Венский театральный фестиваль — из крупнейших в Европе. Ранжировать — дурацкое дело, но… Вена, наверно, третья после Авиньона и Эдинбурга.
А в 2012 году Венский фест превзошел Шотландию и Прованс блеском программы: за шесть недель пройдут «Вера, надежда, любовь» Кристофа Марталера, «Мастер и Маргарита» Саймона Макберни, «Прометей в Афинах» группы «RiminiProtokol» (ясное дело — документальный спектакль о сегодняшней Греции), «Прекрасные дни Арангуэца» Люка Бонди — куратора Венского фестиваля, «Большое и малое» австралийца Бенедикта Эндрю с Кейт Бланшетт в главной роли, китайский документальный спектакль «Голод» (кстати, сильный до оторопи).
Но сердце Вены-2012 — Ариана Мнушкина с ее «Крушением «Безумной надежды».
Последующие сорок лет жизни Théâtre du Soleil лишь подтвердили его правоту.
В начале 1960-х 24-летняя Ариана год путешествовала по Востоку, изучая театр Японии, Китая, Индии, Индонезии. В 2010-м седая гранд-дама европейской сцены ездила в Кабул — в Кабул, по которому пресс-туры НАТО передвигаются только под охраной автоматчиков! — и ходила по городу, окруженная ватагой своих афганских студийцев.
Актеры Théâtre du Soleilгод работали в лагерях беженцев, собирая материал для эпического спектакля об иммиграции «Одиссеи, или Последний караван-сарай» (2003). В этом театре над входом высечен старомодный лозунг Liberté, égalité, fraternité, а «подсобные работы» выполняют все по очереди: и сама La Mnouchkine (лауреат бессчетных «Мольеров», премии «Европа — театру», премии Ибсена, премии Станиславского) в свой черед стоит на контроле или подает кофе в буфете.
Ее театр может на месяц приютить у себя, в бывших пороховых складах Венсенского замка, три сотни иммигрантов. Может встать на пути Парижского марафона, протестуя против оккупации Тибета Китаем…
При этом Мнушкина говорит: «Мы никогда не были политическим театром. Мы всегда были театром идеалистов. Я надеюсь — мы до сих пор и остались им».
Добавим: политический театр такого завораживающего художественного качества, такой тонкой и точной работы со светом, цветом, жестом, звуком науке неизвестен.
3–5-минутные сцены эпических многочасовых спектаклей Мнушкиной и ее Théâtre du Soleil помнишь и годы спустя — как помнят строфы стихов.
«Les Naufrages du Fol Espoir», «Кораблекрушения «Безумной надежды» — спектакль 2010 года. После восьмичасовой документальной фрески о современной Европе «Les Éphémères» (2006) Мнушкина хотела вернуться к Шекспиру, думала о «Макбете» и о «Короле Лире», а поставила — роман Жюля Верна «Кораблекрушение «Джонатана».
Точнее — сказку в сказке и притчу в притче. Безумную фантасмагорию о том, как в парижском трактире «У Безумной надежды» — вполне безумная труппа пионеров синема, безденежных конкурентов могучей фирмы Пате, ставит пламенную, антибуржуазную, полную призывов к братству, штормов, слез и пороха немую фильму по Жюлю Верну.
Седой режиссер и пламенный социалист Жан Ла Палетт, его невозмутимая сестра Габриэль — первая в мире женщина-оператор, и темнокожий хозяин трактира мсье Феликс Кураж (пламенный синефил, продюсер и просто кормилец всей банды киношников) затеяли свои съемки как раз ко времени: летом 1914 года.
…В фойе играет садовая музычка 1910-х, кабаретные скрипочки и аккордеон. Цветными лампионами обведена гордая вывеска «У Безумной надежды». С потолка свисают наполненные светом модели аэростатов. Пролог немой фильмы — сцена в австрийском замке Майерлинг в январе 1889 года. Кронпринц Рудольф Габсбург, единственный сын кайзера Франца Иосифа (а также — талантливый либеральный публицист, вынужденный печататься в газетах Вены под псевдонимом), и его кузен и единомышленник эрцгерцог Иоганн Сальвадор (талантливый композитор, кстати) пишут открытое письмо к народам Австро-Венгерской империи о грядущем столетии.
Как благородны их мундиры, лбы, манжеты, перчатки, идеи, принципы! Как они стоят у балюстрады, опершись на эфесы сабель, глядя в даль ХХ века — в светлое будущее.
«Красные эрцгерцоги», читатели Маркса, требуют равенства сословий перед законом; обязательного начального образования; общего избирательного права (да-да, и для женщин!); опоры экономики на науку, отказа от колониальных войн и войн вообще.
Они цитируют пламенную речь Гюго 1849 года: бойня в Европе более невозможна… война Петербурга и Берлина в XXвеке станет немыслима, как война Руана с Амьеном… наши внуки увидят мощное государство — Соединенные Штаты Европы… его столицей будет Париж… Самое сильное в мире — оно будет милостиво ко всем народам и племенам.
— Прошло полвека! Все сбудется на наших глазах! — говорит «красный кронпринц».
…Со страшными гримасами (как иначе в немой фильме?) в кадр входят усатые убийцы эрцгерцога Рудольфа и его возлюбленной. Трагедия в Майерлинге зимой 1889 года прогремит на всю Европу. Официальный вердикт — двойное самоубийство влюбленных.
А «красный эрцгерцог» Иоганн Сальватор вскоре таинственно исчезнет навеки.
…Про невозможность войны Берлина и Петербурга в XXвеке, про Соединенные Штаты Европы, про их милость к племенам (а племен — к ним) зритель-2012 все знает сам.
— Ты понимаешь, Габриэль, мы заявили в этой сцене свои заветные мысли! — пылко говорит сестре-оператору седой режиссер немой фильмы. Трактир «У Безумной надежды» стоит вверх дном! Ролей требуют официанты, повара и судомойки всех наций. Русский художник Василий, не поладивший с Дягилевым и гордо ушедший в синема, пишет на исполинских холстах декорации — гавани, айсберги и бледные полярные воды. По-французски Василий почти не говорит — и в упоении взывает к официантам по-русски:
— На меня подай, ребятушки! Левее! Теперь крепи!
Мадам Габриэль, строгая дама в белом летнем манто и английской блузе с камеей, снимает со всех точек. За ней бежит свита, осветители хлопочут, как арапчата. Трое половых тащат чудовищный маленький бронепоезд — электрогенератор образца 1914 года. Мадам Габриэль теряет осанку, плюхается с камерой в опилки, на пол трактира, карабкается с ней по канату под потолок, на ходу открывая новые приемы светописи.
В кадре — пароход «Безумная надежда» (сколоченный из фанеры на глазах зала) везет эмигрантов в Новый Свет. Миллиардер Готрен заплатил дикие деньги за изменение маршрута: пароход должен зимой обогнуть мыс Горн, Готрен спешит на переговоры. На борту — полный ковчег: нежная певица Рашель в белой кисее, ангел уходящей в небытие Европы, сицилийские крестьяне, британские суфражистки, злобный социалист Марат Разин, подозрительно похожий на неумытого Ильича. И все плывут в лучшее будущее…
А на островах мыса Горн бушуют зимние бури. Полуголые индейцы ловят рыбу в ледяных ручьях. К ним, сквозь свист метели и шторма, пробираются сестры-миссионерки с воздетым распятием и охотники, истребители краснокожих: местные плантаторы платят им премию за каждого убитого. На шеях злодеев — ожерелья из человеческих ушей.
…Как красивы эти бледные торосы, заносы, плащи (хотя на наших глазах «ассистенты оператора» свирепо дергают героев и злодеев за подолы — чтоб все развевалось в кадре)! Какая безумная чушь прописана в сюжете мсье Ла Палетта! Ужасно смешная королева Виктория претендует на нищий островок у берегов Чили, бородатый Чарльз Дарвин безотказно наводит для нее справки, а молодой Черчилль в шортах и гольфах, с безупречным пробором, стоит навытяжку у чайного стола императрицы Обеих Индий. В этом бреде приключенческого романа, наотмашь переписанном сценаристом 1910-х, — мелькают тем не менее все ключевые темы европейской истории Нового времени.
Капитан гибнущего корабля проклинает власть капитала (пароход, натурально, тонет у мыса Горн — миллиардер Готрен не попадет переговоры). Эрцгерцог Иоганн Сальватор в охотничьей парке и его ученик, подросток-индеец, спасают пассажиров.
— Техникам: собрать весь снег! Он денег стоит, — командует мадам Габриэль, едва отойдя от пыла съемок мощной сцены о роковой власти капитала и равенстве племен.
…А за стенами трактира-студии идет июль 1914 года. В Сараево убит эрцгерцог. Антанта вступается за Сербию. Все страны готовы к мобилизации. Жан Жорес яростно выступает против войны и призывает к всеобщей антивоенной стачке рабочих Европы.
А эти — прекрасно понимая, что мир висит на волоске, — все снимают свою пламенную утопию о колонии потерпевших кораблекрушение у мыса Горн. О маленьком острове, где попечением эрцгерцога и индейцев решены все проклятые вопросы XXвека.
Они читают газеты. Но лишь до треска хлопушки и вопля мадам Габриэль: «Мотор!»
Сказка в сказке и притча в притче имеет тройную (если не четверную) оптику волшебного фонаря.Великие идеи и надежды «красных эрцгерцогов» 1880-х: одного взмаха кинжала в замке Майерлинг оказалось достаточно, чтоб сбить Европу с их пути. Великие надежды Жюля Верна, фантаста и прорицателя. Великие надежды седобородого социалиста и пацифиста Ла Палетта на съемках пламенной фильмы летом 1914 года.
И — наши упования на всеобщее образование, единую Европу, милость к племенам.
Что же реального в этом мире, в палубах, маяках и мысах, которые на глазах зала строят из крашеного холста, венчают снежной бурей из вентилятора и огнями софитов?
Кажется, только волшебная реальность иллюзии в трактире-павильоне и неистребима.
Только пыл съемок мелодраматической фильмы и неподвластен штормам истории.
«Я всегда повторяла: мы создали Théâtre du Soleil, чтоб быть счастливыми», — писала Ариана Мнушкина. Ее спектакль — объяснение в любви к синема (а Мнушкина и росла на съемках: ее отец, Александр Мнушкин, увезенный из Петербурга ребенком в 1918 году, стал во Франции знаменитым кинопродюсером, лауреатом Каннской Золотой пальмы). Но это и оммаж Феллини (темы «И корабль плывет» мерцают в спектакле Мнушкиной). И притча о собственном Театре Солнца с его интригами и обидами в борьбе за роль, пылом свободы, равенства и братства, преданностью техников, готовых работать сутками.
Тема полной вовлеченности театра в дни и беды мира и — в то же время — полного отказа от мира, слепоты к его путям в сумасшедшем счастье работы — фарватер спектакля.
А седой социалист Жан Ла Палетт, у которого прихватывает сердце на съемках, и его сестра-оператор, дама бель эпок, чуть не вверх ногами встающая, доски пола готовая проломить своим телом ради удачного кадра, — явный двойной автопортрет режиссера.
Зрители, знакомые с закулисьем Théâtre du Soleil, наверняка узнают в сумасшедших пионерах синема и других членов разноязыкого экипажа Мнушкиной.
…Дикий шум нарастает за сценой, за стенами трактира, где как раз снимают блестящую массовую сцену золотой лихорадки на сказочном острове у мыса Горн. На календаре — 31 июля 1914 года. В кафе, выстрелом в упор, убит Жан Жорес. Одной пули националиста оказалось достаточно, чтоб сорвать всеевропейскую антивоенную стачку. Теперь Первая мировая неизбежна.Реальная история ХХ века начала свой страшный ход.
Актеры и техники «Крушения «Безумной надежды», оцепеневшие вокруг съемочной площадки, отлично это понимают. Половина подлежит призыву. Четверть — высылке.
— Мсье Ла Палетт… Жан… брат… — говорят они наконец. — Нам остался только финал. Чего уж там — одна сцена… Так давайте доснимем!
И опять завывают вентиляторы, гоняя дорогой бутафорский снег. Бледные огни горят по углам трактира. Весь наличный состав дергает за углы раскрашенную Василием тряпку океана, усердно создавая картину зимнего шторма у мыса Горн. Под слезную бравурную музыку, патетическую музыку финала немой фильмы 1910-х — чудом уцелевший в дни золотой лихорадки и бойни за передел острова седой эрцгерцог Иоганн Сальватор и его ученик-индеец уплывают прочь в челне из звериных шкур. Утопия счастливого и разумного государства, очередного Острова Солнца, рухнула — как только на острове был найден золотоносный кварц. Старый идеалист станет смотрителем маяка.
— Греби, греби, мальчик! — кричит Иоганн Сальватор сквозь вой бутафорской бури. — Наступают темные дни! Все, что мы с тобой можем, — жечь огонь для кораблей в шторм!
«Когда я смотрю на мир вокруг себя, то отдаю себе отчет: я не понимаю 90% вещей, происходящих здесь и сейчас, —говорила Ариана Мнушкина стажерам театра в 2009-м. — Но я уверена: мы ответственны за понимание происходящего, мы должны пытаться понять мир снова и снова… потому что можем и должны действовать в этом мире. Даже если мы все и каждый весим не более, чем горсть песка. Потому что это невозможно — и покориться, и сохраниться! Я уверена в этом, хотя нам не раз говорили, что все, что мы делаем, — ничего не изменит. Но есть волшебная присказка: «Если твоя звезда не светит, не пытайся погасить мою!» Уверяю вас, охраняйте свои звезды, не давайте погасить их. Это трудно. Иногда очень трудно… но помните старую пословицу: «Если твоя звезда не светит, не пытайся погасить мою!»
«Крушение «Безумной надежды» — самая чистая и высокая нота Венского фестиваля-2012. О спектаклях более жестких и безнадежных, но сделанных с тем же явным усилием понять — в какой поворот входит мир сегодня? — читайте в следующем номере.
