Ольга Боброва: «В этот момент я сообразила, что вижу первого человека в форме»

— Уважаемые граждане, мероприятие состоится на Болотной площади! — информировал рупор, установленный на милицейской «Газели». — Проходите к месту проведения митинга через Лубянскую площадь и Китайгородский проезд!

— Друзья! Проходим все на митинг, который уже собрал больше тридцати тысяч человек! — бодро призывал в громкоговоритель правозащитник Лев Пономарев.

С появлением националистов площадь заметно оживилась. Они прошли сквозь рамки организованной группой человек в сто. Некоторые держали в руках большие охапки белых кустовых гвоздик. Дождавшись, пока через оцепление просочатся последние участники группы, они развернули черно-желто-белые флаги и начали скандировать: «Россия без Путина», «Честные выборы», «Один за всех и все за одного».

Митинг, альтернативный тому, что шел на Болотной площади, занял ровно половину парапета, окружающего памятник Марксу. Всего — около двадцати квадратных метров. Подъехали уже Лимонов и Прилепин, но людей становилось все меньше.

— Путин — вор! Путин — вор! — вяло заявляли о себе митингующие.

С нетерпением ждали ответа со стороны полиции:

— У «Метрополя» «космонавтов» строят.

— Думаешь, будет движуха какая-нибудь?

— Да будет, наверное. Зачем-то же строят.

У подножия Карла Маркса журналисты поймали Виктора Бирюкова, руководителя отдела по взаимодействию с гражданским обществом ГУ МВД по Москве. Виктор Александрович в этот момент как раз отражал критический наезд со стороны гражданского общества.

— Зачем вы заклеили номера грузовиков?! — кричал на Бирюкова какой-то мужчина. — Вы не хотите, чтобы люди знали, что в город введены войска? Вы нас разгонять хотите, а мы чтобы не дергались?

Бирюков обернулся в сторону грузовиков, на борта которых действительно были приклеены белые листы формата А4, потом вновь повернулся к мужчине, широко улыбнулся и сказал:

— Да кто вас разгоняет-то? Пожалуйста, митингуйте.

И пошел в сторону Болотной площади.

В этот момент я сообразила, что Бирюков — первый человек в форме, которого я увидела непосредственно на площади.

Елена Костюченко: «Этот человек почему-то решил, что Путин — это Николай Второй, и все будут жалеть, что его расстреляли»

Парень в спортивной куртке подходит по очереди к каждому журналисту: «Возьмите у меня интервью»:

— Я из Якутии с утра приехал, а вечером снова уеду, 10 часов у меня. Турист. А тут беспорядки происходят.

Спрашиваю, где он видит беспорядки.

— Нет, этот ваш митинг предпосылка к чему? Ведь история ровно через сто лет повторяется. Вот вы бы хотели в 1905 год? В 1917-й? Путин — это Николай Второй. Сейчас Николай канонизирован, и все сейчас жалеют, что его расстреляли.

Проговорив весь текст, отходит к телевизионщикам. Начинает заново.

На площади появляется Лимонов и сразу исчезает в кольце высоких фотографов и операторов. Начинает говорить в мегафон:

— Сегодня великий день! И это только один из великих дней, которые нам предстоят. Мы не можем позволить этим людям сидеть у нас на шее. Нам нужны новые выборы.

— Про сексуальную ориентацию расскажи! Про свою ориентацию расскажи! — начинает орать в толпе парень в спортивной куртке, впрочем, уже другой. Кидает зажженную сигарету в Лимонова через головы фотографов, затем пытается сбить очки у одного из участников митинга. Ни возмущения, ни драки, к его разочарованию, не получается. Провокатора быстро и аккуратно вытесняют из толпы — и он начинает подпрыгивать, чтобы увидеть, попала сигарета в Лимонова или нет.

Недалеко от памятника кучкуется десяток парней в черных шапках-хулиганках, закрывающих лица. Представляются патриотическим движением «МосОбл», косятся на Венедиктова, разговаривающего с Бирюковым, отшучиваются, чувствуют себя неуверенно. Спрашиваю, почему они здесь. «Россия должна быть для русских», — говорит один. Товарищи хлопают его по спине. «Не надо так, не пишите, — говорит второй. — Мы здесь, потому что хотим честных выборов. И чтобы они состоялись, мы готовы сотрудничать даже с либералами». «Главное — объединиться и покончить с воровской властью в стране», — подтверждает другой.

Переход на Болотную воодушевил опытных демонстрантов. Мне показалось, что эта дорога оказалась для них даже важнее цели.

Нереальность происходящего — три тысячи человек идут по центру Москвы, скандируя: «Банду Путина под суд!» — и бесконечные ряды полицейского оцепления не срываются со своих мест, не выдергивают никого. В голове колонны шли анархисты, социалисты и «Пиратская партия» — с растяжкой «Власть миллионам, а не миллионерам». В середине — «Смена», «Яблоко», «Солидарность». Несколько флагов КПРФ. Дальше шли имперские флаги. И когда в начале колонны начинали скандировать: «Государство — главный враг», из хвоста доносилось: «Слава России!» Вместе скандировали только «Путин — вор» и «Один за всех, и все за одного». Этот же девиз был напечатан на многих имперках.

И никакой агрессии.

Наталья Чернова: Они в говне, а мы в белом…

На станции метро «Полянка» в начале второго было уже немножко нервно. Нервно и сдержанно. Здесь встречались и быстро шли к выходу. Над ухом прошелестел голос полицейского, дававшего инструкции коллегам: «С плакатами наверх не пускать».

На выходе с эскалатора торопящиеся граждане натыкались на субтильную спину мужчины, на куртке которого был скотчем приклеен лист с текстом: «Долой чурово чудо статистики. Перевыборы!» Этот одиночный пикет давал точную ориентировку случайным пассажирам на предмет продолжения маршрута.

Наверху в цветочных киосках наблюдался дефицит цветов белого цвета, стали раскупать лилии. Болотная площадь постепенно наполнялась людом под Цоя и Шевчука. «Группа крови на рукаве» трансформировалась в белую ленточку на куртках, сумках, помпоне шапки. Цветовой код оказался настолько востребованным, что в ход пошли воздушные шарики белого цвета из ресторана быстрого питания «Му-Му». Перед металлоискателями мужчина повязывал смущающемуся сыну-подростку белую ленточку. Видимо, это был один из тех родителей, который, наплевав на потенциальные неприятности сына, прогуливающего общегородскую контрольную, решил, что для его будущего важнее результаты митинга, а не контрольной.

По периметру площади стояли полицейские с собаками. К одному служивому псу вдруг бросилась дворняга с белой ленточкой на ошейнике. Собачья возня тут же вызвала хохот в рядах и дикое смущение полицейского, который тщетно пытался отвлечь своего пса от нештатной ситуации.

Толпа совсем не походила на толпу. Толпа была настолько ментально едина, что каждый, кто оказывался в ее гуще, ощущал плечо товарища, а не конкурента за место, где слышно. Слышно было плохо, и иногда из середины толпы на голос от трибуны поднимался рокот: «Громче, громче». Ораторам приходилось четче формулировать, внятно расставлять акценты по ходу дела. С акцентами помогала толпа, то и дело поднимаясь скандирующим пульсом.

Коммунисты шли отдельным отрядом под красными знаменами со свистом. Свистели в спортивные свистки. Девушка на коленке на четвертушке бумаги спешно писала губной помадой: «Я за честные выборы». Помада предательски проскальзывала, и на листке ярким пятном отпечаталось только местоимение «Я». Потом ее рука с этим листком, прижатым к сумке с планшетником, долго виднелась над головами, декларируя самую короткую формулировку гражданской позиции.

Редким старикам в толпе было тяжело, но бабушка в потертой кроличьей шапке передо мной стояла до победного, вслушиваясь в речи ораторов.

В распахнутом окне четвертого этажа дома вдоль канала замер человек с голым торсом, который отчего-то не мерз. Видимо, это был какой-то специалист по элитному ремонту, которого сильно отвлекли люди на площади. Над толпой летали чайки и робот с видеокамерой, похожий на гигантского паука с красным глазом.

Спустя полтора часа с митинга кто-то стал уходить, но очередь на вход все равно не иссякала. Видимо, поэтому фээбэшники в штатском, показав полицейскому из оцепления красную корочку, на вопрос: «Я насчет численности», — услышали в ответ короткое: «А х… его знает».

Пожилая женщина с лицом ребенка, переминаясь с ноги на ногу и щурясь от липкого снега, ходила вдоль аллеи парка с самодельным транспарантом «Такие выборы — это фиговый листок, который не в состоянии прикрыть срам».

Девка-оторва в индийских штанах, торчащих из-под пуховика, и с павловским платком на голове, схватив в объятия толстого полицейского с рацией, висла на нем. Он отчаянно отбивался, а она вопила: «Да я же за любовь!..» Стряхнув ее, он отправил ей вслед: «Дура! Я тоже за любовь!»

Лица, лица, лица… Пожалуй, именно лица стали главным впечатлением от митинга. Главный тезис ораторов о том, что главный ресурс общества заключен в чувстве собственного достоинства каждого, отражался на этих лицах настолько внятно, что идея о построении гражданского общества на отечественном материале здесь не казалась утопией.

За моей спиной переговаривались двое. «Я тебе сказал, что сейчас пойдем в кафе. … Замерзла? Ничего, потерпишь… Что значит: ничего не изменится? Завтра не изменится, но послезавтра точно. Ну вот ты представляешь, что сорок тысяч человек оторвали жопу, чтобы прийти сюда? А могли бы свои жопы и в ресторанах оставить, там теплее. Это, блин, так круто…»

Зоя Ерошок: Правила хорошего митинга: «Улыбайтесь людям. Говорите всем «спасибо»

Мы с подругой решили добираться до Болотной на метро. Я боялась давки, но давки не было. От Боровицкой через Каменный мост шеренгой шли люди. В основном очень молодые. Но и совсем старые тоже. Даже на инвалидных колясках.

Толпа не похожа на толпу. Все очень вежливые, доброжелательные. Вот это, к примеру, я всякий раз в Лондоне встречаю: на ногу кому-нибудь нечаянно ты наступишь, а извиняться кидаются перед тобой. У нас такая приязнь среди большого скопления людей на моих глазах была только в августе 1991-го.

В руках у людей — белые ромашки или дивные белые розы. К пальто и курткам привязаны белые ленточки. Мои друзья накануне вечером покупали цветы в цветочном магазине и просто так спросили продавщицу: «А белые ленточки у вас есть?» — «Вы завтра на митинг собрались? — спросила продавщица. — Возьмите, последние ленточки остались».

И очень хорошие лица. Я когда раньше встречала одно такое лицо на улице, всегда почему-то думала: «Наверное, это зритель театра Петра Наумовича Фоменко». И вот на тебе, на митинге, и не просто по отдельности в толпе, а все подряд, без исключения, десятками тысяч хорошие лица хороших людей.

Знакомые, незнакомые, здороваешься… Акунин, Арабов, Гандлевский…

Опять же что последнее время на московских улицах достало — много мата. Идут люди — юные, не юные, самого противоположного пола и очень громко и вызывающе общаются между собой на каком-то совсем неталантливом мате. Нравится это окружающим или нет — плевать. А здесь сорок минут шли от метро и через всю Болотную площадь в плотной толпе — и ни разу никто не произнес ни одного матерного слова.

Девушка раздает листовки. Называются «Правила хорошего митинга». Среди правил: «Будьте вежливы и внимательны к тем, кто стоит рядом», «Улыбайтесь людям», «Улыбайтесь каждому полицейскому, который ведет себя прилично».

Хороших полицейских было много. Вот улыбающаяся милая девушка-полицейский у металлического пропускного забора. А вот у моста юные солдатики крутят головами во все стороны, разглядывают через реку Москву. «Мы не местные, — объясняет один из них. — Нас из Сибири привезли». — «Вчера?» - спрашиваю я, напуганная массированным информационным потоком, что в Москву со всей страны вводятся войска. «Почему — вчера?» — обижается солдатик. И объясняет как маленькой: «Мы не ОМОН, мы просто служим здесь в армии, уже полгода».

Много биотуалетов!

…Молодые парень и девушка движутся к трибуне. Мы следом за ними. Стараемся никого не толкать, все время извиняемся и улыбаемся. Все нам тоже улыбаются, и полицейские в том числе, и все нас пропускают как-то запросто. Ну надо людям идти вперед — пусть идут. Так как мы уже долго гуськом идем за парнем с девушкой, то почти породнились. И он мне говорит: «А я наблюдателем был от «Яблока» на избирательном участке в Новокосине. Так у нас «Единая Россия» всего 23% набрала. Мы очень строго все наблюдали, очень честно. Среди нас только один из «ЕдРа» был, и то не поганый человек, не вредил». Даю парню визитку, он обещает встретиться и рассказать подробнее о своем избирательном участке.

Мы уже почти перед самой трибуной. Выступает Парфенов. Он говорит содержательно и умно.

Митинг еще идет долго. Неслабые мысли и сильные позитивные чувства.

Хорошая страна людей.

Елена Милашина: «Так вместе и шли. Он кричал: «Россия, вперед!», я: «Кавказ, вперед!» Ничего. Не подрались».

Идем по десять человек в ряду. Поем «Интернационал» (колонну возглавляет «Ротфронт» с алыми стягами). Слова сами собой всплывают из октябрятского детства. Приходится себя одергивать. Из помпезного ТЦ «Наутилус», украшенного новогодними огоньками, несется рождественская песенка «Джингл белс». «Капиталисты!» — презрительно плюется молодой коммунист. Бодрым маршем колонна проходит до Лубянки, поворачивает и спускается вниз, мимо администрации президента идем к метро «Китай-город». Нам любезно выделили тротуар и часть проезжей части, которую огородили металлическими загончиками. За ними каждые десять метров стоят полицейские. Как почетный караул, только не салютуют. Останавливаюсь рядом с одним из полицейских. Он явно замерз.

— Пойдемте с нами, согреетесь! — предлагаю.

— Извините, на службе.

— Кому служите-то? — спрашиваю.

Мнется, но не сердится.

— Уж точно не народу, — говорит тихо, но внятно.

У метро «Китай-город» попался черный «мерс» с мигалкой. Он, бедный, уткнулся носом в металлические загончики, которые менты не спешат ему открывать. Застрял прямо поперек колонны. Освистали и пнули по бамперу все кому не лень. Я тоже пнула. «Мерс» не пикнул.

На Китайгородском проезде то ли влились в колонну, то ли нагнали с площади Революции — нацики из ДПНИ. Сразу стало шумно. Молодой человек с мегафоном начинал типовые речовки: «Россия — для русских», «Россия, вперед». Ребятки в черных масках по самые глаза дружно подхватывали.

— Кавказ — вместе с Россией! Кавказ, вперед! — я, если честно, не ожидала от своего голоса такой звонкости.

Мальчик с мегафоном развернулся, посмотрел на меня и рассмеялся: «Ну ты даешь, красная шапочка…»

Так вместе и шли. Он кричал: «Россия, вперед!», я — «Кавказ, вперед!» Ничего. Не подрались.

Знакомый фотограф прислал эсэмэску: «Херня, а не митинг протеста. Даже сортиры завезли, блин! Осталось тока горячее питание завезти!»

Тетки, обслуживающие биотуалеты, радуются, как дети. У них очередь минут на десять.

Анархисты зажгли файеры слева, нацисты — справа. Люди хором скандируют: «Гаси! Гаси!» Я все еще пытаюсь протиснуться к сцене. Ни одной отдавленной ноги, хотя тысячи грязных ботинок вплотную прижаты друг к другу! Гуманизм этой толпы поражает больше, чем ее размеры. Автоматически возвращаются грузинские навыки, мягко надавливая (с обязательными извинениями и улыбкой) на соседей, нужно прокладывать дорогу в нужном направлении. С 2003-го по 2009-й отпахала почти все грузинские митинги. Единственное отличие — сегодня мне не надо просить, чтобы перевели. Этот митинг — на моем родном языке. Эти люди — граждане моей страны. Это — Москва, 10 декабря. День, за который не стыдно.

Павел Каныгин: «Черт подери! Как приятно оказаться среди толпы приличных людей!»

Уже к половине третьего на Болотной не протолкнуться. Фотокоры и операторы взбирались на деревья, чтобы охватить панораму. Митингующие заняли все газоны, сквер у памятника Репину и Лужков мост. В какой-то момент полиция даже решает, что мост этот может обвалиться, — и перегораживает к нему проход. Голоса выступающих со сцены из-за сильного ветра доносятся (чтобы можно было что-то разобрать) лишь в радиусе 100—150 метров.

Но люди, кажется, и не особо слушают. Группа молодежи рядом со мной фантазирует о перспективах Владимира Путина. Звучит идея предоставить ему беспрепятственный выезд в Венесуэлу. Но есть возражения:

— Зачем Венесуэла? В Сочи!

Посреди сквера парень с девушкой раздают белые ленточки двух типов — с надписью: «Я ставлю Х на воровской власти» и — просто белые. С надписью, говорят, больше берут молодые и пенсионеры, а без — люди среднего возраста.

Но среднего возраста — не так много. Большинству 20—30 лет. Кто-то с детьми, а кто-то — с гитарой. Слышал, как играли Цоя и даже Led Zeppelin.

Люди мерзнут и уходят. Но на митинг все прибывают и прибывают новые участники. Чем ближе к сцене — тем плотнее стоим. Чей-то мужской голос сзади:

— Черт подери! Как приятно оказаться среди толпы приличных людей!

Оборачиваюсь. А это Генрих Падва.

10 минут протеста. Зато каждый час

Политические активисты, арестованные ранее, по-своему отметили этот день в спецприемнике

В 10 утра осужденные на сутки, находящиеся в спецприемнике на Симферопольском бульваре, отказались встать на перекличку.

Прилегающие к спецприемнику тротуары закрыты металлическими ограждениями. Вокруг дежурят около десяти сотрудников правоохранительных органов, невдалеке стоит бронированный автобус с ОМОНом. Стоящие рядом полицейские положили свои каски и дубинки на снег. Из спецприемника доносились громкий металлический стук и крики: «Путина — на нары!», «Путин! Лыжи! Магадан!».

Ближайшее к зданию дерево украшено белыми лентами «Снежной революции» — массового протеста против фальсификаций на выборах в Государственную думу.

«Каждый час 10 минут мы долбим по кроватям, по решеткам, скандируем: «Свобода!», «Россия без «ЕдРа!», «Нет полицейскому государству!» Участвует весь спецприемник — сейчас политзаключенные находятся в каждой камере, — рассказывает активист арт-группы «Война» Петр Верзилов. — Охранники растерянно реагируют. Они же знают, что происходит сегодня в городе. Говорят: ну ладно, не хотите вставать на перекличку — передачи передавать не будем. Кажется, они должны посоветоваться с начальством».

Из простыни, зубной пасты и шариковых ручек осужденные сделали баннер: «Свободу».

Сокамерник Навального Андрей Орел начал голодовку — в поддержку митинга на Болотной площади.

Акция протеста продолжалась в течение всего дня.

Елена Костюченко