В этом году впервые за много лет Евгений Евтушенко не отмечает свой день рождения в Политехническом вместе с сотнями своих поклонников. Проблемы со здоровьем вынуждают его в эти дни лечиться в США.

Мы с согласия Евтушенко решили провести его авторский вечер на страницах газеты — в пятничном номере, 20 июля (приходите-читайте), и отметить таким образом день рождения поэта. А уже сегодня Евгению Александровичу исполнилось…

Ох, с поэтами — почти как с женщинами: неловко указывать точный возраст (у поэтов он определяется возрастом души). Но сегодня, кажется, можно: все-таки 80 Евтушенке исполнилось! Представляете? Это тому-то, кого страна полюбила и запомнила совсем юным! И не забыла таким — хотя бы благодаря «Заставе Ильича» Марлена Хуциева и многочисленным заснятым телевидением 60-х поэтическим вечерам. Но вот, кстати, о годах… Из «шестидесятников» Евтушенко все-таки перешел в нашу «тусовку»: восьмидесятников.

Что это значит? А вот что. И тиражи у него теперь уже не стотысячные. И «Лужники» не приглашают на выступления. Хотя, между прочим, никуда не делась устойчивая и многочисленная когорта фанатов Евтушенко. И новые, молодые, прибавились.

Благодаря чему? Евтушенко продолжает в своих стихах разговаривать с людьми о том, что их волнует. ТВ развлекает или лапшу на уши вешает. Большинство новомодных пиитов тоже развлекают или лапшу на уши вешают (псевдоглубокомысленную)… А ЕА с нами разговаривает. Искренне и подробно. Ну, может, иногда излишне подробно — но это от горячего желания, чтобы до всех дошло, чтобы на конкретном примере убедились, что лучше быть добрым, чем злым, хорошим — чем плохим…

Этому простому до наивности в формулировке и сложному в каждодневном исполнении завету сам Евтушенко старается неукоснительно следовать всю жизнь. И, по-моему, у него получается. Лично я знаю десятки людей, кому он вполне бескорыстно помог (один из них я сам).

Расскажу чисто-конкретную историю. Замечательный исторический писатель Юрий Владимирович Давыдов разошелся с женой и, будучи благородным человеком, оставил ей квартиру. Сам оказался нигде. Узнав об этом, Евтушенко написал письмо в ЦК (это были еще советские годы) и в Союз писателей с требованием дать квартиру выдающемуся писателю. Главным аргументом хитрый ЕА выдвинул следующий (он знал, кому пишет): это единственный современный писатель, которого высоко ценил Шолохов (примерно так). В результате Давыдову дали квартиру на Стромынке, и Юрий Владимирович, высказывая ЕА слова благодарности, спросил, правда ли, что Шолохов о нем хорошо отзывался. Евтушенко рассмеялся и покрутил пальцем у виска. Эту историю мне рассказывал сам Давыдов, а сколько еще я знаю подобных!

Так же, как к людям, Евтушенко относится и к государству: он хочет ему добра. Поэтому в августе 1968-го посылал телеграмму Брежневу с протестом против ввода войск в Чехословакию. Поэтому на «горбачевском» Съезде народных депутатов СССР вышел на трибуну и заставил разношерстный зал проголосовать против привилегий (увы, не помогло). Поэтому и сейчас пишет стихи, в которых пытается уговорить власть не быть авторитарной и своекорыстной… Наивно? Наверняка. Но власть-то эта все равно уйдет, а оценка, которую ей дает знаменитый на весь мир Евтушенко, останется.

ЕА написал уже очень много. Разбираться во всем его творческом наследии будут литературоведы будущего. Но кроме их монографий и полного собрания сочинений с комментариями и научным аппаратом так и видится не очень толстая книга (обложка белая, как сибирская станция Зима, где он родился и провел детство, и как «Окно выходит в белые деревья»), книга избранных стихов Евтушенко — она должна получиться блестящей.

Мы поздравляем Евгения Александровича с его круглой датой, желаем здоровья и обещаем представить аудитории Политехнического (от Калининграда до Камчатки) его новые стихи.

То, что анонсировать его авторский вечер на страницах «Новой» взялся я, — попытка отдать долг: однажды Евтушенко предложил провести и провел мой вечер в Доме-музее Окуджавы и еще не раз представлял меня на различных выступлениях.

И хочется напомнить читателям и самому автору его стихи двадцатилетней давности «Нет лет». Правильные, по-моему.

«Нет лет…» — вот что кузнечики стрекочут нам в ответ на наши страхи постаренья и пьют росу до исступленья, вися на стеблях на весу с алмазинками на носу, и каждый — крохотный зелёненький поэт. «Нет лет…» — вот что звенит, как будто пригоршня монет, в кармане космоса дырявом горсть планет, вот что гремят, не унывая, все недобитые трамваи, вот что ребячий прутик пишет на песке, вот что, как синяя пружиночка, чуть-чуть настукивает жилочка у засыпающей любимой на виске. Нет лет. Мы все, впадая сдуру в стадность, себе придумываем старость, но что за жизнь, когда она — самозапрет? Копни любого старика и в нём найдёшь озорника, а женщины немолодые — всё это девочки седые. Их седина чиста, как яблоневый цвет. Нет лет. Есть только чудные и страшные мгновенья. Не надо нас делить на поколенья. Всепоколенийность — вот гениев секрет. Уронен Пушкиным дуэльный пистолет, а дым из дула смерть не выдула и Пушкина не выдала, не разрешив ни умереть, ни постареть. Нет лет. А как нам быть, негениальным, но всё-таки многострадальным, чтобы из шкафа, неодет, с угрюмым грохотом обвальным, грозя оскалом тривиальным, не выпал собственный скелет? Любить. Быть вечным во мгновении. Все те, кто любят, — это гении. Нет лет для всех Ромео и Джульетт. В любви полмига — полстолетия. Полюбите — не постареете — вот всех зелёненьких кузнечиков совет. Есть весть, и не плохая, а благая, что существует жизнь другая, но я смеюсь, предполагая, что сотня жизней не в другой, а в этой есть и можно сотни раз отцвесть и вновь расцвесть. Нет лет. Не сплю, хотя давно погас в квартире свет и лишь поскрипывает дряхлый табурет: «Нет лет… нет лет…»

18 июля 1992, станция Зима