Следствию по делу о смерти в «Матросской Тишине» Веры Трифоновой уже 20 месяцев. Инициированному Бастрыкиным по указанию Медведева сразу после гибели предпринимательницы. Казалось, что у этого расследования есть будущее: большой общественный резонанс, публикации в СМИ, чуть ли не ежедневные заявления президента, глав СКР и Генпрокуратуры… Но постепенно все стихло, а следствие полтора года шло в вялотекущем режиме, чтобы к осени 2011-го дотопать до финишной прямой. И теперь главный и единственный виновник гибели Трифоновой, по мнению следователей, — гражданский врач, «оставивший в теле катетер» (хотя он может находиться в теле месяцами). Причем обвинение врачу предъявили убойное — она, мол, осознавала, что это влечет опасные для жизни обвиняемой последствия. Такой вот «врач-вредитель»…
Постановление о привлечении в качестве обвиняемой Александре Артамоновой вручили 31 октября этого года. После допроса у следователя. Александре 31 год, она — кандидат медицинских наук, врач-анестезиолог-реаниматолог в Научно-исследовательском клиническом институте им. Владимирского. Именно в этот институт, в отделение хирургической гемокоррекции и детоксикации, за 7 дней до гибели, вечером 23 апреля 2010-го, конвой доставит полуживую Трифонову. Там ей поставят катетер, проведут сеанс гемодиализа, и конвой, несмотря на просьбы врача, снова заберет ее — сначала в больницу при Можайском СИЗО, потом в «Матросскую Тишину», где Трифонова 30 апреля и скончается.
А спустя полтора года врачу Артамоновой придет повестка. Следователь объяснит ей, что из статуса свидетеля ее переводят в статус обвиняемой, потому что в ее, врача, действиях и в скорой смерти Трифоновой следствие усматривает «причинно-следственную связь». «Причинение смерти по неосторожности вследствие ненадлежащего исполнения своих профессиональных обязанностей», — объяснил следователь Александре смысл ч. 2 ст. 109 УК.
В постановлении о привлечении в качестве обвиняемой ее «вина» описывалась так: «Артамонова в период с 22 ч. 30 мин. до 23 ч. 00 мин. 23 апреля 2010 г. произвела обследование Трифоновой В.В. <…>. По указанию Артамоновой врач-реаниматолог отделения реанимации Баннов провел катетеризацию для экстренного гемодиализа правой бедренной вены Трифоновой. По завершении сеанса гемодиализа в 03 ч. 30 мин. 24 апреля 2010 года Артамонова, зная о риске возникновения у Трифоновой воспаления стенки правой бедренной вены с формированием в просвете сосуда пристеночного тромба (в месте нахождения названного выше катетера), то есть тромбофлебита, и возможности его осложнения тромбоэмболией легочных артерий, то есть возможности возникновения состояния, опасного для жизни, могущего повлечь смерть человека, вследствие ненадлежащего исполнения своих профессиональных обязанностей, указанный катетер не извлекла, после чего разрешила вывоз Трифоновой из МОНИКИ (клиники им. Владимирского. —В. Ч.) <…>, чем подвергла Трифонову необоснованному риску, выразившемуся в возникновении у потерпевшей воспаления стенки правой бедренной вены с формированием в просвете сосуда пристеночного тромба, что повлекло за собой смерть Трифоновой 30 апреля 2010 года в больнице ФБУ ИЗ-77/1 УФСИН России по г. Москве <…>».
В общем, если бы не врач Артамонова, Трифонова, оказывается, была бы жива. Только есть одна загвоздка. Потерпевшие — дети Веры Трифоновой — со следователем не согласны и заявляют ему отвод. Потому что очень хорошо знают, от чьих действий в действительности погибла их мать.
Что происходило на самом деле.
На момент поступления к Артамоновой — апрель 2010 года — Трифонова уже шесть месяцев находилась под стражей. Причем с тяжелой патологией — сахарный диабет 2-го типа, тяжелого течения плюс — диабетическая нефропатия, хроническая почечная недостаточность, в тюрьме у нее отказала почка, в легких образовывалась жидкость, отчего подследственная отекала, опухала и задыхалась, а передвигаться могла только в инвалидной коляске. Но из-под ареста ее не отпускали. Не отпускали должностные лица, которые прекрасно знали о состоянии ее здоровья. Например, знал следователь Пысин, который выходил в суд с ходатайством об аресте. Знал его начальник — руководитель отдела СКР (тогда СКП) по Московской области Иварлак, который направлял в суд копии материалов дела в обоснование этих ходатайств. Знали начальник «Матросской Тишины» Тагиев и начальник медсанчасти этого СИЗО Мазуров, которые присылали в суд справки о том, что Трифонова «может принимать участие в судебных заседаниях», «может содержаться в условиях СИЗО», «может следовать этапом на суд» и т.д.
Знала о состояния здоровья Трифоновой и судья Одинцовского суда Московской области Ольга Макарова, которая аресты каждый раз продлевала, отказывая в залоге. Отказывала, несмотря на то что на одном из заседаний суда, за две недели до смерти, у Трифоновой случилось сразу несколько обмороков. Судью это не смутило, как и вид обвиняемой, которая сидела перед ней в клетке в инвалидной коляске… «Обвинения Трифоновой представляют повышенную опасность». Хотя обвинялась предпринимательница лишь в «покушении на мошенничество». Шанс выйти на свободу был у Трифоновой только один раз — следователь Пысин незадолго до ее смерти пришел к ней в реанимационное отделение и предложил в обмен на подписку дать признательные показания (аудиозапись этого разговора есть). Трифонова согласилась дать показания лишь по обстоятельствам дела, без «признаний». И из-под стражи не вышла.
Между продлениями арестов она лежит то в медсанчасти «Матросской Тишины», то в реанимации 20-й горбольницы, то в реанимации Центральной райбольницы Можайска. Врачи последних двух медицинских учреждений на протяжении всех шести месяцев неоднократно писали в адрес следствия и ФСИН: Трифоновой необходим гемодиализ «2—3 раза в неделю», — но у них в больницах, писали врачи, гемодиализ делать невозможно, нужно переводить в спецклинику. Но бесполезно — Трифонову то привозили в эти больницы снова, то держали в СИЗО. А на суд возили в автозаке. Причем, как правило, в набитом битком автозаке, в котором она проводила по нескольку часов — пока развозили по СИЗО Москвы и области остальных подследственных, до нее очередь часто доходила последней.
В апреле 2010-го организм Трифоновой полностью дал сбой. Она уже была нетранспортабельна. Ей как никогда нужен был сеанс гемодиализа. Видимо, испугавшись последствий, из «Матросской Тишины» Тагиев перебрасывает ее в СИЗО Можайска. Но тамошний начальник Мельник, шокированный состоянием подследственной, пишет гневное письмо начальству и тут же отправляет Трифонову в реанимацию Можайской больницы. Но там гемодиализ по-прежнему провести не могут — нет оборудования. И тогда начальник Можайского СИЗО сам пишет следствию, что «во избежание летального исхода» Трифонову надо перевести в Клинический институт им. Владимирского, и не просто перевезти в автозаке, а на реанимобиле. И 23 апреля 2010 года, за 7 дней до смерти, Мельнику и родным Трифоновой удается этого добиться. Сын и невестка на собственные деньги заказывают реанимобиль, и Трифонова попадает в руки к врачу Артамоновой…
— Привез конвой ее поздно вечером, — рассказывает «Новой» врач Артамонова. — Она была в сознании. С ней даже можно было говорить. Жаловалась, что не может ходить… Она действительно все время была в сидячем положении. Состояние у нее было довольно тяжелое. Она с трудом дышала из-за большого количества жидкости в организме. Основная тяжесть ее тогдашнего состояния заключалось именно в этом. Я зафиксировала в ее легких 4 литра воды. Достаточно было еще немного времени, и произошел бы отек. Это очень быстро происходит. На глазах человек погибает… Анализ мочи показал, что ее почки не справляются с работой. Гемодиализ ей был жизненно необходим. Так что я приняла решение его провести.
Для начала нужно было установить в ее вене катетер. Решила в бедренную вену, поскольку в другие сосуды не получилось из-за анатомических особенностей ее тела. Она коренастая. Мы пробовали, но не получалось. Тяжелые вены плюс, конечно, ее состояние… Я обратилась даже за помощью к коллеге. В итоге подшили катетер в бедренную вену. Сам гемодиализ прошел без осложнений, самочувствие у нее улучшилось, гораздо легче стала дышать — жидкость в легких ощутимо убавилась. Я была уверена, что гемодиализ ей еще будут проводить в дальнейшем. Опять же — потому что он ей был просто необходим. У меня не возникло и тени сомнений, что ее родственники, которые и доставили ее к нам, больную еще сюда привезут. Так что катетер я оставила для последующих постоянных сеансов гемодиализа.
Катетер может находиться в теле месяцами. Каждый раз устанавливать его нет смысла, да и потом эта процедура очень болезненная и мучительная. Тем более в случае Веры Трифоновой — искать новую вену для установления катетера было бы тяжело… К тому же конвой забирал ее из нашей клиники в Можайскую больницу очень поспешно — буквально торопил меня и коллег во время сеанса, присутствовал все время рядом. А мы при гемодиализе использовали препарат против свертывания крови, и если бы сразу после гемодиализа вытащили катетер из вены, могли возникнуть осложнения. Поэтому вытаскивать не стали. Забрала ее от нас «скорая» опять же в сопровождении конвоя. Я обращалась к конвою с просьбой оставить ее у меня под наблюдением хотя бы на несколько дней. Но они категорически отказали. Торопили: «Ну когда же? Когда же окончите процедуру?»
Артамонова выдала на руки врачам «скорой» и конвою справку (копия — в распоряжении редакции), в которой указала тяжелое состояние больной и дала рекомендации: «В асептических условиях проведена пункция и катетеризация 2-просветным катетером бедренной вены справа. Ток крови достоверный. Катетер подшит к коже, гепаранизирован (промыт раствором гепарина. — В. Ч.) согласно маркировке».
Через два дня после этого, 26 апреля 2010 года, в «Матросской Тишине» у Трифоновой опять наступает резкое ухудшение. Гемодиализ не делают. Она лежит в палате интенсивной терапии хирургического отделения медсанчасти СИЗО. 28 апреля врачи СИЗО зачем-то начинают промывать катетер, находящийся в вене Трифоновой, гепариновым раствором. Это и станет смертельным приговором. В любой инструкции по уходу за катетерами четко прописано: перед процедурой катетер должен быть промыт гепариновым раствором в объеме 5—10 мл, не меньше, что создает в катетере так называемый «гепариновый замок», чтобы предотвратить развитие и увеличение у больного тромбов. Врачи же СИЗО В ТЕЧЕНИЕ ТРЕХ ДНЕЙ — 28, 29 и 30 апреля 2010 года — промывали катетер разведенным раствором гепарина в концентрации в 200—400 раз меньшей, чем необходимо. В итоге у Трифоновой оторвался тромб и наступила незамедлительная смерть.
— Признаюсь, у меня даже мысли не закралось, что у врачей («Матросской Тишины». — В. Ч.) возникнут какие-то свои подходы относительно катетера… — комментирует Александра Артамонова. — Все врачи должны уметь обращаться с ним согласно правилам. Этому учат. Теоретически они хотя бы могли позвонить мне и спросить: а как ухаживать за катетером?
Но Артамоновой никто не позвонил. А в обвинении против нее никаких подробностей про гепарин следователь не написал. Мог, конечно, не доверять этой Артамоновой, которая на допросах спокойно объясняла следователю: ТАК, как промывали катетер врачи СИЗО, никто его не промывает, в противном случае это не врачи, а выпускники ПТУ. Мог следователь, конечно, не доверять и потерпевшим… Но как можно проигнорировать две очевидные экспертизы по делу о смерти Трифоновой, понять трудно.
Ведь специалисты Главного государственного центра судебно-медицинских и криминалистических экспертиз Министерства обороны и специалисты главного центра СМЭ Минздрава России, анализируя гибель подследственной, установили, что «объективной причиной развития тромбоза явилось нарушение методики ухода за катетером в больнице ФБУ ИЗ-77/1 УФСИН России по г. Москве» и как раз отметили — «катетер промывался разведенным раствором гепарина в концентрации, в 200—400 раз меньшей, чем необходимо. Между нарушением методики ухода за катетером (заполнением катетера раствором гепарина в концентрации, не соответствующей требованиям) и наступлением смерти Трифоновой от тромбоза правой бедренной вены имеется прямая причинная связь».
Относительно действий врача Артамоновой в экспертизах сказано следующее: «Установка катетера являлась показанной манипуляцией, проведена технически верно, гепаринизирован согласно маркировке и при надлежащем уходе мог находиться у пациентки в течение нескольких лет».
То есть объективной причиной появления тромба стали все же не действия гражданского врача Артамоновой, а неправильный уход за катетером врачами «Матросской Тишины». Но, повторюсь, вопрос: зачем врачи этого СИЗО промывали катетер три дня подряд фактически физраствором, причиняя тяжкий вред здоровью подследственной, — такой вопрос следователь перед собой не ставит. Как и умалчивает, что одним из факторов, способствующих тромбообразованию у Трифоновой, явился имевшийся у нее сахарный диабет 2-го типа, при котором она должна была быть отпущена из СИЗО.
Ну не видят в СКР и Генпрокуратуре смысла сдавать своих и раскрывать реальные причины гибели обвиняемой, привлекать того же следователя, который выходил с ходатайством об аресте, судью, которая арест продлевала, врачей «Матросской Тишины»… Никто из перечисленных лиц не стал обвиняемым. Тот факт, что в отношении Пысина поначалу возбудили уголовное дело за «халатность» — не в счет. Во-первых, никакой «причинно-следственной связи» между этой его халатностью и смертью Трифоновой не усмотрели. Во-вторых, дело против Пысина в Главном следственном управлении СКР живет сегодня тихой и пыльной жизнью. В-третьих, Пысин и двое его начальников — Александр Филиппов, курировавший отдел по расследованию преступлений коррупционной направленности, и руководитель этого отдела тот самый Валерий Иварлак (дел против них не возбуждали) — трудятся на прежних местах. Как и начальник «Матросской Тишины» Тагиев, начальник больницы «Тишины» Мазуров. Сняли с должности с пометкой «досрочно» лишь судью Макарову и то — после прямого вмешательства главы Верховного суда Лебедева, назвавшего ее отказы выпускать больную из-под ареста «незаконными». Но и после этого дела против Макаровой никто не возбуждал.
Крайней оказалась лишь гражданский врач Артамонова. Единственная, которой наравне с начальником Можайского СИЗО Мельником благодарны потерпевшие. За то, что хотя бы на несколько дней продлили жизнь их матери. Больше этого не сделал никто.
