Все опять повторилось третий раз подряд, и на этом митинге, как и на декабрьских: хорошие лица, хорошие манеры, какая-то особая чувствительность. Со всех сторон 4 февраля и во время шествия по Якиманке, и на Болотной я слышала от абсолютно незнакомых людей: «Здравствуйте», «Спасибо», «Пожалуйста», «Простите», «Всего доброго». Ради одного этого стоило пробыть три часа на морозе!

Если бы люди моей страны выучили эти пять слов: «здравствуйте», «спасибо», «пожалуйста», «простите» и «всего доброго», что-то неотвратимо хорошее случилось бы с нами в стране. Пока это происходит только на отдельно взятых митинговых площадях, но уже происходит! Никто не пьет, почти не курят, не ругаются матом, не толкаются, а если и толкаются, то просят прощения…

Нет, вы только вчитайтесь в этот плакат:«Извините, пожалуйста, за причиненные неудобства, просто мы пришли сюда, чтобы немножко изменить мир». Ударное слово: немножко!

Знаете: хорошие лица, хорошее поведение, хорошая жизнь, хорошие поступки — это то, без чего нам сегодня никак не обойтись. Вот эта доброжелательность — она должна нас связывать друг с другом не цепью, не круговой порукой, а в какой-то прочной, крепчайшей, сущностной структуре. Ненависть и агрессия творят бессвязность. А дружественность — наш пароль связи. Потому что существование чего-то вне связи означает его уничтожение.

Чем я теперь радостно озабочена: как эту позитивную нашу декабрьскую и февральскую доброжелательность нацелить на расширение этического идеала?

Вот, к примеру, Лиза Глинка (фонд «Справедливая помощь») на днях поделилась со мной своей мечтой: построить в Москве странноприимный дом. Это может быть такое какое-то отдельно стоящее здание, где в левой стороне дома только днем собираются разные люди: малоимущие, бездомные, больные, которым некуда деваться, они не знают, куда себя девать, и никому нет до них никакого дела… Этих всех людей в странноприимном доме кормят, они там рисуют, читают книжки, общаются друг с другом. А в другой половине — допустим, правой — дома будет находиться больница для очень бедных и еще приют для безнадежных больных, где будет врачебный уход, забота, приязнь…

Такой странноприимный дом — как шереметевский до революции 1917 года — можно было бы создать методом народной стройки. Мне кажется, это могло бы стать переориентацией нашей чувствительности на новые обстоятельства.

Потому что это правда: кто-то может заплакать, потому что плачет другой…

Вот мы шли в колонне по Якиманке с Мариной Филипповной Ходорковской, менты предупредительно говорили в мегафон: «Граждане! Проходите!», а один юноша рядом с нами сказал другому радостно, весело и нараспев: «Ты понял: мы — граж-да-не!»

Короче! «Здравствуйте». «Спасибо». «Пожалуйста». «Простите». «Всего доброго». И — помогать тем, кому можем. Тогда между митингами, с которых мы не уйдем, будет чем важным себя загрузить.