В итальянский ресторан Il Pittore на «Профсоюзной» своих маму и бабушку затащила трехлетняя Ника Агаджанова. Она устала от шопинга, ее заставляли мерить новые сапожки, куртку, брючки — взрослые решили поездить по магазинам, обновить ребенку гардероб. Компенсировать малышке многочасовой шопинг могли только пирожные.
…Бабушка взялась надеть ребенку шапочку, и в этот момент раздался такой звук, будто упало что-то тяжелое. А потом взрывная волна влетела в зал. Никто пока еще ничего не понимал, но уже через секунду повалил дым. Семья Виктории ощутила это сразу: они сидели прямо напротив дверей кухни, там и взорвался, как выяснится позже, газовый баллон. Бабушка схватила Нику и ринулась к выходу. Виктория устремилась следом.
Две сотрудницы кухни погибли. Жертв могло быть больше, если бы не два фактора: во-первых, время дня — взрыв прогремел примерно в 15.30, посетителей было немного. Во-вторых, геройское поведение многих работников ресторана. Речь прежде всего о 38-летнем поваре Анваре Сатволдиеве. Он уже был рядом с выходом, когда услышал крики о помощи. Бросился назад, в огонь. Вывел на улицу молодую коллегу — и снова назад. Вывел еще одну сотрудницу кухни. Когда вышел в третий раз, он уже мало что понимал. В интернете выложено видео: человек на снегу босой, в одних трусах, остатки одежды свисают вместе с кожей. Он пытается смахнуть что-то с глаз, полагая, наверное, что мешает соринка, а это — ожог роговицы… «Стопроцентные ожоги всего тела», — скажут позже о его состоянии врачи. Анвар скончался на третий день после взрыва, 12 января, — в реанимации ГКБ № 36. Трое детей осиротели.
Владельцы ресторана помогли семье Анвара: оплатили переезд на родину, в Киргизию, и его похороны там. Они же обеспечили лечение своим пострадавшим сотрудникам, трудоустроили всех. Рассказывая об этом, Роман Маркосян, служивший в Il Pittore администратором, недоумевает:
— Уже вечером в день взрыва по телевизору показали мэра Москвы Собянина, который сказал, что всем пострадавшим будет оказана помощь. Я — москвич. У меня есть статус пострадавшего: перенес сотрясение мозга и операции по удалению разных осколков из рук. На третий месяц после взрыва мне была проведена судмед-экспертиза, которая признала, что у меня легкая степень повреждений, и поэтому на компенсацию я рассчитывать не могу.
Очевидцы события говорят о Романе и поваре Тимуре Горбаненко, что и они вели себя в тот день геройски. Они были на третьем этаже, где размещались офис и банкетный зал, к счастью, на тот момент пустой. Ребята помогли сначала спуститься водителю и девушке-сомелье, а сами вынуждены были уже прыгать с высоты на землю…
Тимуру Горбаненко присвоена категория ранений средней степени тяжести, но и он не может рассчитывать на компенсацию, так как в Москве имеет только регистрацию, а не прописку.
Виктория Агаджанова — москвичка. Вы помните: она с семьей выскочила на улицу еще до того, как здание стало заполняться густым черным дымом. Посмотрели друг на друга — у всех пропали брови и ресницы, у бабушки и мамы обугленными клочками повисли волосы. Никины волосики спасла шапочка, которую бабушка успела надеть еще до взрыва. Боли на морозе не чувствовалось. Казалось, отделались легким испугом. Вика попросила мужчину, подъехавшего к ресторану, подержать в машине малышку, а сама вместе с мамой бросилась на помощь тем, кто выскакивал из ада. Виктория рассаживала их в свою машину, отпаивала водой…
Когда первых пострадавших увезла «скорая», Виктория бросилась к своей малышке: ребенок заходился от плача. В машине, в тепле началась острая боль и у Виктории, и у ее мамы. Понимая, что, даже если сейчас сюда приедет сразу несколько «скорых», первыми возьмут тех, кто пострадал тяжело, Виктория решила везти ребенка за помощью в своей машине. Ближайшее место, буквально через два квартала — детский центр НИИ педиатрии на Ломоносовском проспекте.
— Нам говорят, у нас нет экстренной госпитализации, — рассказывает Виктория. — Ребенок уже криком кричит, у нее горит лицо! Ей больно! «Дайте воды, промыть, напоить и дайте обезболивающее! Я журналист и натравлю на вас всю прессу!» Это, конечно, была не совсем правда, потому что с рождением Ники я не работаю…
Виктория проработала в студии документальных программ и спецпроектов Первого канала 10 лет. Но она не могла себе представить детского врача, который не помогает, а тянет время.
— Потом прозвучала фраза: «К нам едет «скорая» департамента здравоохранения Москвы». Что тут началось! — рассказывает она. — Нас моментально полюбили, выделили отдельную палату в хирургии, круглосуточный контроль. Диагноз Ники — термический ожог 11 процентов тела, притом что девочка весит 20 кг.
…Ночь после взрыва была страшной. Лицо малышки стало фиолетовым, покрылось сочащимися волдырями. Викторию предупредили: если у ребенка подтвердится ожог дыхательных путей, может развиться удушье. Она не спала.
— На следующий день после госпитализации дочки я задокументировала свои ожоги и проблемы со зрением в поликлинике по месту жительства, а моя мама — в травмпункте той же поликлиники.
Виктория с горечью подмечает по поводу телевизионного выступления Собянина: «Изначально он заявил, что пострадавшим будет выплачена компенсация в размере 500 000 рублей. На следующий день уточнил: всем пострадавшим москвичам. Спустя еще какое-то время появилось второе уточнение: всем пострадавшим москвичам с травмами тяжелой или средней степени тяжести. При этом степень определяет не лечащий врач, а судмедэкспертиза…»
В больнице с дочкой Виктория пролежала 8 дней, еще несколько дней после выписки ходили на перевязки. Степень травмы при выписке оценивалась как «средней тяжести»… Позже ее травмы были признаны не соответствующими даже этой «средней степени», ведь она по результатам судмедэкспертизы АВТОМАТИЧЕСКИ присваивается тем, кто пролежал в больнице 21 день и более.
— Иными словами, все мы признаны судмедэкспертизой пострадавшими в легкой степени, — говорит Виктория. — Никакие компенсации нам не светят. Мне звонили люди от владельца ресторана, предлагали денежную помощь. Но я, услышав заявление Собянина, сказала: «Давайте вы поможете тем пострадавшим, кто немосквичи, а нам мэр столицы обещал помощь…»
…Экспертизу Виктории и ее маме провели заочно, спустя два с половиной месяца после взрыва. Фотографии с обгоревшими лицами в расчет не принимались. Очно обследовали только ребенка. Ника, как только вошла в кабинет и увидела женщину в белом халате, расплакалась.
— Почему она плачет? — удивилась эксперт.
Это был интересный вопрос: почему, в самом деле, плачет 3-летний ребенок, пролежавший в больнице с ожогами, при виде доктора?
Второй вопрос был не менее интересен, хотя адресован уже был малышке:
— Скажи, а в котором часу произошел взрыв в кафе?
На врача Виктория накричала. На вопросы отвечала только сама. В итоге услышала:
— Вы, оказывается, почти не пострадали…
…Ника была единственным ребенком, пострадавшим в этом кошмаре. Ей, как, собственно, и всем пострадавшим, очень нужна реабилитация.
Постановлением правительства Москвы на компенсации семьям погибших и пострадавшим выделено 5 038 500 рублей. Семья погибшей Елены Гороховой получила 38 500 рублей — на организацию похорон. Всего же из-за взрыва в ресторане погибли трое (и только одна из них — москвичка). Пострадавшим в тяжелой степени признан один человек (гражданка Кыргызстана), пострадавшими средней степени тяжести — трое (все немосквичи). Вопрос: куда и как ушли деньги, предназначенные для компенсации? Как распределена оставшаяся сумма?
Редакционный запрос на эту тему был отправлен 11 мая руководителю пресс-службы мэра и правительства Москвы г-же Пеньковой. Обещали «связаться завтра». Завтра сказали: «Завтра». Ну и так далее, в ежедневном режиме…
