Как бы окружающая действительность ни менялась, язык, напрягая собственные ресурсы и приращивая смыслы, обеспечивает возможность разговора о ней.
Обычно это явление иллюстрируют тремя анекдотами. Однако, что характерно, анекдоты эти, как правило, подают как случаи из жизни – часто из своей – или как собственное наблюдение.
Анекдот №1:
Согласитесь, как-то по-разному в 60-х годах прошлого века и сейчас воспринимается фраза «Мальчик склеил в клубе модель».
Анекдот №2 (часто рассказываемый от лица учительницы):
В начальной школе детей попросили составить предложение из следующих слов: «малыш», «горки», «съехал», «крутой», «с». Ученики единогласно предложили следующий вариант: «крутой малыш съехал с горки».
Анекдот №3:
Объявление в газете: «Продам старую мать».
Здесь можно отметить два важных момента. Во-первых, надо сказать, что новые значения не отменили старые, а потеснили их – в силу своей частотности в современной речи. Во-вторых, все упомянутые новые значения возникли в жаргоне, то есть речь идет о столкновении жаргона и литературного языка. Юмор (если он есть) основан на том, что странноватое, не вполне «легальное» значение воспринимается в речи как более естественное.
Ничего странного здесь нет. Язык меняется, и меняются значения слов. Полигоном для этих изменений часто оказываются жаргон, разговорная речь, и только постепенно, за счет частотности, некоторые из экспериментальных значений становятся полноправными, а иногда и более важными, чем предшественники.
Появление новых смыслов – совершенно необходимая для языка вещь. С помощью этого механизма язык догоняет вечно ускользающую от него действительность. Иногда язык сам запускает этот механизм, иногда делает это под влиянием другого языка. Воздействие английского заметно в разных областях, например, в компьютерной лексике. Вроде бы русские слова: «мышь», «сеть», «паутина», «зависнуть», «загружать» – но их компьютерные значения появились сначала в английском у их аналогов: mouse, net, web, hang, download. То есть компьютерный сдвиг у соответствующих корней произошел сначала в английском языке, а русский просто собезьянничал. Или другой пример – уже из спортивной лексики. Русский язык давно заимствовал «ассистировать» в значении «помогать» и значительно позже у этого слова появилось дополнительное спортивное значение – «делать голевую передачу». Это тоже произошло под влиянием английского языка. Практически то же произошло и со словом «вирус». Давно заимствованное русским языком в медицинском значении слово лишь недавно, вслед за английским, получило дополнительное компьютерное значение.
Конечно же, интереснее, когда русский язык напрягает собственные силы. И таких примеров огромное количество. Возьмем три популярных в нашу эпоху экономических жаргонизма: «откат», «занос» и «распил». Экономические значения у них появились недавно, и уже стали основными. «Откат» сегодня уже мало у кого ассоциируется с пушкой, а жаргонные «заносить» и «распилить» популярны так же, как и основные значения.
Не менее наглядны и новые значения, сравнительно недавно появившиеся в бандитском лексиконе: «крыша», «авторитет», «лимон». Интересно, что механизмы появления новых значений у этих трех слов разные. В первом случае это метафора: «крыша» предпринимателя похожа на «крышу» дома тем, что она защищает. Во втором случае речь идет о стандартном метонимическом переносе, сопровождающемся сужением значения; «авторитеты» встречаются в разных областях, но именно бандитский оказался актуальным в нашей действительности. Наконец, новое значение «лимона» («миллион») возникло просто из-за звукового сходства этих слов. Да и новизна его относительна: в период нэпа «лимон» также использовался для обозначения миллиона рублей. Но все новое это хорошо забытое старое.
Все эти рассуждения понятны любому современному читателю исключительно потому, что и экономические слова, и бандитские вышли за пределы узких сфер и стали общеупотребительными. А произошло это, в свою очередь, потому что явления, которые они обозначали, стали распространенными, общезначимыми и общеизвестными.
Примерно то же самое происходит и в последние годы. Вот три слова, приобретших новые значения совсем недавно: «тандем», «рокировка» и «вертикаль». Два из них ранее относились к спорту (велосипедному и шахматному), а третье – абстрактное – и вовсе к измерению пространства. Сегодня все три слова имеют и особые политические значения; правда, первые два придуманы народом, а третье – властью. Интересно, а вспомнит ли сегодняшний молодой человек, что «тандем» это не только странная конфигурация наших политических лидеров, но еще и велосипед на двоих? Впрочем, пройдет еще лет пять, и вполне возможно, политическое значение уйдет в небытие.
Еще несколько самых свежих примеров.
Симпатичные детские развлечения успешно осваиваются взрослыми (теряя при этом в симпатичности). Недавно я впервые услышал, что «каруселью» называется особая технология нарушения при голосовании, когда одна и та же группа людей перемещается с одного избирательного участка на другой и незаконно голосует на всех. Правда, позже какой-то политтехнолог объяснил, что это на самом деле называется «ручеек», а «карусель» – совсем иная технология. Не буду вдаваться в эти изысканные различия, потому что надеюсь, что до следующих выборов эти значения не доживут.
И напоследок. Названия животных – постоянный источник метафорических названий человека. В последнее время появилось несколько новых «звериных» переносов, подразумевающих некоторую неразличимость и безгласность человеческой массы. Мы уже привыкли к «офисному планктону». Прошлый год порадовал нас «хорьками» – словом, которое породил на митинге так называемый «жемчужный прапорщик». «Хорьки», как мы знаем, взбунтовались. То же самое произошло и с сетевыми «хомячками». В известной интернет-энциклопедии Лукоморье статья о них начинается так: «Хомячки (изначально лемминги, в честь одноименных грызунов, имеющих обыкновение перемещаться толпой и дружно падать с обрывов) — доверчивая и легко манипулируемая часть населения». Там же они характеризуются такими фразами: «куда катится мир?», «как страшно стало жить!». И вдруг Алексей Навальный признается: «Я – «сетевой хомячок» и грозит перегрызть глотку врагам. 15 декабря в прямом эфире состоялся «разговор с Владимиром Путиным», на котором премьер-министр примерно в этом же смысле использовал слово «бандерлоги», известное из сказки Киплинга. Как сложатся отношения «бандерлогов» с «удавом Каа», покажет будущее.
Неважно, нравятся нам конкретные новые слова и сдвиги значений или нет. Важно, что механизм их порождения обеспечивает жизнеспособность и необычайную приспособляемость языка к реальности. Жаль, что в определенных сферах русский язык механизмы приращение смыслов утрачивает, предпочитая им простое заимствование.
Но это уже другая история.
