СюжетыКультура

Бог с Нимом

Наиболее вероятный кандидат на «Большую книгу» будущего года уже определился

Этот материал вышел в номере № 137 от 7 декабря 2011
Читать
Наиболее вероятный кандидат на «Большую книгу» будущего года уже определился

Наум Ним написал, наверное, лучший русский роман этого года — «Господи, сделай так…». (М., Астрель, Corpus). Впрочем, от Нима — автора прогремевших в 90-е годы тюремных повестей «До петушиного крика» и «Звезда светлая и утренняя» — трудно было ждать слабой книги, но что она получится такая смешная — не предполагал никто. Человек, вынужденно имевший дело с вещами весьма нерадостными, советский диссидент и отсидент, главный редактор журналов «Досье на цензуру» и «Неволя» (последний так и остается единственным в России печатным изданием, рассказывающим о пенитенциарной системе, — аналогом «Хроники текущих событий»), по определению не мог сочинить веселый роман, а вот поди ж ты. Скажу больше: это роман фантастический, или притчевый, если хотите (но ведь и Стругацкие говорили притчами — традиционной sciencefictionу них со времен «Улитки» не было). И если гадать о премии АБС будущего года — более вероятного кандидата, чем компактный, умный и дерзкий роман Нима, я не представляю.

Тут можно бы сделать отступление о том, почему в этом году вообще появилось много смешных книг, не юмористических, не сатирических, а онтологических, что ли. Жить стало смешно, тормоза исчезли, иллюзии рухнули — и вот одна за другой появляются вызывающе неполиткорректные, без всякой оглядки написанные сочинения: тут и «Мишахерезада» Веллера, и «Налог на Родину» Губина, и «S.n.u.f.f» Пелевина, о котором мы надеемся поговорить отдельно; у этих книг нет почти ничего общего, кроме этого освобождающего, абсурдистского, вызывающе жестокого смеха без оглядки. Что до фантастики — или, если угодно, притчеобразности, — Ним давно пишет притчи, и его рассказ «Витэка сказал» (его можно прочитать здесь, он опубликован под псевдонимом «Сергей Хвощ») кажется мне отличным примером емкости и многозначности. Фантастическая конструкция нового романа проста и универсальна: все мы, если только не вовсе разучились думать, задаемся вопросом о логике Бога. С человеческой, земной логикой она расходится серьезно — в истории хватает иррационального, объяснимого, пожалуй, только личным порывом. Но таких порывов — мстительных, любовных, иногда совершенно детских, — у Верховного Разума быть не может. Видимо, он исполняет чьи-то молитвы, не все, конечно, а только мольбы тех, у кого уж совсем-совсем нет другого утешения. Его любимцы — не лохи, конечно, и не чмошники, говоря по-армейски, а скорее затравленные, но сильные, мудрые, но никем не понятые. Их он считает своими разведчиками, что ли. И вот один из трех друзей, проживающих в советской Беларуси, — Мишка по кличке Мешок, — назначается таким разведчиком, потому что праведнее его нет никого в округе. Праведность его выражается в основательности, задумчивости, медлительности и том врожденном нравственном чувстве, которое встречается редко, но уж если дано, то не заглушается ничем.

Тогда Мешок начинает обустраивать мир, желая при этом исключительно добра, и вот что у Нима парадоксальным образом получается: на первом этапе все благопожелания Мешка оборачиваются, как и положено в религиозной притче на тему «Трудно быть Богом», сплошными курьезами, а то и зверствами. Но Ним не был бы Нимом, если бы ограничился этим предсказуемым сюжетным ходом. В сумме все эти курьезы приводят к конкретному сдвигу, выстраиваются по очевидному вектору, и вектор этот — гуманизация, даже и свобода, в конце концов, но они накрепко увязываются с энтропией, возрастанием хаоса. И — страшный эффект, особенно заметный в финальной главе, — каждый в отдельности становится явно свободнее, но вот все вместе… Эту тенденцию Ним уловил, описал и попытался заклясть, но что выйдет — один Бог ведает. В конце романа, во всяком случае, стоит точка — после нее молитва уже не имеет обратного действия. А о чем молится герой — читатель уже знает, потому что это уже происходит. Можно заглянуть в конец, эффект не пострадает.

Роман Нима объясняет убийство Джона Кеннеди — и то, почему оно никогда не будет раскрыто; дает изящное и, если вдуматься, единственно возможное объяснение тому, что система не решилась в 70-е посадить Солженицына и Сахарова; раскрывает тайну везучести космонавта Быковского и невезучести диссидента Буковского; открывает читателю глаза на механизм вторжения в Афганистан; добирается до корней паханизации всей России в 90-е и увенчивается пришествием интернета, тоже, разумеется, накликанного неистощимыми на выдумку героями. Но всё это отлично придуманное веселье — равно как и ненавязчивые публицистические вставки, предлагающие трезвый и едкий авторский взгляд на бесславный конец советского проекта, — держится на крепко свинченной, аккуратно построенной фабуле. Ним по образованию математик, как и Солженицын, кстати: чтобы чего-то добиться в русском хаосе и не дать ему поглотить себя, нужно мыслить строго и действовать экономно.

Каждая из десяти глав отсылает к классическому образцу, сюжетному архетипу — их угадывание становится для читателей отдельным, весьма увлекательным спортом. Но все эти конструктивные решения — которые в прозе не менее важны, чем в машиностроении, — оставались бы чистым умозрением, если бы не сама ткань повествования: роман Нима написан до того выразительно, остро, точно, герои разговаривают так индивидуально и кратко, а портреты их так гротескны и притом достоверны, что читатель на этих американских горках не скучает ни минуты. Он пролетает сквозь роман — и последние пятьдесят лет всемирной истории, — не успевая задуматься о том, как лихо его дурят; и что хотите — а рассуждение Мешка о литературе как способе руководить жизнью я считаю абсолютно справедливым, хотя это чистейший субъективный идеализм. Но какая разница, какой идеализм? Просто это верно, и Ним явно рассказывает правду о собственной юности — такого не выдумаешь. Значит?..

Мне очень жаль, что этот действительно крупный мастер так редко позволяет себе заниматься главным делом, для которого рожден: пять романов к шестидесяти годам плюс том несобранной публицистики. Спасать людей, конечно, необходимо и благородно, и правозащита в России всегда эффективнее реформаторства (реформаторство-то как раз очень похоже на благие пожелания Мешка), но хорошо бы все-таки и сочинять. Правда, по слухам, сейчас Ним работает над романом о диссидентстве, о последних годах советского интеллектуального подполья. И будто бы этот роман наполовину уже готов.

Господи, сделай так.

shareprint
Добавьте в Конструктор подписки, приготовленные Редакцией, или свои любимые источники: сайты, телеграм- и youtube-каналы. Залогиньтесь, чтобы не терять свои подписки на разных устройствах
arrow