Михаил СИНЕЛЬНИКОВ
Покойный Александр Межиров во все времена терпел мои насмешки над собратьями-стихотворцами. Но встрепенулся, когда я что-то изрек о публикации юного Виктора Гофмана. И твердо заявил, что ему нравятся эти стихи. Осекшись, я внимательней всмотрелся в строки нерифмованного стихотворения о Грузии: «Окрестных селений слепые отары/Послушно и сонно на склонах пасутся;/Но нет мне смиренья!/И плещутся пенно бегущие волны/О горные камни;/Но нет мне восторга!/И вольные птицы парят над вершиной;/Но нет мне покоя!/А время проходит, прохладою вея…/Я плачу, Арагва!». Что-то здесь «царапалось, боролось», как сказал один поэт.
Дарование Гофмана раскрывалось медленно. Но его журнальные публикации и сборники, выходившие редко, через равномерные промежутки, всегда бывали примечательными. Вот наконец появилась особенно важная для автора книга «Полустанки». Позволю себе целиком привести маленькое стихотворение о певце Козловском с эпиграфом «Я встретил вас…».
Уже последняя дремота Безволит дряхлые виски, А он из сердца тянет что-то, Привстав над миром на носки. На сцене, седенький и ветхий, Дрожит слабеющей струной, Тоскуя ввысь, как птица в клетке, О прежней свежести лесной. В пережитое тянет руки И в звук перетекает весь О том, как тяжело в разлуке Со всем, что отзвучало здесь.
Гофман упорно верен русскому классическому стиху. Вот как это звучит сегодня (и трансформация безошибочно точна): «Как живется, крошечка?/Видно, нелегко./«Курочка, картошечка,/Водочка, пивко…»/Постоит, уносится/Поезд в темноту,/И разноголосица/Смолкнет на посту./До иного скорого/Хмурого в ночи,/Дяди, у которого/Кончились харчи./Юркие, усталые/Стайки матерей/Вьются за составами,/Кличут у дверей./«Курочка, картошечка,/Водочка, пивко…»/Подожди немножечко./Станет всем легко».
Не знаю поэта, более преданного поэзии и при этом более равнодушного к публичному признанию.
В силу обстоятельств разговор о нем — разговор об участи всей нашей поэзии. Прежде всего — о тиражах. Конечно, и в Серебряном веке они были малыми. Последний акмеист Михаил Александрович Зенкевич рассказывал мне, что одновременно вышли два первых сборника Цеха поэтов — его «Дикая порфира» и «Вечер» Ахматовой. Каждая книга — тиражом в 300 экземпляров, и оба тиража Зенкевич погрузил на одну извозчичью пролетку. Будучи джентльменом, сначала отвез Ахматовой ее сборник…
Все свои книги Гофман издал за собственный счет. Два предыдущих его сборника вышли как раз тиражом в 300 экземпляров. Тираж «Полустанков» — 100.
Хотя одно из глубоких своих сочинений Ницше издал тиражом в 19 экземпляров. А хорошенько подумавши, счел достойными книги с дарственной надписью лишь семь человек…
