Перед игрой с греками Варшава все еще жила воспоминаниями о побоище, устроенном польскими хулиганами. Российские болельщики разделились на два лагеря. Кто-то утверждал, что марш, устроенный в день игры с Польшей, был сознательной провокацией. Таких было меньшинство. Большинство сходилось на том, что марш спас большинство россиян от серьезных увечий. «Если бы мы не шли вместе, нас бы поодиночке всех избили», — уверял меня один из наших болельщиков.
Перед игрой с греками обстановка тоже была напряженной. Кто-то пустил слух, что в город едут сотни российских хулиганов, чтобы отомстить за «варшавское побоище». Местные утверждали, что поляки также стягивают силы. Однако все эти слухи не подтвердились. В день игры город был миролюбив. По улицам ходили толпы наших и польских болельщиков (греков почти не было видно). Агрессии не было никакой: они обнимались, фотографировались, наши орали: «Польска!», поляки: «Россия!» В баре в центре города группа наших фанатов ангажировала какого-то юродивого, который играл на гармошке «Калинку» и «Яблочко». Плясать приходилось всем, кто проходил мимо по улице.
В день игры на улицах Варшавы не было видно толп футбольных хулиганов. Поляки не менее нас болезненно восприняли побоище, спровоцированное их фанатами. В нескольких барах местные, узнав, что я из России, приносили мне извинения за поведение своих соотечественников. Одна из распорядительниц фанатского лагеря, который расположился на окраине Варшавы, долго-долго уговаривала меня прийти к ним и поболеть за Польшу:
— Приходите обязательно, вы увидите, какие поляки хорошие на самом деле. Будет незабываемая атмосфера! — говорила она извиняющимся тоном, а мне приходилось вежливо отказываться и объяснять, что наша сборная играет в это же время.
Более тысячи поляков выступили с открытыми письмами в СМИ и в социальных сетях с извинениями в адрес россиян и негодованием по поводу своих фанатов.
Единение было поразительным. Возле отеля «Бристоль», где расположилась наша сборная, за два часа до начала игры собралась огромная толпа проводить наших на матч. В этой толпе немалую часть составляли поляки.
— Что вы здесь делаете? — спросил я у ближайшей ко мне семейной пары.
— Хотим Аршавина сфотографировать. А еще удачи вам и извините за то, что было, — в очередной раз за этот день я услышал извинения.
Около получаса из отеля никто не выходит. «Проспали, что ли?» — шутит кто-то рядом со мной. «Главное, чтобы они на игре не заснули», — ответил кто-то ему.
Наконец первым из отеля выходит Сергей Игнашевич, он быстро проходит толпу болельщиков, которая кричит «Россия, Россия!», и пропадает в автобусе. За ним идут остальные. Лица у всех сосредоточены, никто на приветствия болельщиков не реагирует, и только президент РФС Сергей Фурсенко улыбается и общается с поклонниками сборной. Автобус отъезжает. «Благослови их, Господи», — тихо шепчет кто-то в толпе.
Настроение команды перед игрой было настороженно-уверенным. Все отдавали должное грекам, перечисляли их сильные стороны, жаловались на поле, но при этом мало кто сомневался, что российская сборная в итоге выйдет из группы. Это настроение передавалось и нашим болельщикам, большинство из которых продлили свои гостиницы в Варшаве еще на неделю. Надо мной смеялись, как над сумасшедшим, когда узнали, что я до сих пор сижу на чемоданах.
— Ты не просто пессимист, ты — параноик, — говорил мне один из знакомых фанатов в баре.
Предчувствия беды не было никакого. И тем оглушительнее и больнее оказался удар, как будто нанесенный сзади. Ощущение конца пришло слева, оттуда, где сидел польский журналист. Он не обращал никакого внимания на нашу игру и смотрел на экран, как играют его соотечественники с чехами. Я все еще тер свою счастливую монетку, когда раздался его громкий, заглушающий рев трибун крик: «К-у-у-у-рва!» В тот день в переводе на русский это означало: чехи вышли вперед, а мы в четвертьфинал не попадаем.
Последний гвоздь в крышку нашего гроба вогнал тот же поляк тем же криком. Это случилось на последних минутах игры. Я смотрел в его экран и видел, как чешский защитник выносит мяч из пустых ворот, и вместе с этим мячом улетают все наши общие надежды. Удивительно, но у России были настолько сильные позиции, что залети этот мяч в ворота, мы, несмотря на поражение, заняли бы первое место в группе. Но мяч медленно-медленно, и это повторяли раз за разом, улетал от чешских ворот.
Теперь многие из заштатных пессимистов-прогнозистов могут с довольными улыбками говорить о том, что они-то знали о таком исходе. К этим людям относился и я, забронировавший гостиницу до 17-го и нацеливавшийся на вылет в тот же день. Но все это было до начала турнира. Первая игра нашей команды во Вроцлаве выставила идиотами всех подобных знатоков. Таким идиотом чувствовал себя и я, и никогда еще это ощущение не было мне так приятно. Вторая игра добавила настороженности, и это казалось даже к лучшему. «К плей-офф лучше подходить в хорошем тонусе», — говорил вратарь Малафеев так, как будто мы в плей-офф уже оказались. И ему верили, и за ним повторяли на улицах Варшавы, что ничья с поляками добавит нам концентрации и этого самого тонуса в играх на вылет. Но случилось так, что сейчас — в этот поздний час — вокруг меня огромная Варшава, по которой бредут тысячи русских, и их совершенно не слышно. Город погрузился в гробовую тишину. «Рос-си…» — пытался было закричать один из болельщиков, но его грубо оборвали — так, как обрывают пьяного, затянувшего песню на поминках. Помолчу, пожалуй, и я.
