Елена СКУЛЬСКАЯ

В одном из писем перед отъездом в Америку Сергей Довлатов писал мне: «Дела мои обстоят… как бы это выразить. Представьте человека, который обокрал сберкассу. И еще не попался. То есть дела его как бы хороши».

По сути, это точная отсылка к рассказу Мышкина из «Идиота» в доме Епанчиных, где он говорит о двадцати минутах между смертным приговором и помилованием, заменой его на другой вид наказания. «…в промежутке между двумя приговорами, двадцать минут… он прожил под несомненным убеждением, что через несколько минут он непременно умрет… Священник обошел всех с крестом. Выходило, что остается жить минут пять, не больше. Он говорил, что эти пять минут казались ему бесконечным сроком, огромным богатством; ему казалось, что в эти пять минут он проживет столько жизней…»

В отличие от персонажа Достоевского, в отличие от большинства людей, осведомленных о краткости жизни, Сергей пытался жить и, главное, писать в состоянии той расчетливой лихорадки, того рационального безумия, которое обусловлено перронным — через головы чужих, в оглохшие окна — прощанием с жизнью, когда фактически уже всё кончено, и ничто не имеет значения, но именно поэтому так важна каждая (несомненно последняя) фраза. Она должна быть проста, как в моменты наивысшей трагедии у Достоевского, когда, например, Настасья Филипповна говорит над Ганей, подавившим в себе страстное желание схватить пачки денег и упавшим в обморок перед камином: «Катя, Паша, воды ему, спирту!»; и в то же время смешна, наглядна, смысл в ней должен быть притоплен ровно настолько, чтобы легко было вырывать фразу из контекста и цитировать.

И второе письмо, на которое хочу сослаться: «Трусливого, угодливого, мерзкого спектакля, который усердно разыграла наша холуйская редколлегия, я никогда не забуду и не прощу. Нужно время».

Если никогда не забуду и не прощу, то Бога нет и всё позволено. Но если нужно время, то какое? Вероятно, вечность, вероятно, бессмертие. Писатель не святой, не проповедник и даже не ханжа, чтобы иметь нечеловеческие силы молиться за своих врагов. Но при этом любой из пишущих знает, как бессмысленны и бесполезны для литературы бывают произведения, написанные ненавистью, обидой и злобой.

В поведении Довлатова было много от князя Мышкина — в готовности принять жизнь такой, какая она есть, освещая, подобно Луне, дорогу и хищнику, и жертве. И в романе «Компромисс», мне кажется, есть отсылка к «Идиоту» — к дню рождения Настасьи Филипповны, где каждый должен рассказать о себе что-то жалкое, постыдное, ничтожное, плохое, самое даже ужасное.

Достоевский, несомненно, устарел. Потому что самые отвратительные его персонажи сегодня могут быть только положительными героями, да и то слишком хороши будут даже и для положительных. Ганечка, который всего-то и хотел, что одного словечка от любимой, чтобы отказаться от брака по расчету; Тоцкий, который только и хотел, что выдать выгодно замуж соблазненную девицу; Епанчин, всего лишь поднесший дорогой подарок свободной женщине… И все ведь еще и корят себя, раскаиваются и проклинают.

Возможна ли хоть в какой-то мере достоевско-довлатовская рефлексия в наши дни? Мы решили открыть Вторые Дни Довлатова «Круглым столом», за который сядут молодые и успешные, «медийные» московские журналисты вместе с журналистами эстонскими, и им будет предложено рассказать о своих компромиссах в профессии. Вполне допускаю, что затея провалится, поскольку современный стиль американской успешности не признает промахов, да и куда вольготнее и приятнее было бы всем поговорить об изъянах российской и эстонской политики. Но придется поговорить о себе. Попробуем!

Незадолго до смерти Сергей Довлатов обратился по «Свободе» к своим таллинским друзьям, знакомым, приятелям: «Лиля, Ося, Таня… чувствуйте себя в Эстонии, как дома, но не забывайте, что вы в гостях».

Спустя несколько лет в Таллине покончил с собой выдающийся эстонский поэт и артист Юхан Вийдинг. Перед самоубийством он опубликовал в газетах свое поэтическое завещание:

«Кто? Йохан.

Что? Гулял.

Когда? В январе 1995 года.

Где? В центре Таллина и увидел на каменной стене предвыборную листовку, на которой значилось: «Эстония — для эстонцев». Йохан вздрогнул, замер на месте, уставившись в одну точку, и почувствовал, что теряет сознание или равновесие… И буквально через долю секунды он почувствовал, что надо паковать чемоданы, если еще успеет, и бежать. А в следующий момент он вспомнил, что сам принадлежит к нации, которая говорит на том же языке, на каком написаны и плакат на стене, и это письмо…»

И еще Юхан Вийдинг любил повторять, что истинный поэт везде и всегда должен чувствовать себя эмигрантом.

Я не знаю, были ли знакомы в Таллине Юхан и Сергей. Да это и не важно. Но в рамках Довлатовских дней мы решили поставить спектакль по стихам Юхана Вийдинга на двух языках: молодые эстонские артисты будут разыгрывать стихи на языке оригинала, русские молодые артисты будут работать с переводами. Юхан прославился на родине не только стихами: в главном театре страны он сыграл Гамлета, Пер Гюнта, барона Тузенбаха. Это будет спектакль об эстонском Гамлете, который был обласкан читателями и публикой, но чувство вины, но неизменная солидарность с горем, но ощущение кафкианского безумия мира вытолкнуло его из жизни.

Андрей Арьев — ближайший друг Довлатова, главный редактор «Звезды», писатель и исследователь, прочтет лекцию «Русская литературная эмиграция — от Георгия Иванова до Сергея Довлатова».

Понятно, что будут показаны новые документальные фильмы о Довлатове, состоятся экскурсии по довлатовским местам.

Но, превращая Довлатовские дни в традицию, в место встречи русской литературы (где бы она ни создавалась) с ее почитателями (где бы они ни находились), в место встречи русской и эстонской культур, мы исходим прежде всего из того, что фестиваль наш должен напомнить о чем-то милом и полузабытом: о теплоте, о приязни, о снисходительности, о простодушии, о деликатности, о терпимости.

То, что человек хоть раз в жизни слышал, читал, видел, — способно в нем очнуться и напомнить о себе. В «Идиоте» Достоевского, кстати, ужасно много «зверушек»: Лев, Мышкин, Барашкова, Иволгин, Птицын, Лебедев — словно Достоевский отчасти хотел обойтись с нами, как с детьми, произнести некую басню с моралью. Хорошо, конечно, столкнуться с добротой и широтой в детстве, тогда вообще будешь думать, что это — норма. Но и потом хорошо, и потом не поздно. Но если никогда в жизни вообще не встретишься, то плохо, просто безнадежно.

В этом смысле наш фестиваль — попытка преодоления безнадежного. В нашей команде — что огромная редкость — и эстонцы, и русские. И мы говорим на двух языках. И постепенно осознаем, что сказать-то мы хотим примерно одно и то же.

P.S. Все подробности — на нашем сайте www.dovlatov.ee