Лариса Львова обвиняет ярославских судмедэкспертов в подлоге экспертизы ДНК. Экспертиза проводилась по решению суда, куда она обратилась, чтобы заставить биологического отца ее тринадцатилетнего сына помогать больному церебральным параличом ребенку. Женщина пытается изо всех сил выстоять перед недугом сына, отсутствием работы и нормальных средств к существованию. Но оказалась совершенно бессильна перед системой, которая упорно отказывается защищать ее материнские права. И гражданские тоже.
Сидим на кухонке ее маленькой однушки. «А кушаем мы утром то, что сделали вчера, — отвечает Лариса на мой вопрос. — Нищета быта необыкновенная». Но не духа, хочется добавить мне.
Она приехала в Рыбинск в начале 90-х. Уютный волжский городок с остатками былой красоты поразил своей запущенностью. Лариса училась во ВГИКЕ в то время, когда российское кино, как все думали, приказало долго жить. На год сократили обучение, выдали диплом и выставили в три дня из общежития.
В городе устроилась в театр драмы заведующей литчастью.
Это был провинциальный репертуарный театр со средней наполняемостью. Почти пустой зал, но на премьерах аншлаги. А когда-то здесь знали и любили всех актеров. В старом театре начинала Полина Стрепетова, после первой отсидки перед второй успела поработать декоратором и Анна Тимирева, последняя любовь адмирала Колчака… На складе до сих пор хранятся костюмы, сшитые в XIX веке. Их безжалостно перешивают, потому что на новые не хватает денег.
Надо признать, что Рыбинску как-то всё не везло с властью. Впрочем, кому с ней в это время везло? Новая метла каждый раз мела по-новому, не считаясь с мнением народа. Да, собственно, и мнения не было у народа. Да и сам народ шел на убыль. Зарплату не выдавали месяцами. Поразили вещи, которые трудно забыть, — как контролеры выталкивали из автобусов людей, ехавших на работу, за которую им не платили. В 30-градусные морозы ранним утром через весь город и она шла в театр.
Как-то на разовую постановку приехал режиссер В. Получив суточные, побежал в гастроном, вернулся с продуктами. Было уже поздно, она собиралась домой. Режиссер остановил завлита: «Куда же вы? Расскажите о театре, об актерах, какие спектакли ставили?»
— И вот полтора часа мы общались: он жевал, а я сидела напротив и под урчание в желудке говорила о театре. У меня уже был маленький Гоша. Изощрялась, чтобы его хоть чем-то накормить. Когда не смогла ему покупать молоко, перешла на овсяный отвар. Чтобы он ел, добавляла сахар. Потом кончился сахар. Потом кончился геркулес. Настал день, когда в доме, кроме соли, не было ничего. И я немного заняла в долг и на эти деньги купила пакет молока. Тогда я не придала словам продавщицы значения, а она мне говорила: «Ничего, сделаете блинчики — будет вкусно». И только когда пришла домой, поняла, почему она меня ласково убаюкивала: молоко оказалось скисшим. И вот тут разрыдалась — от отчаяния и бессилия, от того, что я издержала последние деньги, так и не накормив ребенка…
А тем временем после смены руководства в городе пошатнулось кресло главрежа. Голодные актеры начали «есть» директора… Новая директриса не стала церемониться со старой командой. Заместителем назначила сноху, в бухгалтерию дочь, за стойку буфета сына… Завлита вынудила написать заявление. Собранные Ларисой за полтора десятка лет журналы, бюллетени по драматургии, пьесы оказались на помойке.
Львова встала на учет в центре занятости. Подходящую работу не нашли. Везде нужно устраиваться на полный рабочий день. А она не может: у сына врожденные церебральные нарушения.
…С отцом сына она познакомилась в театре. Даровитый рязанский режиссер К. (фамилию опустим) был приглашен на два спектакля. Репетировал «Мещанина во дворянстве» Мольера. «Зеркальная для нашего времени пьеса, — говорит она, — тоже об обмане». Кабинеты были рядом, К. добился своего.
«Я не тянула его в ЗАГС. Хотелось сохранить какие-то человеческие отношения — ради будущего ребенка. Но этого не произошло».
То, что у Гоши врожденная патология, выяснилось не сразу. Ребенок пережил клиническую смерть. Трое суток находился в реанимации, врачи не могли сказать, будет он жить или нет. Выздоравливал долго, тяжко. После гипоксии головного мозга на лечение требовались дорогие лекарства. Лариса поняла: на зарплату бюджетного работника культуры сделать это не сможет.
Тогда она написала К. в Рязань: либо пусть отец имеет совесть и как-то участвует в содержании сына, либо она подаст на него в суд. После этого биопапа стал ежемесячно высылать по 200 рублей на содержание Гоши.
Прошло несколько лет. Инфляция уже сделала несколько скачков, а она по-прежнему получала по 200 рублей в месяц.
В комнате спят втроем. Она с Гошей на «полуторке» и бабушка за шкафом. Стояла в очереди на жилье как работник культуры (15 лет). Когда уволили, сняли с очереди. Государство платит ей каждый месяц 1200 рублей — пособие по уходу за ребенком. Пенсии бабушки хватает только на коммуналку. Кормит всех… тринадцатилетний Гоша. Его пособие составляет 5574 рубля. Помогают продуктами подруги. Лариса вновь написала в Рязань. К. ответил, что это не его ребенок. Лариса подала иск в Рыбинский городской суд с требованием провести экспертизу ДНК у К., биологического отца Гоши. Суд постановил: провести. К. поставил условие: она должна оплатить 11 тысяч рублей (именно столько стоила половина судебно-медицинской экспертизы ДНК). «Я была уверена, что эти деньги мне вернут по решению суда, и взяла в долг», — говорит Лариса.
В Ярославль К. приехал со своим… старшим сыном. С Ларисой и Гошей они не разговаривали совсем. Всех пригласили в кабинет и заставили расписаться (это было до самой процедуры).
— Потом ко мне подошла лаборантка, — рассказывает Лариса, — и каким-то очень заискивающим голосом попросила спуститься двумя этажами ниже и внести деньги за экспертизу. Проводив меня до окошечка кассы, лаборантка быстро вернулась назад, вывела из кабинета в коридор ребенка — по ее словам, «как постороннего» — и закрыла дверь.
Так в кабинете остались лаборантка, К. и его родственник. То есть Лариса Львова не видела, у кого был сделан забор крови и сделан ли вообще:
— Расчет был на мою неподготовленность. Мне и в голову не могло прийти, что в таких официальных органах люди могут отважиться на подлог.
Между тем из приказа № 161 Министерства здравоохранения РФ от 24.04.2003 г. следует: «6.10.2. Взятие крови в исследованиях родства рекомендуется производить при одновременной явке всех заинтересованных лиц и при предъявлении ими документов, удостоверяющих личность каждого. 6.10.3. Взятие крови осуществляет квалифицированный лаборант в специально отведенном для этих целей помещении в присутствии врача — судебно-медицинского эксперта».
Результаты экспертизы ДНК показали, что К. не является биологическим отцом Гоши.
Львова вновь обращается в суд, требуя повторной экспертизы со свидетелями. В суд вызывают эксперта, который совершенно спокойно ссылается на анализы. Суд отказывает в иске. Но есть же, в конце концов, установленный порядок: «О всех сомнительных случаях, а также при получении данных об исключении отцовства по одной системе рекомендуется ПОВТОРНОЕ (выделено мною. — С. С.) взятие крови и проведение вновь тех исследований, которые первично свидетельствовали об исключении отцовства, или если по этим системам были получены сомнительные данные».
Однако Рыбинский городской суд не только не удовлетворил ходатайство, но судья даже не отразила его в решении суда, чем нарушила гражданское право Ларисы Львовой. Она обращается в Управление Росздравнадзора по Ярославской области. Была проведена проверка: «Нарушений нет».
Лариса обращается за разъяснениями в Министерство здравоохранения и соцразвития.
— Мне ответили, что надо действовать через суд. В суде же мне отказали и в передаче надзорной жалобы для рассмотрения председателем Ярославского областного суда. Причина отказа: нет оснований не доверять результатам экспертизы. Но суд не пояснил, какие основания не доверять мне?
Набираю телефон знакомого юриста, прошу совета. Он отвечает: нужно взять у К. хитростью ли, силой любую частицу тела с геномом (слюну, например, волос) и отдать на экспертизу. Лариса мотает головой: «Это невозможно, для этого мне нужно приехать в Рязань, при свидетелях вцепиться в его три волосины, заставить плюнуть мне в лицо и, утираясь, сказать спасибо…»
— Знаешь, я, наверное, не смогу стать букмекером, играть на виртуальной бирже, — переводит разговор Лариса, — а вот Гоша, он сможет заработать свой первый миллион.
Вечерами они вместе у компьютера (подарили друзья). Лишь однажды ушла из дому, Гоша отпустил ее. В Рыбинск транзитом из Новосибирска в Рим заехал… Кшиштоф Занусси. Встреча состоялась в Культурном центре. Был аншлаг. На внятном, интеллигентном языке с мягким польским акцентом пан Кшиштоф говорил о том, что человек испытывает радость лишь тогда, когда он пробился со своей правдой, даже если не все с ней согласны. Разговор зашел о фильме «Жизнь как смертельная болезнь, передающаяся половым путем». О герое фильма режиссер сказал так: «Его вина в том, что всю жизнь он прожил как эгоист. Нельзя жить для самого себя. Так человек потеряется…»
Зал аплодировал. Одна из женщин плакала.
