Не умею я мириться по-людски. Что-то стукнуло в голову позвонить ей и предложить эту безумную затею, нужен был повод. Уже три месяца как расстались, поделили вещи, мебель, ритуально порвали совместные фотографии. Но легче не стало. По крайней мере мне стало еще хуже. Да и, наверное, Ковальской тоже. Иначе зачем она подняла трубку? Да еще и согласилась на эту авантюру.

— Ты сошел с ума, — яростно говорила она в телефон. — Ты ушел от меня, не звонил целых три месяца! И теперь зовешь в церковь целовать какой-то пояс?! Идиот! Да я тебя ненавижу!!! Ты слышишь?!

— Ну прости меня! Понимаю, может, это глупая затея, но все говорят, что реально помогает: женщины беременеют, инвалиды встают на ноги, а разведенные сходятся! И я все понял, я хочу помириться, чтоб как друзья, слышишь? Разве ты сама не хочешь этого?..

Ковальская бросила трубку. Я звонил снова и снова, а она поднимала, слушала и бросала опять. И вот наконец заговорила:

— Пойми, я хочу, но не могу тебя простить так быстро и легко.

— Отлично! У нас будет время! Постоим в очереди…

— Ты же знаешь, я даже некрещеная. И атеистка.

— Ничего. Я тоже. Да и какая разница. Заодно и проверим: устроим журналистский эксперимент!

— Ты сумасшедший, — повторяла она. — Зачем я вообще говорю с тобой…

Стартовать с Ковальской договорились от ресторана «Ваниль» на Остоженке. Модное заведение Ф. Бондарчука и С. Михалкова находится уже в пределах милицейского кордона (в 100 метрах от храма Христа Спасителя). Поэтому быстро и по-честному проникнуть сюда (как и в другие заведения элитного квартала) нельзя никак. Надо либо отстоять пять часов в основной очереди «для всех» (начало — на Фрунзенской набережной). Либо — полтора часа в очереди «для детей и инвалидов» (организована на Остоженке), подкупив постовых. Или иметь виповский спецпропуск-скороход (см. фото), существование которого власти упрямо опровергают. Но вполне себе средневековая градация христиан по имущественно-сословному признаку — факт непреложный и до сих пор актуальный.

Удивляют только пропорции между сословиями. Скажем, я думал, число VIP-пропусков в Храм не превысит сотни, включая путинский и собянинский. Оказалось, столько випов к поясу Богородицы проходит только за час. На моих глазах десятками в Храм просачивались сквозь толпу упитанные тела в черных пальто и их насиликоненные спутницы. (При этом днем в пятницу вице-мэр Москвы Александр Горбенко сообщил, что спецпропуска выдавались только инвалидам. Кого он имел в виду?) Но еще больше удивляла реакция очереди. Люди благодарно пропускали випов.

Они и нас пропускали с видом благодарных убойных коров, когда мы с Ковальской пробирались в ресторан Ф. Бондарчука и С. Михалкова. Я тащил ее за руку и пытался не смотреть людям в глаза.

— Сейчас попьем кофе и встанем нормально в очередь, — успокаивал я ее и себя.

— На Фрунзенскую поедем? — покорно спрашивала она.

— Зачем на Фрунзенскую, мы уже почти на месте.

— Но… — пыталась возразить Ковальская.

— Так все делают. Посмотри вокруг, — надо было убить все сомнения. — Или ты хочешь мерзнуть и месить тут грязь?

На полицейском кордоне я сунул постовому сотню в полураскрытую ладонь. И спустя минуту мы очутились словно в другом мире. Играл блюз. Мы сели у окна. Заказали капучино. Но неловкости почему-то стало даже больше. Я чувствовал на себе ее пронзительный взгляд, требующий как минимум объяснений или прощения на коленях. Надо было о чем-то поговорить…

— Редчайшая, — говорю, глядя в окно, — картина. Стояние простого народа в самом дорогом и престижном квартале континентальной Европы. Никогда еще так плотно не соприкасались гламур и православие…

— Это не соприкосновение, а взаимопроникновение, — нахмурилась Ковальская. — Ты смотри: кто тут за столиками. Сейчас только покушают устриц за тысячу шестьсот и побегут к святыне…

Она была права. Многих из «Ванили» мы вскоре увидели у входа в Храм по спецпропускам.

…После кофе надо было как-то вклиниваться в очередь. Снова платить постовому? А кто-то пытался пройти бесплатно. У заграждения жеманно кричал на ментов какой-то белокурый парень:

— Пусти меня, я сказа-ал! Я тут живу, да-а, в районе!

— Тише ты, — брезгливо хмурился мент. — Не стыдно тебе вообще у Храма появляться, а? Верующие с детьми приходят, а ты тут такой…

— Како-ой такой? — негодовал парень. — Да у вас всех здесь православие головного мозга*!

— Сейчас бить будут содомита, — обеспокоенно шепнула Ковальская.

— Чего-чего головного мозга?! — зашипел милиционер. Но гей уже благоразумно ретировался в толпу.

Плюнув на совесть, туда же нырнули и мы с Ковальской: «Посмотрим, как там, на «небе»?»

Попали в очередь для «детей и инвалидов». Маленькие дети спали в утепленных колясках. Детей постарше, утомившихся стоять, папы сажали на плечи. Женщины разводили в термосах какую-то похлебку. Весь этот караван приближался к своей цели со скоростью 5 метров в минуту.

— Ба, а что нам будет, если мы прикоснемся к поясу? — спрашивала девочка лет семи женщину лет 65.

— Счастье и здоровье на долгие годы, внуча. Представь, как сразу станет меньше хлопот маме с папой, если ты не будешь болеть. На лекарства не будут тратить…

— А я тут свою пенсию перевел в частный фонд, — похвалился я Ковальской. — Доходность за 2011 год — 15%. Почти в два раза покрывает инфляцию! Чума!

— Поздравляю. Но я в счастливую старость не верю, — говорит. — По крайней мере в России.

— Ну а во что тогда ты веришь-то? В Бога не веришь, в пенсию тоже…

— Верила в тебя, пока ты не ушел…

— Так, давай не будем. Мы же решили.

— Ну, верила в Медведева, но и он, как ты… Еще верила, что, может, и правда разберутся с пробками.

Что тут скажешь… С пробками сегодня и правда была катастрофа. Закрытыми для проезда оказались несколько кварталов от Пречистенской набережной до Остоженки. Отчего вечером пробки в центре города выросли до 9 баллов (по оценке «Яндекса»). А движение на юго-западе центра и вовсе остановилось.

В приложении для телефонов «Яндекс.пробки» москвичи гневались на «Единую Россию» и верующих. «Мы стоим, а жулики и воры едут!», «А хорошее раньше было здесь место — открытый бассейн!», «ЕдРисню — к стенке! Голосуем за ЛДПР или коммунистов!», «Грядет, братцы, наконец, грядет 17-й год». А вот кто-то пишет, уже обращаясь к сородичам: «О, быдл-класс на «Цивиках» и «Фокусах» проснулся и зароптал!», «Ребята, «ЕдРисня» не в Думе правит, а в ваших хомячковых головках».

— Я тоже не понимаю, при чем тут «Единая Россия», — сказала Ковальская, отрываясь от телефона.

— Как это при чем? А кто принимал антинародные законы?! Кто грабил и воровал?! Кто довел, б…, страну до такого?!

— До какого, котик? — устало выдохнула Ковальская. — Мы стоим с тобой в очереди для детей и инвалидов.

— Я частично по работе, — оправдывался я.

— А машину во втором ряду ты тут в переулке тоже по работе бросил? А, нет, забыла, только частично!

— Да что вообще ты меня отчитываешь как ребенка?! — вскрикнул я от бессилия.

Хотя возразить было нечего. Надо было просто перевести тему или молчать. Иначе никакого примирения…

— Тетя, а вы зачем стоите? — спросил я соседку лет 45 в красном пуховике и с сыном лет 14. — С какой целью к поясу двигаетесь?

— А ты че, прокурор? — ответила женщина. — Для тебя там отдельная очередь, так что вали отсюда. Замордовал бедную свою девочку! А ты, милая, бросай его на …!

Стало противно и мерзко. И стыдно, хоть и непонятно за что. Хотелось провалиться. Где-то высоко над головой жужжал вертолет МЧС. Сверху ему, наверное, открывался изумительный вид. Огромная толпа сплошным пятном молчаливо течет к святыне по изгаженным тротуарам. Другая толпа, на автомобилях, обездвиженно ждет, заполнив проезжие части, и усиленно строчит в айфоны проклятия государственным руководителям.

Почти у самого входа в Храм, параллельно с очередью «для детей и инвалидов», небольшой струйкой внутрь вливаются люди «по VIP-пропускам». Проверял спецпропуска постовой в черной рясе и с бейджиком «о. Мифодий». Одновременно разговаривал по смартфону, заложив его между плечом и шеей:

— Гоша, слушай сюда. Сейчас я даю команду, и тебя с Валей пропускают у центрального. Да, и детей тоже. Охране скажешь: я распорядился, да…

Мужчины в элегантных пальто быстро семенили внутрь, сопровождавшие их дамы накидывали на головы изящные платки.

И каждый, кто без пропуска, мог ощутить полное свое ничтожество. Но большинство, кажется, ничего не ощущало вовсе. После пяти часов на ногах у людей, наверное, не было сил. Или это только я, купив себе «место в партере», не смог принять, что кому-то партер полагается «по крови». Короче, я начал снимать на телефон.

— Как не стыдно вам, тут же дети и инвалиды! — обратился я к VIP-православным. — Ведь сказано в Библии: «Легче верблюду пройти через игольное ушко, чем богачу пролезть в рай». Позорище!

— Тут какой-то гаврик нарывается, — сказал в рацию постовой с бейджиком «о. Мифодий».

Через мгновение из ниоткуда вынырнул неприметный человек в темно-синей «аляске» и со стандартным лицом фээсошника.

— Че ты орешь-то, — негромко сказал мне на ушко человек и взял под локоть. — Занятые люди в Храм спешат, а ты кричишь, хулиганишь.

— А чем они лучше меня?! — вякнул я.

— А я в гузло тебе сейчас дам, и узнаешь чем, — сказал человек, с силой сжал хватку и согнул меня пополам.

— Наташа! — только и успел я беспомощно кликнуть бывшую.

В глазах — мгновенный туман. И как в кассовых фильмах — проносятся перед глазами кадры из прошлого. Боже, как я мог поступить с ней так три месяца назад? Какое я ничтожество и вообще кусок говна. Прости меня, Боже, но я все осознал и без этого пояса. Мне ничего не надо. Я хочу вернуться!

— Руку на христианина!? — слышал я боевой голос Ковальской. — Паломника бьют!

И вот кто-то уже потащил меня за другой локоть. Какие-то люди отряхивали помятый рукав. Фээсошник, не оглядываясь, затрусил в сторону милицейского «пазика».

…Все-таки почти чудо. Мы с Ковальской поехали домой.

*Распространенный интернет-мем.