В Арктике была оттепель: –8, а то и вовсе к нулю. Полярная ночь кончилась. Теперь-то темнеет поздно, часа в четыре.

По площади Киркенеса во мраке шло шествие: актеры французского театра Companie des Quidams в белых средневековых мантиях и венцах, на ходулях. Парашютный шелк костюмов надувался компрессорами изнутри, сиял подсветкой — и по насту, внутри круга огней в ледяных плошках, уже брело племя снеговиков.

Второй круг огней очерчивал площадь поверху: у жителей-зрителей сияли LED-кристаллы на шапках. Третий круг огней скакал, как хотел: на открытие феста горожане взяли собак. На ошейниках заполярных догов горят цветные фонарики.

Четвертый круг огней — витрины и окна. Нет фонарей на дальних улицах: Киркенес мал. Но домовладельцы ставят горящие лампы на подоконники по фасаду.

И арктический городок освещен — совместным усилием институций и частных лиц.

Так же, совместным усилием, создан зимний фестиваль «Barents Spektakel».

Примерно для того ж — чтоб добавить света.

В начале 1990-х в Киркенесе закрылось градообразующее предприятие — шахты. 10-тысячное население резко уменьшалось. Но город сумел сменить экономический профиль.

Шахты закрылись, зато граница открылась. До русского поста Борисоглебск 15 километров. В порту Киркенеса толпятся изработанные российские рыболовецкие суда: здесь проще, чем дома, пройти таможню и продать улов. Норвежцы дают всем судам набрать пресную воду бесплатно, аки туземцы капитану Куку. А в мурманском порту за пресную воду надо платить. И наши бросают якорь в Норвегии — в Киркенесе и Тромсе.

Население Мурманска за двадцать лет уменьшилось почти на треть (по данным 2009 года, из 450 тысяч осталось 317 тыс.). В Киркенесе-2012 10% жителей — русские. Улицы — с табличками на двух языках. Библиотека гордится русским книжным фондом. Судоверфь, порт, школы, отели: наши работают везде. Город стал осваивать роль «ворот в Россию».

А в 1993-м Киркенес стал центром Баренцева региона. Поначалу — номинальным.

Баренцев регион выделен в особую географическую зону в 1993-м, по межгосударственному соглашению России, Норвегии, Швеции и Финляндии. Эта земля прямой экономической кооперации, пограничье четырех стран включает север Норвегии, земли поморов с Мурманском и Архангельском, Карелию, Коми, Салехард, финский Рованиеми.

В XXI веке там нашлось еще два фактора развития: газ и нефть шельфов — и полярные пути из Европы на Дальний Восток. Наш Севморпуть — и будущая альтернатива ему.

В 1990-х на норвежском побережье Баренцева моря стал бурно развиваться еще один бизнес: не лов красной рыбы, а разведение ее на прибрежных «фермах». Тоннаж выращенной рыбы уже обогнал тоннаж выловленной. В доходах Норвегии промышленное рыбоводство сейчас почти так же значимо, как нефть.

Все это коснулось и депрессивного Киркенеса, потерявшего шахты. (Недавно шахты, сменившие владельца, снова заработали. Но это уже не было вопросом жизни и смерти.)

«Barents Spektakel» стоит на пограничье всего этого: на границе Норвегии и России, на границе между умным интертейментом для арктического города и современным искусством, вышедшим на лед. На границе между фестивалем и дискуссионным клубом.

В общем, более всех известных мне фестов — на границе с реальной жизнью.

Кажется, тут ничто не происходит всерьез. Но серьезная ежегодная Киркенесская конференция («Политика-Энергетика-Индустрия-Развитие сообществ на Крайнем Севере») тоже выросла из этого фестиваля.

«Barents Spektakel» породили «Девушки на мосту» (по-норвежски — «Pikene pa Broen», по названию картины Эдварда Мунка). В 1990-х, когда Киркенес тонул в экономической депрессии, а население разъезжалось, — пять женщин, не желавших покидать этот берег (с заливом редкой красоты, среднегодовой температурой воздуха +1 и полярной ночью), объединились и начали доказывать: культура — тоже фактор экономики.

Их услышал Баренц-секретариат… впрочем, сегодня «Barents Spektakel» поддерживает МИД Норвегии, а открывает министр культуры. Бурная стадия развития началась в 2004-м и описана на сайте www.barentsspektakel.no по-норвежски, по-русски и по-английски. На зимний фестиваль в Арктику зрители теперь приезжают из Осло, Бергена, Тромсе. Журналисты из всей Северной Европы. Участники — и из Катара, и из Сеула. Самолеты в Киркенес и городские отели в начале февраля забиты до отказа.

Но и наличие добротной инфраструктуры (дорог, аэропорта, отелей и кафе, готовых к партнерству) обеспечило расцвет. В России проекты культурного строительства спотыкаются именно об это. Об устройство пространства.

У «Barents Spektakel» — международная команда и русский арт-директор. Люба Кузовникова работала в «Арт-ангаре» на Соловках, в Норильске на фестивалях Фонда Прохорова, в Москве в Институте культурной политики. «Девушки на мосту» позвали ее работать в Киркенес в 2006-м. И сумасшедшая энергия зимнего заполярного феста явно очень возросла с ее приходом. Здесь работали «митьки» Флоренские, «Синие носы»… как, впрочем, и художники, акционисты, музыканты и из Италии, и из Афганистана.

Зимой 2010-го арт-проекты «Девушек на мосту» были представлены в Москве: выставку «Пан-Баренц» многие запомнили.

Девиз«Barents Spektakel»-2012: «Dare to Share» («Отважимся делиться»). С 8 по 12 февраля чего не вынес и не вместил Киркенес! Был концерт московского Персимфанса, Мурманского филармонического оркестра и духового оркестра норвежской армии: вместе они играли Глинку, Чайковского и блестящую полузабытую музыку композитора-конструктивиста 1920-х Александра Мосолова. Завершился вечер классики безумно: на трубах старого, разобранного органа из киркенесской церкви, как на огромных флейтах, русские и норвежцы сыграли «Интернационал».

Концерт шел в бывшем городском бомбоубежище. Ныне это спортзал.

Был концерт «Мумий Тролля». В барах играли российские и норвежские группы. Шел 40-минутный фильм художницы Эвы Баккеслетт «Скатерть-самобранка» о городе Никеле (он в 57 км от Киркенеса) и о домохозяйке Нелли Макеевой.

— Когда я попала в Никель, — рассказывает Ева, — город мне показался сказочным. Завод царит над ним, как замок… и выдыхает дым, как дракон. Но я не думала об экологии места: меня оно просто зачаровало. И ясно было, что там живут волшебные люди.

Поэтому когда я встретила Нелли… и увидела, как она месит тесто на своей крошечной кухне, как из простейших вещей — мука, брусника, постное масло — получается волшебство, я поняла: ее выпечка — культурная практика. Как поэзия. И я прошу вас заметить: как она говорит с внуком, как они связаны, как друг другу нужны! Это уникальный антропологический опыт.

К счастью, опыт не уникален. Ободранные пятиэтажки Никеля в фильме похожи на сотни городков, а безнадежная надпись у подъезда «Русский! Хватит бухать!» — на такие же листовки в любом уезде. Но и кухня Нелли, и ее ватрушки с брусникой, и пятилетний внук Глеб, помощник и труженик, — такие ж, как в тысячах семей. Слава богу, антропологическая практика русских babushkas пока жива в любой малогабаритке.

Но в Киркенесе, на пограничье, русские культурные практики находят самый неожиданный спрос. Здесь цветет локальная мода на шлемы полярных летчиков 1930-х, с очками-консервами на лбу. Точней, на их копии бренда «Экспедиция». Моду явно зажгла Люба Кузовникова, первой явившая городу эту лихую (и очень там уместную!) шапку.

Для Киркенеса, через который проходят за год 14 тысяч наших моряков, оказалась откровением привычка всех экипажей, сойдя на берег, уходить в лес: жечь там костры, играть на гитаре — и, вообразите, разговаривать. Из этой русской антропологической практики вырос проект «Арктические костры». Предполагалось, что в разных точках провинции Финнмарк современные художники оформят авторские кострища. Там можно будет сидеть у огня и разговаривать. На русский манер — о важном.

В рамках проекта финский художник Сами Ринтала выстроил в Киркенесе самый маленький в мире отель — на двоих. Деревянное зданьице с огромными окнами, кадрирующими порт и залив, обошлось всего в 300 тысяч рублей. Но попало в номинации нескольких архитектурных премий и стало брендом Киркенеса.

Теперь отельчик обветшал. На фестивале-2012 его торжественно сожгли.

Каждый вечер было забито Transborder Cafe — обшитое черной фанерой, заставленное старыми венскими стульями и увешанное жестяными рекламами, кафе Ofelas. В этой корчме на норвежской границе прошла дискуссия «Россия между выборами» с участием бывшего посла Норвегии в России Ойвинда Нордслеттена, социолога и эксперта «Голоса» Виктора Вахштайна, антрополога Ильи Утехина.

Но звездами кафе стали художник Мортен Тровик и аккордеонисты из Пхеньяна.

Тровик ездил в Северную Корею много раз и был пленен страной, в культуре которой «огромнейшее значение придается технике исполнения, а работа стилистов и маркетологов не так важна».(Похоже, их культура в этом странном убеждении последняя… Была и предпоследняя, да сдулась в 1990-х.)

Проявив чудеса дипломатии, Тровик привез в Киркенес пятерых студентов музыкальной школы «Золотая звезда» и инструкторов по созданию живых картин из тысяч людей с флажками. Студенты разучили любимый в Норвегии шлягер. Тровик выложил клип на YouTube. Свыше миллиона просмотров. (Играют отлично.)

С живыми картинами из флажков вышло хуже. Долго искали волонтеров, желающих почувствовать себя частью «коллективного тела». Добровольцев нашлось немного, и к этой антропологической практике пришлось привлечь солдат местного гарнизона.

Норвежская армия с боевой задачей справилась, но… выучка не та! Из коллективного тела, из-за живых картин стадионного масштаба кое-где торчали макушки личных голов.

Что, согласитесь, в настоящем социалистическом коллективном теле недопустимо.

Но «внутриполитическую» задачу сумасшедший проект выполнил: с каждой такой акцией арктический городок все уверенней чувствует себя частью мира.

Ежегодный семинар Visionary Arctic идет целый день. Там профессионалы рассказывают о больших идеях, еще не вошедших в общий обиход. Директор Центра логистики Севера в Киркенесе — о проводке кораблей по Северному морскому пути из Европы в Японию и Китай — и об альтернативном проекте Северо-Западного прохода через полярный архипелаг Канады (этот путь намечено открыть в 2030 году). Руне Рафаэльсен, руководитель Баренц-секретариата, — о том, как медленно, с его точки зрения, достраивает Норвегия транспортную инфраструктуру на Востоке.

— До Октябрьской железной дороги 50 км, но мы с ней не связаны! Из Осло легче улететь в Шри-Ланку, чем в Петербург. И в конце концов, Мурманск — крупнейший город побережья.

Рафаэльсена поддерживает Терье Мейер, директор Villa Arctic Group — завода по разведению лосося у побережья (его «рыбоферма» — под Киркенесом):

— До сих пор очень трудно принимать на работу иностранных граждан. Но власти должны понимать: люди нужны. А человек с прочными профессиональными навыками лучше интегрируется в сообщество. И опыт двадцати лет доказал это.

Тема России получает свежее звучание у Свена Рууда, владельца фирмы Troika Seafood. В бывшем шахтерском поселке создано единственное в мире предприятие по промышленному лову красного королевского краба. Жители снова получили работу. А менеджмент — пять человек. Норвежец Рууд, финн, болгарка, новозеландец и русский.

Краб в Баренцево море привезен лет двадцать назад с Камчатки. Расплодился. Теперь в Северной Норвегии предлагают туристам крабовое сафари. А предприятие Рууда, «используя опыт русских биологов моря и достижения норвежской аквакультуры», ловит краба, замораживает и продает. В Европу, США, Китай. И в Россию.

Рууд показывает видеопрезентацию: лаборатории, рефрижератор… Самый гламур — вынос краба из кухни ресторана в Москве. Блюдо с клешнями эмигранта, бывшего дальневосточника, размером и пышностью мало уступает ВДНХ.

Следующий кадр объясняет пафос закуски. Там Владимир Владимирович уже ест. А Дмитрий Анатольевич с вилкой еще присматривается.

…Слово дают группе «Культиватор». Художники из Амстердама перебрались в Швецию, на остров Олунд. Занятия сельским хозяйством трактуют как художественную практику. Первой их акцией стала корчевка деревьев на ферме. (Понятное дело, без симулякров.) Первым арт-проектом — постройка курятника.

На «Barents Spektakel» они варят сыр из молока четырех стран, с травами коренного народа саами. Кросс-культурный сыр пригорел, но как хороша саамская травница — преемница Финки, обогревшей Герду по пути к Снежной Королеве.

Респектабельная дама в очках похожа на завуча московской гимназии.

…А потом на Visionary Arctic говорила Виолетта Кугий, заместитель директора завода «Русский лосось». Первого и единственного предприятия по выращиванию рыбы на нашей территории. Кажется, речь шла не только о Баренцевом море — обо всей России.

Идею подал в 1990-х норвежский партнер. Чтобы получить разрешение, надо было лететь в Москву. Комиссия из представителей 16 ведомств шесть часов расспрашивала авторов проекта. Но разрешила. Завод находится у границы, и разрешение за подписью премьер-министра надо возобновлять ежегодно. Возобновляют.

Завод экономически погибал раза два. Но возрождался.

Смолт, мальков по 50–70 г, покупают у норвежцев. Да вот у соседа Терье. Растят лососей по 5 кило. 4 тысячи тонн рыбы в год уходит в Санкт-Петербург. В планах довести производство до 12 тысяч тонн в год. Как у Терье. Построить в 2014-м свой завод по убою рыбы. Как у Терье. И когда-нибудь — свой завод по выводу смолта.

В мечтах — построить в поселке Лиинхамари набережную с фонарями.

— А вот наши парни,— звонко сказала Виолетта (она вообще волновалась больше всех), —которые растят вот такую рыбу!

На экране была обветренная улыбающаяся рыбацкая рожа. Серебристый морской телок бился у аквафермера в руках.

— А вот наш поселок, — сказала Виолетта. —Здесь когда-нибудь будет набережная!

На экране к воде бревнами оползал настил старого причала. Бревен, полуразбросанных, как спички, там лежало штук двадцать. За ними вставали лопухи. Я такой картины «Над вечным покоем» не видела ни у какого передвижника.

И это была очень внятная русскому зрителю черта старта.

Фест завершался проектом московского архитектора Ильи Мукосея Arctic Cargo. Из аннотации: «Во время Второй мировой войны авиация США использовала некоторые тихоокеанские острова как военные базы. Туземцы оказались вовлечены в американскую культуру потребления, но плохо понимали, откуда берутся кока-кола, джинсы и другие чудесные вещи. Теперь туземцы в Меланезии строят макеты аэродромов в натуральную величину, в надежде, что прилетят самолеты и привезут им КАРГО — ящики, полные чудесных западных вещиц, с которыми их жизнь станет лучше. По ночам туземцы зажигают посадочные огни… Их вера, возникшая после Второй мировой войны, называется «карго-культ».

Илья Мукосей предложил построить на льду озера в Киркенесе аэродром из снега. С посадочными огнями, прожекторами, полосатым носком на шесте и самолетами. Чтобы воздать честь полярным летчикам — первопроходцам Севера. И чтобы спросить себя: не ждем ли и мы железной птицы с небес? Вместо того чтоб…

По мне, вышел памятник полярным летчикам. Из тьмы, снега, света и живого огня. В синем мраке, упавшем на город в 16.00, лежали могучие туши снежных самолетов со светодиодами во лбах (с Мукосеем работали, строя аэродром, волонтеры — русские, норвежские и финские студенты). Горели прожектора. Пылал в снегу золотой контур аэроплана, выложенный горящими плошками. По дальнему краю озера летели три собачьи упряжки. Лаяли псы, и высокие прямые люди в меховых шапках правили собаками, стоя в нартах.

В оранжевом полярном комбинезоне бежала Маша Русиновская, младшая из «Девушек на мосту», отмахивая пустому темному небу сигнал посадки. На морозе, в синих мундирчиках, голыми руками нажимая на клапаны, играл марши городской оркестр.

И это была детская Арктика — из книжки про Нансена, из «Двух капитанов».

Наутро мы возвращались. Через пост с двойным древним именем: с нашей стороны Борисоглебск, с норвежской — Стурскуг. Мимо дымных замков города Никеля. Двести километров по заснеженной, невероятно красивой в разворотах холмов и рек — и совершенно пустой земле. И все вспоминаешь рассказ саамов, записанный историками и выложенный в музее Киркенеса: «1918 год был трудный: не пришли поморы с русским товаром. И они не пришли уже никогда».

…Мимо монумента погибшим в 1941-м в жесточайших боях за русский Баренц. Мимо поворота на Видяево — базу, где стоял «Курск». По земле, за которую так умели умирать все вместе. И за которую — за то, чтобы жить на ней по-людски, — теперь ведут бой разрозненные партизанские группы. Каждая окопалась у своего разрушенного причала, где когда-нибудь будет набережная. Связи меж ними почти нет. А партизаны есть.

Мы очень отличаемся от соседей, так умело утепляющих свою Арктику для жизни.

Да… Но партизаны все-таки есть.

Наконец въехали в город, где, по рассказам попутчиков, пустует порт и двадцать лет ничего нового не строили. В аэропорту — точно ничего не чинили с 1980-х. Впрочем, был и гламур: цены в буфете (каждая — в две парижских), автомат по продаже журнала «Seventeen». И догола остриженный, окоченевший пудель у красивой девушки на руках.

Над всем этим голубым неоном горели в небе слова «Город-герой Мурманск».