Агрессивно-декларативной политики: лозунговой, в ритме скандирования, которая дала бы повод ОМОНу проявить профессиональные навыки. Но все же политики было изрядно, если правильно читать названия инсталляций: «Зачистка», «Кресло справедливости», «Россия встала с колен».

Толпа начала собираться во дворике Милютинского переулка. Произведения современного искусства, прикрученные намертво к тележкам на колесах, можно было рассмотреть вплотную, тихо потрогать, что присутствующие репортреры всех мыслимых и не очень изданий и делали, потому что такая картинка в объективе — редкость в принципе. Еще большая редкость — в зашоренной, стерильной от открытого художественного действа российской столице.

Мальчик с отрешенным лицом и стертыми босыми ногами вдруг забил нервной, тревожной дробью в большой барабан, и тут попер внаглую карнавал. Легкая степень юродивости, что в истинном прочтении означает вовсе не примитивную придурковатость, а высшую степень мудрости, была обозначена каждой тележкой. Только юродивому прощается истина — какой с него спрос?

Между тележек с произведениями металась тетка, вопрошая: «Тут что, сумасшедшие собрались?»

Тетка металась, как раненая птица, но потом внезапно успокоилась, взяла грабли из тележки «Зачистка», в которой лежало штук сто этих грабель (они предлагались всем желающим навести порядок), и пошла в общей колонне по бульварам.

Вообще, толпа, которая сначала прерывистым ручейком, а потом плотными рядами стала сгущаться вокруг художников с их маршем, была, полагаю, в понимании обывателя точно не вполне нормальной: слегка чокнутой, хотя и абсолютно трезвой.

Ментальный нонсенс, оказывается, очень легко спровоцировать тележкой с пианино «Красный Октябрь», который всю дорогу будут толкать дюжие дядьки, потому как нужно бережно докатить до финиша субтильного тапера, который всю дорогу будет терзать клавиши.

«Не стреляйте в пианиста — он играет как умеет». Обращенная к стоящему вдоль Страстного бульвара ОМОНу овация толпы защитит его смущенным переминанием служивых с ноги на ногу.

Никогда я не видела столько фотоаппаратов, камер, айфонов, айпадов в руках. Снимали все и всё.

Фиксация жизни на фоне искусства — или наоборот? — захватила всех, как эпидемия.

Раздраженно сигналящий на переходе, который на пару минут заполнили бестолковые тележки, «Лендровер» вдруг сбавил тонус скорости, и в открытое стекло высунулась рука с айпадом. В его фокус попала медленно плывущая кровать, панцирная сетка которой из колючей проволоки была утыкана розами: «Может, и ты, парень, задумаешься о том, как больно любить?»

Тележки с инсталляциями, как азбука Морзе, пробивали эмоции, минуя разум.

Маленький белый танк, управляемый детьми, с надписью «Миру — мир» и испариной на лбу у тощего подростка в шлеме — это о чем? Это том, что не дай вам бог увидеть вашего мальчика, наводящего дуло на живое. Или о том, что очень просто стать мишенью под прикрытием правильных лозунгов.

Полиция никого не трогала, только вдоль бордюра на Страстном бульваре как челнок сновал полицейский со словами: «Уйдите, пожалуйста, с газона». Уходили безропотно.

Это была толпа, в естестве которой абсолютно органично смотрелись и пожилая дама, укутанная с ног до головы в белые кружева, и мужчина средних лет в майке с надписью «Я раскачиваю лодку». Индивидуальность — как отличительный признак свободы — уже оставила отметины на гуляющих, именно поэтому каждый, кто попадал в кадр хаотичной фотосъемки, тут же становился арт-объектом.

Взрослый дяденька шагал с детской машинкой на веревке. Машинка при ближайшем рассмотрении оказалась точной копией автозака. Перехватив взгляд, обладатель раритета похвастался: «Это не мое произведение, я ее реально купил в магазине игрушек».

Десакрализация власти крутилась под ногами в игрушечном обличье, давая повод при желании и «Детский мир» обвинить в подрыве государственного строя.

К финальной точке шествия — Музею современного искусства на Петровке — дошли без эксцессов. Веселый трехлетний мальчик, сидящий на плечах у отца, безмятежно заснул, упав щекой на его затылок. Огромная монументальная женщина во дворе музея работы маэстро Церетели с золотым крестом в руках бросала солнечный зайчик на его макушку.