Сегодня «Новая» идет в книжный с социологом и культурологом Борисом ДУБИНЫМ. Как и кинорежиссер Сергей Соловьев (абсолютно с ним не сговариваясь!), Борис Дубин выбрал для этого похода магазин «Фаланстер».

Борис ДУБИН: Я сейчас почти не покупаю книги (домашние настрого запретили мне это делать). Уж ежели покупаю — те, что очень-очень нужны для работы — или очень-очень нужны для удовольствия. Для удовольствия: у меня это на 90 процентов поэзия. Отечественная прежде всего. Олег Чухонцев, Михаил Айзенберг, Сергей Круглов, Елена Фанайлова, Мария Степанова, Екатерина Завершнева, Александр Уланов, Юлий Гуголев, Алексей Порвин (список можно продолжить)… А для работы: всё, что так или иначе имеет отношение к культуре, ее бытованию и изучению.

Джон УРРИ. Социология за пределами обществ. Виды мобильности для XXI столетия.

М.: Высшая школа экономики, 2012

Джон Урри — очень крупный британский социолог, я стал читать его, когда немножко занимался проблемами глобализации. Он и теоретик, и человек, занимающийся непосредственно той реальностью, которая за окном, причем теми ее сторонами, которые наименее схватываемы глазом, а соответственно — и редко попадают в объектив социологического исследования. Урри пишет о формах существования человека даже не современного, а постсовременного мира — формах прежде всего пространственных и о способах коммуникации между ними. О жителе постсовременной Британии, включенной в глобальный мир. Но в то же время — о существовании его жителем Уэльса или Йоркшира. Вот это соединение глобального и локального, сверхсовременного с тем, что было всегда, незаметного, повседневного со сверхъярким мне кажется очень интересно. Тем более — в осмыслении человека, живущего и думающего в самой гуще постмодерного мира.

«Подобно телевидению, компьютеры осуществляют дематериализацию средств коммуникации. Мобильности становятся мгновенными. Появляется возможность чувствовать другого, буквально жить с другим, не перемещаясь физически и не перемещая какие-либо физические объекты».

Димитрий Сегал. Пути и вехи. Русское литературоведение в двадцатом веке.

М.: Водолей, 2011

Димитрий Сегал стоял у истока структурно-семиотических наук в стране. Кому, как не ему, рассказать, как смотрели на литературу и науку о литературе в России XX века? А поскольку до сих пор считается, что русская культура литературоцентрична, — то и знание о литературе до сих пор подразумевает знание о чем-то главном в российской истории и российском человеке.

«А.Ф. Лосев действительно обладал замечательным ощущением присутствия мифа в человеческой экзистенции и культуре и его необычайной духовной силы. …В сущности миф, по Лосеву, это проекция платоновских идей в человеческий мир».

Роман Якобсон. Будетлянин науки.

М.: Гилея, 2012

Это не тот Якобсон, к которому мы привыкли. Не столько лингвист, сколько мемуарист, прямой участник литературной и художественной жизни в разных временах и разных пространствах. 16—17-летним собеседующий с Малевичем, работающий над книгой с Хлебниковым, парирующий остроты Маяковского и т.д.

«В Москве никто не знает о существовании новых Ваших книжек, я указывал приказчику «Образования» на это, просил выставить в окне, он мне отвечает: «И слава Богу, что не знают». Что делать?»

Р.О. Якобсон — А.Е. Крученых, конец января 1914 г.

Вероника Кунгурцева. Похождения Вани Житного, или Волшебный мел.

М.: ОГИ, 2007

Я слышал о Веронике Кунгурцевой как об очень своеобразном, не детском — а просто писателе. Который пишет книги о детях и для детей, но далеко выходит за эти пределы: и по смыслу, и по способу письма, и по воздействию на аудиторию. Не провожу аналогий, говорю о типе явления, но такая судьба была в свое время у Юрия Коваля, мне очень близкого — и писательски, и человечески (мы как-то провели рядом один вечер, и замечательный). Эта книга — первая в цикле Кунгурцевой о Ване Житном. Если она понравится моей 13-летней внучке, будем собирать все тома.

«Детей находят в капусте… Ваню Житного однажды ранним утром тысяча девятьсот восемьдесят четвертого года нашли на вокзальной скамейке одного из городков средней полосы».

Жиль Делёз. Кино.

М.: Ad Marginem, 2012

C Делезом понятно: это переиздание. Притом очень удобное в обращении: легкое, такое, какое хорошо брать с собой и перечитывать. В кино я совсем не специалист, но Делез мне кажется одним из людей, умевших говорить о кино — как оно устроено, для чего оно нужно, как оно работает — наиболее проницательным и оригинальным образом.

«…В кино встречается и взгляд сверху вниз, и снизу вверх, и с самой земли — всех точек зрения не перечесть. Но они предстают подчиненными прагматическому правилу… чтобы избежать бессодержательного эстетизма, им необходимо быть объяснимыми… У Жана Митри описана образцовая в этом отношении последовательность: в «Человеке, которого я убил» Любича камера движется сбоку и на средней высоте, показывает сзади толпу людей, пытается проскользнуть вперед, а затем останавливается на инвалиде, под искалеченной ногой которого открывается вид на военный парад. Итак, камера включает в кадр здоровую ногу, костыль, а под культей — парад».

Тумас Транстремер. Стихи и проза.

М.: ОГИ, 2012

Транстремер — замечательный шведский поэт и очень интересная личность. Дело не только в том, что он снискал все мыслимые литературные премии, включая Нобелевскую 2011 года. Для меня он — воплощение такой странной фигуры: современного поэта. Ударение на обоих словах. И «современный», и «поэт». Транстремер — поэт, даже когда пишет как бы прозой. (Он еще и музыкант замечательный, к слову.) Переводчики — очень достойные, Алёшу Прокопьева я просто-таки отношу к крупнейшим у нас сейчас, премия Андрея Белого ему — в высшей степени заслуженная. Думаю, что эта книжка — надолго: я могу назвать всего 5—7 имен конца ХХ века, столь же серьезно существующих в поэзии, влияющих на поэзию.

Тумас Транстремер. Из стихотворения «ГОГОЛЬ»

Сюртук потрепан, как волчья стая. Лицо как мраморный сколок. Сидит, обложенный письмами, в роще, а та что-то шепчет про грехи и издевки. И сердце бумажным листом вздымается и опадает в неждущих гостей проулках.

Закат крадется лисицей над этой страной, мгновенно траву поджигая. Космос полон рогатых с копытами, а внизу меж освещенных хуторов отцовских тенью скользит коляска.

(Пер. с швед. А. Афиногеновой)