В «Новой газете», куда я пришел работать, было много замечательного, но особенно мне нравилось ее лицо — остроумные, умные, философски осмысленные и блестяще исполненные рисунки Петра Саруханова. Он быстро и навсегда вошел в небольшую группу блестящих газетных художников нашего времени. Я провосхищался им много лет, мы подружились, и как-то сидя в редакционном буфете «Новой», он мне сказал:
— А знаешь, Михалыч, что мы с тобой знакомы с апреля восемьдесят девятого года. Это я помогал тебе печатать снимки тбилисской ночи.
Я порадовался, что голос, который я помнил с той поры, принадлежит такому талантливому и доброму человеку, ставшему мне близким другом. И многогранному. Потому что в Пете открылось удивляющее и мощное дарование живописца. Его полотна с городами, храмами, портретами, пейзажами — плод фантазии и вымысла, базирующийся на блестящем и профессиональном (он по образованию архитектор) знании грузинской и армянской культуры, никого не повторяют и никому не подражают. Это его мир. И его стиль. Свободный, красочный, привлекательный.
Долгое время мы любовались им в рабочем кабинете, где Петя поставил мольберт, а по стенам развесил холсты. Ему хватало зрителей, а нам нет. Редакция и друзья Саруханова уговорили его сделать выставку, на которой газетная графика соседствовала бы с его живописью, а Литературный музей с удовольствием предоставил свои залы для открытия. Для открытия нового и достойного имени в современной российской живописи, имени Петра Саруханова.
