Одно из имен, знаковых для изобразительного искусства 60—80-х годов ХХ века, — Михаил Рудаков. Всего четверть века было отпущено этому удивительному художнику для полноценной самореализации — притом что Рудаков появился на свет в 1914-м, а ушел из жизни в 1985 году. Виной тому — обстоятельства, что называется, новейшей истории нашей страны.
Он родился на станции Веселый Подол Полтавской губернии. Мать происходила из украинской купеческой семьи; отец, продолжатель рода казаков-старообрядцев, служил тогда конюхом в имении князя Кочубея. Первые занятия искусством Михаила проходили в изокружке полтавского Дома пионеров, а первые профессиональные шаги — в Харьковском художественно-промышленном институте. Тогда же он был принят в Союз художников. Парадоксально, но факт: в дальнейшем в созданный по указке Сталина творческий союз Рудакову предстояло вступать еще дважды.
Молодой художник был мобилизован и направлен в 99-ю стрелковую дивизию примерно за год до начала Великой Отечественной войны. Ее первые месяцы прошли для Рудакова, уже награжденного орденом Боевого Красного Знамени, в отступлении, а завершились окружением, так называемым «Киевским котлом». Израненный в боях, буквально получивший немецкую пулю в голову при попытках выйти из окружения, он все же вернулся в строй, но ненадолго: в 1943 году Рудаков оказался осужден Особым совещанием по 58-й статье и угодил в Воркутинские лагеря. Только в 1949-м Рудаков был отпущен на поселение и, не имея разрешения двинуться в крупные города, повторно вступил в Союз художников — на этот раз в Архангельске.
Миф о «самой читающей в мире стране» в то время мог сопровождаться похожей формулой о «государстве, чрезвычайно любящем сценическое искусство»: начальник каждого сталинского лагеря стремился иметь собственный театр — благо кадрового дефицита актеров, музыкантов и художников ГУЛАГ не испытывал. Надо ли говорить, что довоенное творческое наследие Рудакова не уцелело, зато о его послевоенном постепенном возвращении в профессию свидетельствуют сохраненные в Музее общества «Мемориал» эскизы театральных костюмов и декораций. Они были выполнены пораженным в правах Рудаковым для драматического театра в Котласе. На нынешней выставке в «Ковчеге» сценография и костюмы к «Собаке на сене» Лопе де Вега, инсценировке «Евгении Гранде» Бальзака, пьесам Островского и Корнейчука экспонируются впервые. А рядом — карандашные, величиной с ладонь, зарисовки улиц послевоенного Котласа и его обитателей: для художников довоенной выучки ежедневное рисование являлось просто жизненной необходимостью.
Только в 1957 году художник был реабилитирован, восстановлен в правах. Вместе с семьей он перебрался в Москву — и, разумеется… вновь вступил в Союз художников. В то время членство в творческом союзе было неизбежным условием получения работы по профессии. На рубеже 1960-х Рудаков начал заниматься живописью, постепенно нащупывая собственный, издалека узнаваемый на выставках язык. Даже можно сказать, два языка. Для представленных в экспозиции светоносных пейзажей Крыма он постепенно выбрал работу темперой на холсте в сближенной по тону цветовой гамме. В масляной живописи его явно увлекал Жорж Руо с его мощным и в то же время композиционно ясным контрастным рисунком. Рудаков быстро завоевал уважение коллег не только как руководитель поездок на творческую дачу в Гурзуфе, но как самобытный живописец, вдохновлявшийся то крымскими цветными туманами, то брутальными впечатлениями от поездки в Испанию, состоявшейся в конце 1970-х. В жизни многих художников случались подобные чудеса совпадения места и личности — вот и для Рудакова далекая страна, ее искусство и люди вдруг стали источником творческого вдохновения.
Впрочем, нередко в биографиях наших художников второй половины ХХ века можно найти и пиковые точки абсурда. Широко известен, например, сюжет из жизни Гарифа Басырова (не сидельца, а уроженца другого сталинского лагеря). В брежневские годы его рисунок для журнала «Химия и жизнь», изображающий едущее в машине зверье, по случайности оказался заверстан под заголовком «Навстречу такому-то съезду КПСС». Скандал тогда вышел необыкновенный. Пик абсурда в карьере Рудакова был иным. В 1977 году издательство «Советская Россия» решило переиздать гоголевские «Вечера на хуторе близ Диканьки» и заказало художнику серию иллюстраций. Работа не была принята: по мнению принимавшего заказ худсовета, оказалось, что «черт нарисован с анатомическими искажениями». Буквально так и записали в соответствующем протоколе. Отсюда и название нынешней выставки, на которой все еще не изданный рудаковский Гоголь представлен почти исчерпывающе. Для кого-то это название — понимаемое дословно, для других — очень даже ассоциативное.
