни недели. «Время полных и малых вод». — «А что вот это значит?» — спросил я. «Изучай, — сказал он. — И запомни две вещи. Во-первых, ни … сложного. Во-вторых, ни … не бойся». И они пошли вверх по лесенке в поселок. У них там были дом и дела. А у меня не было ни дома, ни дел. Кроме одного. Привязать что-нибудь жесткое и длинное к днищу байдарки. Так делали те поколения, на белой воде (порогах). Чтобы байду не сложило пополам. Это всплыло из подсознания и пригодилось.

Сергей Александрович. Помор. Я спросил у него клей «Момент». Он пригласил, как тут принято, на чай. Весь день кормил видами ценных рыб. Выдал мне лесину. (Сам обтесал.) В байдарке появилась жесткость. Это увеличило мой оптимизм. Василий Иванович нарисовал карту. В ней было указано всё. Она была лучше типографской — которой тем более не было. Я шел ночью (белой) и узнавал берег. Иваныч родился в Щекине (ныне брошенном), вырос в чуме у соседа-ненца. «Лежишь, смотришь в небо, как звездочки падают». (Каково!) Потом — один из ведущих сварщиков «Севмаша». Теперь — пенсия, охота, рыбалка. Рисование карт проплывающим («Тебе — уже четвертому рисую»).

Всё это позволило дойти (за ночь и полдня) до мыса Масляный. Где стоит маяк. Из железа и досок. А под ним куски дерева — предыдущий маяк. И четыре бревна вкопаны — предпредыдущий. Кругом тундра. Вода ушла. Ветер поднимается.

Утро в избушке на Белом море. Встает солнце. Муравей на клеенке отбрасывает длинную тень. Прилив идет. Ветер качает траву. Шторма не ожидается. Серые доски смотрят в небо.

Д. Семжа. Разговор о политике с мезенским охотником Сергеем М.

— И больше всего меня раздражает этот их символ, который они себе выбрали. Они хоть знают, что медведь ест медвежат, когда их встретит по весне. Жрать-то нечего, вот он их… Оттого медведицы все такие злые. Нет, медведь — это всегда был символ, каким Запад видел Россию.

— И кого бы ты предложил?

— Лошадь, конечно. Лошадь всегда шла впереди, когда эти пространства осваивались.

Крайняя запись в дневнике. Штиль на Белом море.

Редко, но бывает.

Сейчас он есть.

Я даже положил весло.

Сейчас вода еще прибывает.

Но перегрести ее несложно.

А потом начнется отлив и будет ласково подталкивать под корму вдоль берега.

Справа еще маячит покинутая вышка. С нее пограничники наблюдали, чтобы счастливые поморы не цеплялись к кораблям иностранных держав, пришедших в Каменку вовсе не для этого, а за самыми советскими досками. Но вот сейчас я ее пройду, и всё. Всё вообще очень тихо.

Солнце садится.

Я выплыл из Семжи полчаса назад. Утром я был на Масляном мысу. Это ничего вам не скажет. Ну и ладно.

Как мне сказал в Долгощелье Василий Иванович, когда я стал в пятый раз переспрашивать. А как? А на какой воде? И что проходить? Забывая тут же, что он мне отвечал в четвертый. То он ответил. Посмотрев. Спокойно. «Действуй по ситуации». Очень спокойно сказал. Хотя наверняка имел нарекания к моей лодке. Но сказал только одно: «Действуй по ситуации».

И это очень помогло. И удалось пройти к Семже. На другом берегу.

А сейчас море спокойно, и можно положить весло. Что утром было бы невозможно.

Сейчас остается. Спокойно грести вдоль берега. (Вспоминая отплытие из Семжи. Как выталкивали байдарку. И как все фотографировались. Что было хорошо. Человеки дичают без лести. И смешных девушек. Задающих вопросы: «А что вас заставило…»)

Остается медленно идти вдоль берега на Север. До деревни с названием Верхняя Мгла. За полярным кругом. (Сразу за полярным кругом.) И, не заметив, пересечь его.

Однажды я незаметно. (Сидя в кабине грузовика. Едущего по Эквадору. Пересек Экватор. Но это было. Уже давно.)

Идти до деревни Верхняя Мгла. Выбранной за название. И утвержденной окончательно. В качестве заключительной точки похода.

Поскольку поход начался — так сложилось, когда мы с Лешком искали какую-нибудь деревню, где бы съехать к Сухоне — в деревне Сергиевская.

Что составляет с деревней Верхняя Мгла.

Слово Север.

shareprint
Добавьте в Конструктор подписки, приготовленные Редакцией, или свои любимые источники: сайты, телеграм- и youtube-каналы. Залогиньтесь, чтобы не терять свои подписки на разных устройствах
arrow