Спектакль Александринского театра — вариация «Синей птицы». Пьесу по мотивам хрестоматийной сказки Метерлинка написали Андрей Могучий и Константин Филиппов. Сценограф — Александр Шишкин. На актерскую «Маску» номинирована Янина Лакоба, играющая Митиль.

И в Петербурге, и на фестивальных гастролях в Москве спектакль идет как детский: начало сдвинуто на 17.00., в зале полно гимназистов лет 10—12.

«Синяя птица» в спектакле выглядит так, точно ее детям на сон грядущий пересказал папа. Папа очень занятой, на две трети забывший сюжет исходника, на три четверти — смыслы, в 1908 году стоявшие за сюжетом. К Метерлинку папа добавил, как умел, благой месседж: стыдно, дети, ревновать маму к младшим! Особенно к новорожденным! Ну тут и возразить нечего.

Обычно такие семейные пересказы живут один вечер. Но этот вошел в репертуар.

Остроносая, по-девчоночьи цепкая, довольно вредная Митиль и ее кудрявый степенный брат Тильтиль (Павел Юринов) живут в Петербурге. Двор-колодец за окном (на видеопроекции) забит грязным снегом. Папа и мама превращены в исполинские фигуры кислотных цветов. В доме водятся две ярко-зеленые собаки и темно-красная кошка. Когда действие уходит «в стихию сна», к рампе выдвигаются исполинские пупсы: головы у них квадратные-квадратные, зато глаза круглые-круглые.

В животах у пупсов — подсвеченные неоном дупла. А там сидят Тильтиль и Митиль.

Александр Шишкин — художник замечательный. Когда Могучий ставил в Александринке спектакль «Изотов» — там следовало превратить обветшалую дачу в Комарове в мистическое заповедное пространство. Шишкин блестяще решил эту задачу! Задачу превращения «Синей птицы» в кислотный комикс, в дешевую и страшную компьютерную игрушку, сценограф решает так же успешно.

К восторгу гимназистов, на сцену въезжает почти настоящая «скорая»: маму Тильтиля и Митиль увозят в роддом. В эту ночь у них должен родиться брат (что вызывает у Митиль сущую ярость). Но дело худо: Синюю Птицу — душу будущего малыша — поймала Кошка по приказу Царицы Ночи. И мама… мама готова отдать ему навсегда свою птицу.

Тильтиль и Митиль идут искать Птицу. То есть спасать маму. Идут к Предкам, как оно и следует по сюжету. На дом Бабушки с яблоневым садом и сливовым пирогом (как у Метерлинка) их обитель не похожа. Видеопроекция скользит вниз: сказочный лифт несется через ободранную квартиру с эбонитовым телефоном — под землю, сквозь плотный слой черепов-костей — в пространство, где в инвалидных креслах сидят старухи. Шесть поколений предков детей: всклокоченные седины, костяные и ватные руки-ноги.

Что-то подсказывает: от собственного, частного отношения режиссера и художника «Счастья» к собственным, частным прабабушкам — эта сцена достаточно далека. Тут вообще ничего личного: это парадигма. В основе ее — общее убеждение, что старые смыслы и ценности взорваны и не вернутся. Над нашими детьми они не имеют власти. И надо приспосабливаться: говорить на языке, который им внятен.

Кстати: кто именно и за что назначил телепузиками детей «рубежа веков»? Детей, сообща переводивших в Сети довольно сложные тома «Гарри Поттера»? Почему деревянные чучелки должны им нравиться больше, чем мелкие духи Метерлинка — Блаженство Зимнего Очага, Блаженство Видеть, Блаженство Быть Невыносимым?

…Ну-с: докапываться бессмысленно. Ведь все знают, что старые смыслы и ценности взорваны и не вернутся. Над нашими детьми они не имеют власти. И надо приспосабливаться: говорить хотя бы о самом главном на языке, который им внятен. Надо приспоса… приспоса… приспоса… Об этом и пословица есть: «Что выросло, то выросло».

Раньше, кажется, такой пословицы не было. Была другая: «Что посеешь, то пожнешь».

Вернемся к спектаклю. В третьем действии «Счастья» пластик кислотных цветов облетает с персонажей. Митиль очеловечивается на глазах. Выпрашивает, вымаливает жизнь матери у Царицы Ночи. Финал и апофеоз — рождение брата, славящий его хор Родителей, Прабабушек, Собак и Кошек. На заднике — очень смешная и вовсе не смешная открытка 1950-х: мать, румяный младенец, крупная надпись «СЧАСТЬЕ».

И будь «Счастье» самостоятельной пьесой Андрея Могучего и Константина Филиппова (ведь от «Синей птицы» немного осталось!) — мы бы и судили ее по ее личным достоинствам. И ее шутки. И дурным стихом писаные монологи Времени и Света. И милый, внятный, человечный третий акт, к которому нас вели сквозь ужасы двух первых.

Но тогда б весь проект лишился своего драйва: смелого переосмысления Метерлинка.

…На вопрос, что лучше: «Счастье» — или сбереженная до полной обомшелости, неизменная с конца 1950-х постановка «Синей птицы» во МХАТе им. Горького, на которую до сих пор водят строем московских первоклашек, — у меня ответа нет.

Не мучайте!