Александр БАРАШ
Новая книга прозы Татьяны Щербины называется «Крокозябры». Крокозябры — так на профессиональном жаргоне в сети называется нечитаемый набор символов, возникающий из-за неправильной перекодировки текста. Техническая проблема остроумно переосмысляется как социокультурная дилемма современной жизни. Она касается одновременного отталкивания и «слипания» мировоззрений у людей различных судеб и происхождения в постсоветскую эпоху, прямо наследующую советской. Советское и постсоветское — это, собственно, одна эпоха, период непрекращающихся исторических смещений, смешивания всего и вся — от фундаментальных заповедей до деталей быта.
В заглавном рассказе «Крокозябры», который начинается как бытовая «городская проза» 60–70-х, а заканчивается как гремучая смесь Пелевина и пародии на сериал «Подозреваемый» — распадается за один день «всё». Семья, мир центральных героев, большой благополучный дом, преуспевающий бизнес, и «так дальше, и так дальше», как говорил мой дедушка. Главный герой, 54-летний бизнесмен Дима, в момент коллапса, за считаные минуты до гибели — она результат мести очень большого человека за попытку заказного расследования его приватной жизни — задает себе сакраментальный вопрос: что же он не понял в свое время, если с ним произошло то, что произошло? «Еще сегодня днем он был уверен, что честно заслужил все, что у него есть, и потому оно прочное, надежное, вечное. Чего же он тогда не понял, чего?» Налицо явная дезориентация. Герой рассказа живет в стране с высоким уровнем насилия и занимается секретными поисками компромата. Что тут не понять, казалось бы. Ошибки в прошлом не требуются — запланированный риск. Корреляция между «заслужил» и «потому оно прочное, вечное» сомнительна, вообще говоря, в любое время и в любом месте.
Связи между людьми — родителями и детьми, мужьями и женами, друзьями и сослуживцами — в «Крокозябрах» столь же зыбки и представления о них у каждого из героев весьма произвольны. То есть «нечитаемы» не только коды поведения, но столь же непрозрачны и артефакты реальности. Слово «крокозябры» по ходу рассказа звучит все чаще и чаще, относясь к самым разным объектам, от людей до предметов и физических состояний; «оно» как бы проступает сквозь слабую оболочку реальности и окружает со всех сторон — как изначальная ткань мира или этого социума.
Потеря общего кода — эта ситуация существует во всем мире. Вопрос в том, нужно ли единство, унификация? Мультикультурность — в культуре — давно и благополучно существует и доказывает, что для здоровья и развития этой сферы необязателен один, общий фундамент. Правда, при одном условии: цивилизованности этого общества, когда существует общий социальный код поведения. Он поддерживается нормальным функционированием правоохранительной системы и является тем минимумом, компромиссом, на который идут люди и сообщества с самыми разными взглядами и языками, чтобы остаться в целом «при своих» представлениях и интересах. И это касается не только этносов и религий, но и поколений, гендерных различий, сексуальных ориентаций и пр. Проблема при разности кодов возникает не от факта их различия, а от обстоятельств, в которых это обнаруживается, — когда оказывается, что в данном месте в данное время сосуществование их то ли невозможно, то ли приводит к болезненным деформациям.
Есть ли выход? Об этом роман «Запас прочности». Перед нами — хроника смутных времен, перелома эпох, проходящего через несколько поколений одной семьи. Поколения меняются, неизбежность переломов сохраняется. Можно сказать, что единственная константа полутора веков — это отсутствие константы. Деформации — психологические, этические, идеологические — возникают в фундаменте и несущих конструкциях общественного «здания». Ценности и идентификации ничем на общем уровне не поддержаны. Не во что «вписываться»: за спиной, в бэкграунде — внечеловеческий хаос, остающийся на месте античеловеческой утопии
Как найти себя? «Запас прочности» предлагает ответ на этот вопрос. Наиболее естественный путь — через родных. Экстраполяция себя — в историю, в те обстоятельства, которые сформировали твою эпоху и тебя… По известной мысли: «Воспитание человека начинается за сто лет до его рождения». Мы — потомки тех, кто выжил в антиутопии, разыгравшейся в последние сто лет. Если они остались целы и сумели вырастить детей, то значит, так или иначе соучаствовали (иначе бы не выжили) в том, что совершалось вокруг. Что же с ними происходило, что в итоге с ними произошло? Татьяна Щербина задала себе этот вопрос и написала книгу о четырех поколениях своей семьи. Получился документ эпохи. В нашу эпоху нон-фикшн это, вероятно, лучший комплимент, который можно адресовать книге.
