Катя наполняет чашку водой до трети, потом трет ее руками и ополаскивает этой же водой тарелку.

И снова чашка до трети.

И снова — в тарелку, теперь в другую. Четыре раза. В оконных рамах кухни — трещины. Над раковиной — икона «Спаси и сохрани», в комнате из мебели — кровать и книжный шкаф. На холодном полу в коридоре играют дети, усталый муж сидит задумчиво после очередного «калыма».

Семью Абрамовых вполне можно назвать обычной или рядовой — таких, как они, в России 13% населения. Или 18,1 млн человек в России, которые, по данным Росстата, живут за чертой бедности…

Райцентр

Город Пучеж Ивановской области встречает меня слегка пожелтевшей травой и деревянным домом с надписью «Магазин «Пчела». Просил же водителя высадить меня на улице Ленина, но он почему-то остановил на Кирова. Я и вышел по незнанию. Спрашиваю у местных, куда идти. С улыбкой показывают: чуть-чуть не доехали.

Иду вдоль длинной калитки, переходящей от дома к дому. Тротуары узкие, как в деревне. Пучеж, впрочем, от деревни отличается не сильно: большинство домов — деревянные, жители выращивают овощи и в пять утра выгоняют пастись коз на загородный луг. Отличия — две пятиэтажки на улице Петрова и здание администрации в стиле классицизма.

У меня в руках конверт с адресом: ул. Ленина, д. 21, кв. 13. Несколько месяцев назад в редакцию отсюда пришло письмо, от которого было сложно отмахнуться. Писала Абрамова Е.Г. Позволю себе одну цитату:

«Сегодня у моего пятилетнего сына день рождения. Бабушка подарила ему деньги на торт. Когда он задувал свечи, прошептал желание: «Хочу, чтобы мама купила мне какую-нибудь игрушку». Надеюсь, мое сердце не лопнет от жалости, ведь я ничего не смогла подарить».

Предел бедности. 461 километр от Москвы — и я в городе, где этот предел чувствуется во всем: в трещинах на стенах домов, в затертых платках старушек и рваных трико ребятни, в дорожных ямах и трех ломтях сыра «Российский» на прилавке одного из магазинов. Когда я спросил продавщицу, скоро ли новый завоз продуктов, она ответила:

— Ты не в Ивановской области живешь? Этот-то недавно был. У нас так — всё расхватывают в первые же дни: потом может не достаться. В следующий раз машина будет через… (она сверилась с графиком) пять дней.

— А много привозят? — я взволновался такими сроками поставок.

— Каждому по куску, — тон продавщицы был ехиден: «Вам, москвичам, не понять». Я молчаливо развернулся и вышел, ничего не купив: вдруг кому не достанется?..

Дом №21 по улице Ленина ничем не отличается от соседних: краска на стенах взбухла и потрескалась, подъездные двери скрипят под напором ветра. Я ныряю в подъезд №1. Внутри — граффити нелицеприятного содержания, скажем так: флирт, жаргон, международные отношения.

Звонка на двери квартиры №13 нет, и я стучусь.

Семья и время

— Вахтанг, — полный пожилой мужчина протягивает мне руку. Я захожу в едва освещенную квартиру. На пороге стоит все семейство, знакомимся: Катя, жена Вахтанга, значительно моложе его, это она писала письмо в редакцию; рядом стоят двое детей, Сема и Сосо (5 и 7 лет соответственно) — именно для них это письмо было написано. Коридор устелен темными обоями, от этого он кажется еще тусклее.

— А ботинки куда поставить?

Вахтанг приносит мне целлофановую клеенку — тумбочки для обуви в доме нет. Пройдя к умывальнику, по привычке включаю горячую воду, но тут же осекаюсь — сам плачу за нее почти 400 рублей в месяц. По выходе из ванной садимся завтракать. На завтрак — картошка с кисло-сладким соусом и жареная курица.

— Не смущайтесь, — говорит Вахтанг. — Это я заработал на «калыме» — чинил крышу у знакомых.

— Да-да, — кивает Катя. — Он старался.

Они почему-то сразу поняли, чем я смущен: это был пир во время блокады. Зато дети, сидя рядом со мной, долго не стеснялись, и не прошло и получаса, как Сема спросил: «Дядя, ты нам что-нибудь привез?» Я показал ему на привезенный с собой пакет, и оба мальчика ринулись доставать из него конфеты и игрушки.

— Нахалы! — прикрикнула вслед убегающим детям Катя, но для них это уже не было важно.

— Пока завод не закрылся, в городе все было по-другому, — рассказывает Вахтанг. — У нас был отличный молокозавод — один из лучших в регионе, мы давали почти 30 000 тонн молока в день, а еще сыр, масло, сливки. Его закрыли год назад: сколько бы ни давал — все равно нерентабелен. Область бедная. И вот тут-то началось: оставшиеся без работы мужчины ударились в бутылку, прилавки опустели, началась тотальная бедность. Людям назначали пенсии — 5000 рублей, 4300…

— Ну еще есть швейная мастерская, — отметила Катя.

— Да, вот она знает, как деньги достаются, — Вахтанг посмотрел на жену. — На работу уходит в 5 утра, приходит домой в 9 вечера, и знаете, сколько получает? Кать, покажи!

Катя протягивает мне справку о доходах — 4102 рубля.

— С пособиями на детей в итоге живем на 10 500 в месяц, — подытоживает Вахтанг. — Немножко свински, не правда ли? И за коммуналку платим почти 3000. Обидно, что уехать отсюда нельзя — даже комнату нигде снимать не сможем.

— Из этой-то скоро выселят, — Катя перебивает его почему-то с улыбкой и, поймав мое удивление, объясняет: — Это же не наша квартира. Можно сказать, добрые люди пустили — знакомая, у нее две, она в другом городе живет. Правда, хочет, чтобы мы выкупили ее к концу года. Цена — 800 тысяч рэ, не потянуть.

Дети

Сема и Сосо играют привезенными машинками. В детской фантазии автотранспорт легко превращается в самолет и в корабль, и они то летят спасать мир, то плывут вдоль берега Африки. Телевизора в доме Абрамовых нет, поэтому дети много читают. Сосо увлеченно декламирует мне «Доктора Айболита», Сема — Агнию Барто.

Через некоторое время мама заставляет их сесть за уроки.

— Мама, ну зачем, ведь праздник же! — возмущается Сема.

— Какой?

— Дядя приехал.

— Сем, а ты кем хочешь стать? — спрашиваю я.

— Только не «бюдзетником», — мальчик качает головой. Я сижу ошарашенный:

— Почему?

— Потому что им не платят.

— А ты, Сосо?

— Тоже не бюджетником.

— Тогда идите учиться, — говорит мать.

Я специально залез в интернет: в России зарплату из бюджета получают порядка 10 млн человек. Из них хороший оклад (от 30 000 рублей и выше) получают порядка 800 000: это гражданские федеральные служащие, работники силовых ведомств и областных администраций. Остальные — врачи, учителя, работники предприятий, находящихся на балансе регионов, нянечки в детских садах… Передо мной стояли два ребенка, которые ни за что не хотят быть ни учителями, ни врачами, ни заводскими рабочими. Потому что им не платят.

Это тоже сигнал властям. Сигнал о том, что приоритеты надо менять, иначе уже через 10 лет в стране наступит дефицит медиков, педагогов, работников молочных заводов и швей. И этот сигнал посылают дети.