Продолжение полемики, начавшейся после того, как Дмитрий Быков, герой публикации Михаила Эпштейна «Масштаб и вектор» («НГ-экслибрис» от 27 октября), напечатал в «Новой газете» (№123) свой отклик «Чума и чумка».
Своей статьей "Чума и чумка. Об удобстве антисоветской риторики и благотворности абсолютного зла" Быков повысил ставки в игре – с той силой, которую он сам назвал "абсолютным злом" и у которой выиграть невозможно. Кто только не пытался: Фауст, Вальсингам с его гимном чуме, Карамазов с его поэмой о Великом Инквизиторе… Из русских писателей - Горький и Маяковский, персонажи биографических книг Быкова (над Маяковским он сейчас как раз работает). Порою кажется, что эти персонажи стали переселяться в автора, подсказывая ему "буревестническую" интонацию статьи: обличение "дряни" ("уютец в болотце", "скромное суши по выходным") и прославление всяческого "громадья", даже тоталитарного.
К огромному моему сожалению - потому что я люблю лирику, сатиру, биографическую прозу Быкова, - его статья, за вычетом нескольких формальных оговорок, оправдывает тоталитаризм и, по контрасту с нынешней "посредственной диктатурой", дажесодержит неявный, скорее всего, невольный призыв к нему.
Центральный тезис Быкова:
"Первосортная диктатура потому и плодит великие поколения, что абсолютное зло действительно благотворно в нравственном отношении: оно вызывает желание бороться, желание бескомпромиссное, отважное и страстное. …Полноценная диктатура, даже и вырождаясь, воспитала несколько поколений людей, для которых милосердие, свобода, правда не были пустым звуком".
Вовсе не диктатура воспитала эти поколения, а сопротивление диктатуре, которое исходит из нравственного закона в человеческом сердце. Нельзя ставить борьбу со злом в заслугу самому злу. Так можно приписать не только Брежневу заслуги Солженицына и Сахарова, но и Гитлеру заслуги людей, одержавших победу над фашизмом. Почему бы не восславить само добро в его противоположности злу, зачем подводить их под одну категорию "первосортной диктатуры", уравнивая вклады злодеев и их жертв в величие эпохи?
Такая позиция, может быть, и приемлема для историка, удаленного на тысячи лет от предметов своего изучения. Но ведь Быков пишет по-живому и для живых. Для него СССР - не отдаленная история, а ориентир для современников.Быков оговаривается: "Ни о каком "моральном превосходстве"[тоталитаризма]у меня речи нет — я в моральных категориях историю не оцениваю, это ничем не лучше этических претензий к закону всемирного тяготения".Это двойная неправда, неправда вообще и неправда о самом Быкове. История - все-таки не космос, она творится людьми и для людей и подлежит моральной оценке, a тем более близкая нам история, в формировании которой мы еще участвуем. И собственная статья Быкова переполнена моралью и морализаторством. "Благотворность абсолютного зла" - ключевая фраза, вынесенная в подзаголовок его статьи, - разве это не моральное суждение? Беда не в том, что Быков морализирует, а в том, что такая мораль переписывает добро на баланс зла, т.е. совершает самую страшную из всех возможных моральных подмен.
Быков пишет: "Тарковский, Высоцкий, Шукшин, Ромм, Сахаров, шестидесятники, советское инакомыслие - это порождения и части советского проекта…" Модное ныне слово "проект" здесь особенно выразительно. Можно ли сильнее оскорбить всех вышеупомянутых? А заодно, кстати, и советских проектантов, которым виделось совсем другое: не Сахаров и Солженицын, не Бродский и Тарковский, а Дзержинские, Чапаевы, Павлики Морозовы, Фадеевы… Если же дело не заладилось, если возникли такие непослушные, как Солженицын и Сахаров, то заслуга в этом не "советского проекта", а Господа Бога и матушки-природы, которые не оставили своими дарами даже детей страны Советов. Зачем же отнимать у Бога Богово и отдавать цезарю, который ни сном, ни духом не повинен в том, что у него выросли такие своенравные подданные? Миллионы перерезал, все поле зачистил и подровнял, а вот несколько сорняков не доглядел, они-то и расплодились.
Конечно, Солженицын и Сахаров выросли из советской почвы, а из какой другой им было расти? Но человека создают не обстоятельства, а сопротивление им. И определять человека по совокупности обстоятельств, т.е. возводить исторический детерминизм в моральную догматику, "благотворность абсолютного зла", - значит отрицать в человеке то, что делает его человеком.
По Быкову, "тоталитаризм сыграл большую роль в формировании достойной оппозиционной интеллигенции". Эта сентенция отнимает достоинство у борцов и жертв и приписывает источник их активности тому режиму, с которым они сражались. Здесь тоталитарна даже грамматика, поскольку тоталитаризм оказывается субъектом тех действий, которые совершала оппозиционная интеллигенция. Оказывается, не интеллигенция нашла в себе силы и мужество бороться с тоталитаризмом, а тоталитаризм ее построил в ряды и повел против себя. Не подавлял и не уничтожал оппозицию, а "формировал"! Быков как будто почетную грамоту выдает тоталитаризму, и в том же казенном стиле: "Сыграл большую роль…"
Статья Быкова - грамматическая, логическая и моральная переоценка всех ценностей в пользу их разрушителей. Это героизация зла, и чтобы придать ему веса, Быков бросает на его весы жизни его бесчисленных жертв. "Солженицын, Шаламов, Булгаков, Платонов, Гроссман — отражение советской культуры ровно в той степени, в какой "Доктор Фаустус" — следствие фашистской эпохи в германской истории".
"Отражение", "следствие"… Неужели писатель, столь чуткий к слову, не чувствует, как сама его лексика работает на то самое абсолютное зло, которому он якобы не симпатизирует? Солженицын и Шаламов - отражение сталинщины, Т. Манн - следствие гитлеровщины… Зло оказывается первично, а добро вторично, как "отражение" или "следствие" зла.
Воздавать благодарность Советскому Союзу за то, что он породил Сахарова и Солженицына, - это весьма саркастическая дань их памяти.Но тогда, может быть, стоит восхвалить и нынешний режим, потому что без него не было бы таких блестящих гражданских стихов, как у Быкова! Может быть, пора переключиться на оды и восславить тандем, который вдохновляет его на сатиру?
Что такое "советское"? Быков прекрасно понимает, что когда мы говорим "советская власть", "советская идеология", "советское государство", "советский образ жизни", наконец, "советский человек", то имеется в виду модель власти и человека, сконструированная Лениным, Сталиным и их преемниками. Разве не слышна разница в самом звучании: "советский нарком Ворошилов" и "советский поэт Мандельштам"? Первое звучит на ликующем выдохе, как песня, последнее - издевательски или угрожающе.
"…Пусть Эпштейн и его единомышленники спорят не со мной, а с Томасом Манном: «У Гитлера было одно особое качество: он упрощал чувства, вызывая непоколебимое «нет», ясную и смертельную ненависть. Годы борьбы против него были в нравственном отношении благотворной эпохой» («История «Доктора Фаустуса». Роман одного романа»)".
Я понимаю, что Быкову уютнее за спиной Т. Манна, но спорить приходится все-таки с самим Быковым. Потому что Манн не приписывает Гитлеру заслуги тех, кто боролся против него, - это их собственные заслуги. Годы борьбы можно назвать благотворной эпохой, поскольку сама борьба благотворна. Но сказать, что "благотворно абсолютное зло", значит не просто исказить, но и вывернуть наизнанку мысль Т. Манна, да и всякий моральный смысл. Переписывать на убийц заслуги их жертв и противников - значит обкрадывать мертвых.
А теперь о самой "светлой" стороне первоклассной диктатуры. Быков пишет: "То же, что в СССР действительно заслуживало восхищения, — подавление пещерного национализма и мракобесия, торжество той самой просветительской идеи, столь любезной М. Эпштейну, да и мне…" Разве кампания против космополитизма - это подавление "пещерного национализма", а не его проявление? А репрессии против целых народов? А лысенковщина? марровщина? запрет генетики и кибернетики, как якобы буржуазных лженаук? Это разве не мракобесие, отбросившее советскую науку, причем на самых перспективных направлениях, в пещерный век, в лучшем случае, во времена инквизиции? А необходимость приспосабливать любую научную идею, от биологии до поэтики, к прописям классиков марксизма о классовой борьбе, - это не мракобесие? А невозможность ознакомиться на родном, да и никаком языке с сочинениями лучших мыслителей и писателей 20 века: Ницше, Фрейд, Юнг, Гуссерль, Хайдеггер, Витгенштейн, Сартр, Камю, Маркузе - в этот список попадает практически весь 20 в., да и "реакционная" часть 19-го. Как истребляли целые сословия, так были истреблены целые направления и дисциплины: психоанализ, сюрреализм, экзистенциализм, прагматизм, феноменология, неотомизм, теология, политология, сексология, этология, весь художественный модернизм. "Архискверного" (по ленинскоей оценке) Достоевского практически не печатали все сталинские десятилетия. Серебряный век: Белый, Сологуб, В. Иванов, Мережковский, Бердяев, Розанов - был под запретом, как эпоха "торжествующей реакции и религиозного обскурантизма". Зато гнали миллионными тиражами Софронова и Грибачева. Народ был насильственно лишен своих и всемирных духовных сокровищ, лишен Библии, Корана, Талмуда, всех священных книг. Это не мракобесие? Даже либеральнейшая по тем временам позднебрежневская Библиотека всемирной литературы включала в свои 200 томов соцреалистов Бехера, Айни, Пуйманову, Упита, Садовяну (каждому по тому!), но не включала Джойса, Пруста, Кафку, Борхеса, Набокова. А что уж говорить о гуманитарных науках, лишенных доступа к новейшим знаниям практически во всех областях и предназначенных только опять и опять подтверждать убогие мысли середины 19 в. о базисе и надстройке. Кому-то удавалось сказать больше, кому-то красноречивее промолчать, но свободное общение и состязание с культурой западных стран было невозможно, это был бег в мешках. Увы, почти весь 20-ый век промчался мимо России, и то, что должно было постепенно усваиваться несколькими поколениями, было поспешно проглочено за несколько лет гласности и вызвало ощущение несварения и тошноты, как при переедании.
Я понимаю, что под нынешним мракобесием Быков имеет в виду другое: то, что церковь курит фимиам государству, присваивает себе его имущество и вообще успешно врастает в государственные структуры, становясь их частью, "олигархией духовного капитала", "религархией". Увы, почитание властей - давняя и не самая светлая традиция в жизни российской церкви. И все же мрак мраку рознь. Вот если бы под храмами устроили пыточные подвалы, куда сгоняли бы всех атеистов, иноверцев, агностиков, скептиков, сектантов и там, под рублевской "Троицей", подвергали бы их суду "троек", а затем приговаривали бы к расстрелу или ссылке, - вот тогда можно было бы сказать, что постсоветское мракобесие сравнялось с советским.
По Быкову, "антисоветское сегодня — вообще тренд". Это неправда. Если антисоветское когда-то и было трендом, то в горбачевские и ельцинские годы, а в путинские трендом стало просоветское, причем в растущем масштабе, поскольку выборы без выбора, "вертикаль власти", "суверенная" и "управляемая" демократия, возврат в "евразийское" пространство, контроль над масс-медиа и прочие новации режима - это явно попытка возродить "большой политический стиль", так сказать, СССР для бедных. Так что защита советского как нельзя лучше вписывается именно в тренды путинской эпохи. Несмотря на все удивительное творческое мужество и независимость, в своем отношении к СССР Быков вполне конформен и лоялен.
Вместе с тем Быков отмечает: "Для меня антисоветское — естественная и, может быть, лучшая часть советского, тем более что и всё лучшее в советской культуре существовало на грани дозволенного."
Но если антисоветское есть лучшее в СССР, то и нужно трактовать историю СССР антисоветски, т.е. как историю катастрофы, деградации политики и морали, а не как поучение современникам: дескать, "богатыри, не вы". Не стоит возвышать советское посредством включения в него антисоветского.
Для защиты СССР Быков проводит удивительную параллель с Францией: "Во-первых, никакого «Советского Союза» как монолитного понятия не существует. СССР сталинских, хрущевских, брежневских времен — разные государства. Признаваясь в любви к Франции, мы не имеем в виду постыдный вишистский или кровавый робеспьеровский периоды; не следует на признание в любви или интересе к Франции кричать: «Вы реабилитируете гильотину!» или: «Вы — петеновский коллаборационист!»"
Если уж говорить о Франции как целом, то в параллель ей нужно ставить Россию, а не СССР. СССР - один из периодов в жизни России, который вполне можно уподобить робеспьеровским и вишистским периодам в истории Франции, хотя в России он и задержался гораздо дольше. Если можно любить Францию и ненавидеть робеспьеризм и вишизм, то можно любить Россию, а советский коммунизм недолюбливать и даже ненавидеть. Такова была позиция Бунина, Набокова, М. Булгакова, А. Солженицына, да и многих других величайших свидетелей той эпохи. Точно так же, как можно любить Германию - и ненавидеть Третий рейх.
Скажу страшную и уличительную для себя вещь: я люблю даже то, что называлось СССР. Приведу кусочек из своего эссе "СССР: опыт эпитафии", написанного 26 декабря 1991: "Эсесесер. Сколько оттенков серости рокочут и переливаются в этом слове!… Зато страна эта теперь переселилась в меня. Во мне живет. Напевает вполголоса дивные песни. "По военной дороге… Только ветер гудит в проводах… Где закаты в дыму…""
Если у вас родители алкоголики, вы можете их любить - и при этом ненавидеть алкоголизм. Можно и даже нужно любить грешника - и при этом ненавидеть грех.
Я ненавижу "первосортную диктатуру" и не считаю ее хоть в чем-то благотворной для страны. Я думаю, что, избери страна другой исторический путь, она бы не оскудела дарованиями, а те, что уже были: Блок, Маяковский, Есенин, Мандельштам, Ахматова… - проявили бы себя более полно, незадушенно. Но я люблю эту страну, я сострадаю ей, потому что она сама губила себя, а зло не приносит радости и счастья.Даже бесам можно сочувствовать, потому что они страдают.
Мчатся бесы рой за роем В беспредельной вышине, Визгом жалобным и воем Надрывая сердце мне…
И мне эта страна надрывает сердце. Но я не готов считать бесов посланниками света.
Тогда встает следующий вопрос: можно ли отделить грешника от греха? Больного от болезни? Быков считает, что нельзя, я же полагаю, что в этом и состоит общая задача исторического исследования и моральной оценки: отделить человеческое, доброе, теплое в грешнике от самого греха, а грех отбросить и осудить, показать, как он извращал человеческую природу.
Основной вопрос нашей полемики с Быковым: как соотносится то хорошее, что было в СССР, с абсолютным злом тоталитарного государства. Быков считает, что доброе и великое возникло благодаря тоталитаризму, а я считаю, что вопреки ему или независимо от него. Тоталитаризм, как опаснейшая болезнь, действительно, захватил жизненно важные органы. Но можно ли все-таки разделить больного и болезнь? Я считаю, что можно и должно. Этот процесс и называется исцелением, и в истории России он еще не закончен. Чтобы он мог продвигаться дальше, нужно болезнь назвать болезнью, а не особой формой здоровья. И не подыскивать для нее моральных оправданий, которые только загонят ее глубже и сделают неизлечимой.
Конечно, болезнь началась не в СССР, а намного раньше, с Орды, опричнины, крепостничества, с азиатской замкнутости московской Руси и просвещенного деспотизма России петровской. Но СССР – самый тяжелый рецидив этой прогрессирующей болезни. Очевидно, что "путинизация" России, попытка ее частичной (ре)советизации, - это движение по тому же вектору: усиление мощи государства за счет свободы его граждан. И если у Быкова вызывает такое отвращение тускловатая копия, сделанная под копирку, то странно, что его восхищает яркий оригинал. Может быть, стоит взять за основу другую модель и поставить мощь государства в зависимость от растущей свободы и достоинства граждан?
Откуда же у Быкова эта тоска по мощному тоталитарному государству, которое силой своих великих идей будет вытаскивать людей из болота посредственности? Я полагаю, что тотальгия - знак деградации современного общества, и статья Быкова, увы, не лекарство, а симптом болезни. Это знак внутренней пустоты, когда лучшего, вдохновенного ждешь уже не от себя, не от Бога в себе, а от государства и его вождей. Пусть государство железной диктатурой нас подтянет, мобилизует, внесет стройность в наши ряды, а без него мы ленивы, ничтожны, расслаблены. Пусть оно изобразит из себя настоящего злодея и поможет нам стать добрыми.
Если для Быкова это не эпатаж, если он всерьез верит в способность Абсолютного Зла решать нравственные проблемы измельчавшего "планктонного" общества, то нужно признать, что он, как и герой его будущей биографической книги, наступает на горло собственной песне. Точнее, сама песня приобретает другой смысл. Осмеяние пошлой, половинчатой, коррупционной власти, которая к настоящему добру неспособна, а к настоящему злу прибегать боится (конечно, из трусости), – не есть ли это издевка потенциального певца "первоклассной диктатуры" над диктатурой второсортной и посредственной? Трудно и обидно представить Быкова в роли "нового Маяковского", но у идей есть своя логика, порой независимая даже от воли их выразителей. Недвусмысленно намекать нынешней власти, кивая на СССР, что она могла бы стать помасштабнее, что именно полноценная диктатура может оздоровить растлившееся население, - это не только ослабляет критический эффект быковских стихов, но и наделяет их прямо противоположным смыслом. Из "Гражданина поэта" можно сделать вывод, что Быков хочет больше свободы и прав, настоящих выборов и парламента. А из "Чумы и чумки" вытекает, что вся блестящая быковская сатира на современную Россию - отправная точка для ностальгического обращения к прежней, советской. Чумка - это пошло и смешно, а вот была когда-то настоящая, неслабая чума!"Вы, нынешние, - нутка!" Получается, что вся слабость нынешняя - это подстег к величию былому.
С одной мыслью Быкова я совершенно согласен: "великой диктатуре противостоит в истории не мелкое зло — это противопоставление ложное и чисто количественное, — а настоящая свобода".Но столь же верно и то, что мелкому злу противостоит в истории не великая диктатура, а настоящая свобода. Зачем же посредственной диктатуре противопоставлять первоклассную? Не лучше ли обратиться к опыту первоклассной свободы? Можно было бы вспомнить царство Александра II, Освободителя, один из редких случаев в русской истории, когда масштаб перемен совпал с положительным вектором. Освобождение крестьян, новое судопроизводство, самоуправление, земства, образовательная реформа, ограничение цензуры, расцвет литературы… Почему Быков кивает на СССР, а не на пореформенную Россию? Или абсолютное зло сталинской диктатуры кажется ему по-гегелевски "первокласснее", чем относительное добро освободительных реформ?
Ужас в том, что у многих читателей Быкова уже сложилось стойкое убеждение, что своим процветанием культура обязана только деспотизму, а наступают свободные или относительно свободные времена - и культура чахнет. В ЖЖ целая ветвь комментариев к нашей дискуссии получила название "Диктатура как демиург культуры". Многие дискутанты, развивая тезис Быкова, прямо заявляют, что без великой диктатуры не может быть великой культуры.
"Если бы Достоевский не был приговорен к смертной казни и не отсидел бы на каторге, был бы у русского народа и у мира Достоевский?… Грубо говоря, что предпочесть: ГУЛАГ и великого Солженицына, или лучше без ГУЛАГА, но и без Солженицына? Нет диктатуры - нет великой культуры??? Вот в чем вопрос!" (lgdanko)
Что же нам теперь - больше каторг настроить, чтобы развести больше Достоевских? Миллионами прогонять зеков через Гулаг, чтобы вдруг да родить Солженицына? Не лучше ли руководствоваться опытом тех культур, где гении не под пытками являлись в мир, а в достоинстве мирной и плодовитой жизни. Шекспиру, Бальзаку, Диккенсу, Фолкнеру, Набокову не нужна была каторга, чтобы исполнить свое творческое предназначение. По-настоящему творческой личности слабое государство не мешает, наоборот, позволяет выпрямиться во весь рост. Уж на что слабое и смешное было Веймарское герцогство, а вот ведь, выпестовало гигантов: и Гете, и Шиллера, и Виланда, и Гердера… Да не оно выпестовало, а они сами себя, - государство же им ни в чем не помешало, только помогло своим мягкосердечием и невмешательством в вопросы творческого метода. Карликовая страна не помешала Гете написать мирообъемлющего "Фауста" и постичь тайны зла и демонического соблазна, общаясь повседневно с добродушным герцогом Карлом-Августом и ничуть не нуждаясь для подпитки своего вдохновения ни в жестоких тиранах, ни в борьбе с ними. Нет, боюсь, что роль могучего государства в судьбе поэтов бывает чаще отрицательной. Лучшие эпохи, наиболее насыщенные гениями, - именно эпохи без тирании.
Это подтверждает даже Россия с ее ограниченным опытом политической свободы. Именно после александровских реформ, на бродильных дрожжах свободы русская культура достигла тех мировых высот, на которые она больше никогда не поднималась: Л. Толстой, Достоевский, Тургенев, Лесков, Островский, Вл. Соловьев, К. Леонтьев, Чайковский, "Могучая кучка", "Передвижники"… Серебряный век с его культурно-религиозным ренессансом тоже отличался сравнительно мягким политическим климатом. А за двадцать лет полновластной диктатуры Сталина не вышло практически ни одной великой, да и просто творчески озаренной и свободной книги (если не считать "Теркина", рожденного вольным духом войны). Как только началась оттепель - так опять народились таланты: Бродский, Вознесенский, Евтушенко, Окуджава, Ахмадулина, Высоцкий, Трифонов, Аксенов, Битов… Да и сейчас, в послесоветское время - разве можно променять его культурное изобилие на нищенство сталинских лет? Так что гениальность и демократия, творческое величие и политические свободы не противоречат, а предполагают друг друга.
Я не надеюсь переубедить Быкова, и мне вполне хватает других его ярких идей, с которыми радостно соглашаться. Но есть много читателей, чье доверие Быков заслужил своим талантом и бесстрашием, и я не хочу, чтобы кредитом их доверия была оплачена его апология абсолютного зла.
