Я и не собирался спрашивать. Про тот злосчастный васильевский ляп я даже не помнил: привык к тому, что Валерий Васильев не ошибался. Это, конечно, не так, но память сохранила почти эталонный образ защитника, у которого лихость никогда не переходила в лихачество, шайба всегда летела куда надо, а авторитетов среди звездных форвардов не существовало — жестко встретить, а то и поднять в воздух своей знаменитой «мельницей» мог любого.
Между тем осенью 1972-го ему только-только исполнилось 23 года (как бы сейчас сказали: мальчишка, пацан!), а он уже был олимпийским чемпионом и двукратным чемпионом мира. Это Васильев перед открытием самой знаменитой в истории хоккея суперсерии, когда у наших в монреальском «Форуме» от рева тысяч болельщиков слегка задрожали коленки, крикнул своему напарнику Александру Гусеву: «Не бойся, Гусь, до смерти не убьют!» Это Васильев первым дал острастку канадским «гориллам», вставая на пути Эспозито, Кларка и Маховлича. Это Васильев на протяжении всей серии ни разу не ушел от лобового столкновения, чем сразу и надолго заслужил уважение родоначальников хоккея. Не в обиду коллегам по амплуа, блестящим мастерам, только молодой динамовец не уступал сопернику в силовой борьбе — чисто канадском компоненте, который, собственно говоря, и сыграл решающую роль в их победе.
Когда я изложил всё это, Валерий Иванович за партнеров вступился: «Мы не то чтобы не умели вести силовую борьбу с элементами грязной игры и постоянными провокациями — мы не так были воспитаны. Не были приучены к тому, что на пятачке надо буквально рубиться, что наказывать можно не только за подлый прием, что врезаться в тело для канадцев и есть настоящий хоккей. Потом стало понятно, что они многое и кроме этого могут. Мне в чем-то было полегче, чем ребятам, — может, потому, что быстрее понял, что к чему».
Васильев забросил последнюю для сборной СССР шайбу той серии («Саша Якушев в большинстве отдал, я бросил наугад — она и срикошетила от кого-то в ворота»), которая могла бы стать победной. Но не стала. Валеру никто не упрекнул, но вспоминать случившееся на последних секундах «игры номер восемь» он действительно не любил. Потом Васильев с лихвой восполнит ту неудачу — включая один из наивысших моментов его блистательной карьеры, когда в роли капитана сборной поднимет над головой Кубок Канады-1981 (счет того потрясающего матча запомнить легко: он повторял последние цифры года).
Хоккейный мир сфокусирован на форвардах и вратарях — им достаются основные лавры, культовых фигур среди защитников гораздо меньше. В отечественной традиции это выражено еще сильнее — может, поэтому «профессия» защитника не очень популярна. «Да я как-то об этом не задумывался, мне, наоборот, всегда казалось, что играть в защите намного интереснее, чем в нападении», — тут Валерий Иванович тоже не лукавил, потому что, по сути, был первым настоящим универсалом, игроком цельным и практически совершенным: умелый разрушитель, умный созидатель с талантом диспетчера и навыками бомбардира.
Сила, здоровье и быстрота — это, конечно, органика, врожденный талант, проглядеть который было трудно. Его в «Динамо» и не проглядели, быстро объяснив горьковчанам, куда следует отдать юного защитника. К Аркадию Ивановичу Чернышеву он попал в 1967-м, а второй большой удачей было покровительство Виталия Давыдова, который в кратчайший срок научил волжского самородка уму-разуму. Когда выдающийся защитник Давыдов завершил свою карьеру, в роли наставника оказался уже Васильев. Он переиграл с десятком (если не больше) партнеров — и всем им было с Васильевым комфортно и надежно. В сборной он сразу заиграл так, словно был в ней всегда. А динамовский тыл без шестого номера вообще невозможно было представить.
Анатолий Тарасов считал, что место Васильева — в ЦСКА. Еще и потому, что никто так не досаждал выдающимся армейским форвардам, как этот динамовский защитник. В словах великого тренера была своя правота: в ЦСКА он мог обрести постоянного партнера, более или менее равного ему по таланту и мастерству. Эти разговоры он обрубил сразу: «Не мое». С «Динамо» он ни разу не пробился к золотым медалям, зато себе не изменил. А титулы собирал в сборной СССР — все, которые только были возможны, больше чем на десятилетие став опорным игроком и вожаком великолепной команды.
До него был Николай Сологубов, после него — Вячеслав Фетисов. Больше — при всем уважении ко многим выдающимся представителям непопулярного амплуа — поставить рядом некого. Даже величайшего Александра Рагулина. Потому что Васильев обладал уникальным набором разносторонних качеств и абсолютным бесстрашием, которому удивлялись не только соперники, но и друзья. Он, конечно, не был строгим поборником режима (за что порой доставалось, и изрядно), но и в злостных нарушителях не ходил. От нагрузок — чудовищных и не всегда оправданных (про медицину уж не говорю) — не увиливал.
«Вот и заработал два микроинфаркта — правда, узнал о них гораздо позже, когда уже закончил играть», — Васильев сказал об этом с не свойственной ему горечью. Уже слишком хорошо зная, чего стоили ему золотые годы.
Он никуда из хоккея не уходил — просто по натуре своей былой славой не пользовался ни в родном «Динамо», ни позже, уже в новом столетии, в созданном при его прямом содействии клубе. Роли в подмосковном «Витязе» он исполнял разные, в последнее время, в том числе и в связи с болезнью, на политику клуба не влиял. В наших с ним разговорах (увы, редких) темы «Витязя» мы почти не касались. Еще и потому, что Васильев, бесстрашный боец по натуре, знал, что играть в жесткий хоккей и быть так называемым тафгаем — вещи все-таки разные.
Валерий Васильев для нашей страны мог быть тем, кем стал, к примеру, Бобби Орр для Канады. То есть легендой при жизни.
Оправдание нам всем одно — высоких слов Валерий Иванович не любил.
