СюжетыОбщество

Спецкор КАНЫГИН в своем стиле

Павел Каныгин пришел в «Новую» 16-летним мальчиком*, а сегодня специальный корреспондент и кумир молодежи станет мужем**. Пользуясь радостным случаем, публикуем избранное из того, что уже успел натворить Каныгин

Этот материал вышел в номере № 101 от 7 сентября 2012
Читать
Павел Каныгин пришел в «Новую» 16-летним мальчиком, а сегодня специальный корреспондент и кумир молодежи станет мужем. Пользуясь радостным случаем, публикуем избранное из того, что уже успел натворить Каныгин
Изображение

Несколько дней из жизни Леши Жабина, человека мечты

Алексей Жабин совершает действия, которые потрясают людей. Например, он купил машину и первый раз в своей жизни выехал за пределы Тверской области. И это далеко не все… Жабин знает, чего хочет, и добивается этого всеми силами. Что вызывает у большинства восхищение, а у некоторых зависть. Хотя и то и другое неуместно.

Жабин не употребляет слова «инвалид» (вместо этого — «человек, которому нелегко»). И не признает, что совершенное им — подвиги. Поэтому не будем делать из Жабина инвалида, возвысившегося над трудностями…

Леша живет в поселке Калашниково (6 тыс. человек). И за 2500 руб. работает в должности маркетолога на Калашниковском электроламповом заводе. Больше в поселке работы нет. Поэтому все, что здесь есть, связано с лампочками. За лампы в Калашникове говорят тосты. Лампы являются здесь главной валютной единицей. Например, вынесенный с завода ящик оценивается в 20 кг мяса. Люди рождаются и умирают, а лампочки остаются… Такое вот при всем этом у поселка беспросветное существование.

По идее, это должно было коснуться и Жабина. Все уже давно со всем смирились и каждый день произносят тосты. А Жабин смотреть на лампочки не мог. И спасение нашел в машине. Точнее, в машине как в средстве передвижения.

Двенадцать лет он копил на автомобиль своей мечты — «ВАЗ 2108». В нем Жабина привлекла трехдверность. Или, как он говорит, «ограниченность доступа в личное пространство». На вмешательство в трехдверное пространство Жабин реагирует так:

— Куда хлопаешь?! Представь, что это твой холодильник!

Надо сказать, что для Калашникова даже сломанный «уазик» — редкость. А тут тюнинговая «восьмерка» с ручным управлением. И все стали прикидывать, сколько это в ящиках. Насчитали девяносто… Народная молва тогда приписывала Жабину хищение в особо крупных размерах. Но он не реагировал на слухи. Двенадцать лет Жабин не снимал со сберкнижки пенсию по инвалидности. И накопил пять тысяч долларов. Еще две занял у друзей.

Машину купил летом. И начал собираться в Питер. Это была его вторая мечта. Жабин еще в школе придумал, как туда попасть. Он поступил бы в ленинградский институт и получил общежитие. Делал бы что хотел и вообще. А к первой сессии его бы выгнали за неуспеваемость. И больше ему было не надо. Такой вот был план. Но поступить Жабин не смог. И даже если бы поступил, с одними костылями было бы тяжело. Жить и передвигаться.

А сейчас есть машина — взял и поехал. С собой у Жабина было семь тысяч рублей. Для Калашникова — это полгода приличной жизни. Для Петербурга — три раза в супермаркет. Но Жабин и не думал, когда вернется назад. У него были огромные планы. Например, зайти в парадное дома, где живет Борис Гребенщиков. Ну и вообще.

Позвонил вот митьку Шагину и сказал: «Я ваш давний поклонник. Могу ли рассчитывать на визит?»

— Брато-ок! — раздалось на том конце.

Жабин в Питере тусовался две недели.

Все это время Жабин провел на «вписках» у новых знакомых. Хотя планировал спать в машине и питаться бич-пакетами. Но ему говорили: «Леха! У нас так не принято…» Короче, не поездка вышла, а настоящее откровение. Домой Жабин возвращался без денег. Ночью на полдороге кончился бензин. «Увидеть Питер и умереть», — подумал Жабин и приготовился к худшему. Но в машине лежала бутылка коньяка, подаренная одним художником. Ее у заправщика Жабин выменял на бензин.

Следующее, без чего Жабину никак нельзя, — это телефон. Посредством него Жабин выходит в интернет и является заядлым пользователем.

Одно время он сидел на ваповском портале Siemens.ru и даже конструировал с мобильника интернет-страницы. Потом купил подержанный смартфон. А недавно ездил в Тверь на встречу сетевых друзей — тоже впервые. Жабин думал, будут одни очкарики и аспиранты. А были все нормальные. И даже потом подрались. Жабин всех мирил, а затем развез по домам.

Чтобы накопить на компьютер, Жабин подрабатывает извозом. После работы выезжает на трассу. И так до утра.

…И надо, наверное, сказать о главной мечте Жабина… То есть о девушке. Хотя… Хотя лучше пусть он признается ей сам. И я знаю, что это совсем не мечты. Мечтаем мы. А Жабин берет и делает. Такие люди вселяют надежду.

25.09.2006

Застывшие в нулевых и неготовые к переменам, монстры гламура и нигилисты-маргиналы уходят в отстой. А для офисных хомячков больше не круто тупить в соцсетях, круто — выйти на площадь

Вечером мы, как обычно, занимались ужином. Ковальская доделывала пасту, я натер пармезан, открыл бутылку вина. Костик сидел за компьютером у себя в комнате… Хотя что значит Костик? Костику скоро 26. Работает инженером в архитектурном бюро.

Он мне почти как брат. Младший, наивный, мягкотелый снаружи, но на поверку безумно упрямый. К Косте у нас с Ковальской вообще сильнейшее отеческое чувство, на которое только способны два клерка. По крайней мере, те полгода, что он живет с нами после разрыва со своей женой. Полгода мы, как могли, пытались растормошить человека. Возили на выходные в зоопарк, в «Ашан», что в целом одно и то же. В отпуск брали с собой в Грецию… Но он, по-моему, только все больше отстранялся.

И вот сидим, ужинаем. Я подсыпаю всем пармезана.

— Занавески что-то потускнели, — сказала Ковальская, глядя в окно. — Никуда не годится.

— О! — говорю. — У меня отличная идея. Все едем в «Икею» на выходные.

— На выходные я пойду на Триумфальную, — вдруг сказал Костя. — Схожу, послушаю.

Я чуть не уронил тарелку с сыром.

— Любимая, — говорю Ковальской, — зачем ему на Триумфальную? На концерт, что ли, какой?

— На несанкционированный митинг, — с вызовом сообщил Костя. — Тридцать первое число, слышал?

— Да ладно, — говорю, — ты откуда такие слова-то знаешь?

…Предчувствие стремительных перемен, витавшее в воздухе последнее время, оправдало себя вот так, в один вечер. Уже и не помню, когда возникло это предчувствие. После невиданной шумихи вокруг ДТП на площади Гагарина? Или когда взбунтовавшийся вдруг планктон стал приделывать синие ведерки на крыши своих машин? А хомячки-радикалы (такая арт-группа «Война»), потеряв страх, показали питерским чекистам член на разводном Литейном мосту? Или когда на всю страну облажался Владимир Путин, попросив Шевчука представиться по форме («Юра, музыкант»)? А Химкинский лес? А хипстеры, размахивающие «Афишей» на Триумфальной площади?..

И вот все это в концентрированном виде материализовалось вдруг в моем доме через Костика. Человека, который еще полгода назад начинал корчиться, заговори кто-нибудь о политике.

— Ты еще на процесс Ходорковского сходи! — заорал я ему через дверь. — На Триумфальную он собрался!

— Уже был! — вякнул он. — Дважды! В отличие от некоторых!

Из-за двери слышались позывные «Эха Москвы»… Я что-то упустил. И злился из-за неожиданности происходящего. Ведь еще полгода назад подобная сцена была бы фантастикой… Это как представить, что Людмила Алексеева вдруг пошла бы в бутик «Сваровски» и обвешалась там стекляшками с ног до головы…

Но все перемешалось. Костя вышел на площадь, а к Людмиле Михайловне приглядывается гламур — ему всегда нужна икона. Кашин незадолго «до того» описал признак моды на протест: на площадях и шествиях появились те самые хипстеры, городские модники. (Впрочем, бывалые оппозиционеры принялись защищать «свое» эксклюзивное право на протест и ментовские дубинки. Проклял хипстеров даже их сохранившийся предок Эдуард Лимонов.)

Что при таком раскладе неизбежно? Взаимопроникновение мейнстримовых (в смысле гламурных) и гражданских ценностей. Проявлять гражданский темперамент, сочувствовать, быть полезным — это модно и круто… Самые чуткие на смену трендов — подают пример.

Русский рэп, поющий о тачках и телках, вдруг ясно и точно заговорил о ментовском беспределе, мигалках, Путине и пр. Ксения Собчак, обслуживающая тусовки «золотой сотни», ушла вести дискуссионную передачу на Пятый канал. И т.д.

Застывшие в нулевых и неготовые к переменам переходят в атаку, защищая свой отстой. И если оппозиционер Лимонов проклинает хипстеров, то бухающий «бунтарь-пофигист», голос эпохи офисного планктона Сергей Шнуров нападает на Noize MC. Но «старики» в своем порыве кажутся убогой карикатурой на уходящее время.

«Новые злые», «новые недовольные», «новые интеллигенты» — гражданам нового времени в блогах уже дали названия.

И вот я вижу одного такого перед собой. И это один из самых близких мне людей.

Мы были совсем молодые и неопытные, когда он впервые познакомился с Ингой. Она была чуть старше нас, с богатыми родителями. Не красавица, но с каким-то зачаровывающим взглядом, уверенными жестами. Когда она уходила, аромат ее духов надолго оставался в нашей с Костей комнате, рождал в голове образы беззаботной жизни. А когда появлялась снова — в нашем соевом рационе возникали экзотические десерты, дорогое бухло и голубой сыр с плесенью — какие-то неведомые «Горгонцола» и «Блё д’Овернь»…

Все больше времени они проводили вдвоем. И вот уже Костя привыкал есть сыр маленькими кусочками. Сочетая с красным вином. Занюхивая палочкой корицы…

…Какое-то время мы еще находили общие темы. Потом все чаще стали проскакивать какие-то Санчесы, Тимоти, спа-салоны, «Инфинити» и прочее. Я ехал на работу, он ложился спать, я возвращался — он спешил на очередную тусовку. Я, не скрывая, злился на эту гадину. А она, похоже, ненавидела меня.

И вот однажды он позвал меня. «Угощайся! — говорит. И пододвинул тарелку с сыром. — Настоящий «Блё д’Овернь». Я отказался, мы закурили. И Костя заявил, что больше, наверное, нам не стоит видеться. Так и сказал: «Похоже, разошлись наши пути, старик». Да и я был хорош:

— Ты продался за кусок сыра! Ты!.. Ты блядоверн!

— Ты не уважаешь мой выбор! — завопил он в ответ.

Я болезненно переживал такой исход. От нервов резко упало зрение…

В общем, не виделись мы несколько лет. Как ни странно, первой позвонила Инга. Сказала, мол, Костя совсем зачах без общения, «надо приоткрыть форточку». Прикатили на «Инфинити». Костя раздобрел, казался каким-то суетливым. И зажатым — после каждой фразы с опаской поглядывал на Ингу. Рассказывал, что тесть берет его в долю — главой московского офиса. О будущем загородном особняке. О том, как Инга съездила в Париж. А он научился готовить жульены и запеканки со злаками. Каждое утро готовит Инге завтраки…

— Но хочется, знаешь, как раньше, сходить в «Ростикс», пожрать крыльев! — вдруг сказал он.

— Конечно! Давай! — согласился я.

— Какая скука, — замычала Инга.

…В «Ростикс» отправились почти инкогнито. Заказали пива. Напились. И Костю прорвало. Выяснилось, что вслед за мной Инга поссорила его со всеми. Изолировала даже от своих друзей. Окружила собой, пару месяцев поиграла в заботливую жену и, кажется, наигралась.

— Понимаешь, я — это ее домашнее животное с функцией прислуги! Готовлю е…ые жульены! Ни шагу без ее ведома! Она расписала мою жизнь на 20 лет вперед!

Затем Костя успокоился. Сказал, что наговорил лишнего и все на самом деле отлично… Мы встречались все чаще, он приезжал к нам в гости, жаловался и снова успокаивался. Так прошло еще полгода, но, по-моему, могло длиться вечно. Нужен был какой-то щелчок. И вот он случился.

На отца Инги обрушились кредиторы: полбизнеса уходило в счет долгов. Планы молодой пары расстраивались. Ни доли в семейном бизнесе, ни особняка. Тогда Костя впервые заговорил, что устал от своей жизни, от Инги, ее денег… Да, во всей остальной стране между тем происходил кризис.

Развелись они стремительно, как и разъехались. Точнее, Костя собрал вещи в два чемодана, которые погрузили в мою машину. Не было там ни его кашемирового пальто, ни его макинтоша, ни гитары, ни всего остального дорогого хлама.

— Ты что, такой гордый? — спрашиваю.

— Нет, просто она у меня все забрала, — отвечает. — А мы же год назад мне зуб протезировали. Я ей предложил: хочешь, протез назад выдернем?

Даже я сомневался, что он выдержит. А Инга была в этом на сто процентов уверена. Она просто спокойно ждала, когда он приползет назад — в беззаботный потребительский рай. Потому что почти все, кто однажды вылез в форточку, — вскоре вернулись обратно.

Но, видимо, что-то щелкнуло по-настоящему. Случилось чудо. Вспышка? Я не знаю… Костя остался. Поступил инженером в архбюро. Купил новый макинтош. Пошел на Триумфальную. Собрался копить на машину.

На всякий случай Инга оставила дверь приоткрытой…

15.11.2010

Наш спецкор испытал на себе действие Пояса Богородицы, используя обходные маневры

Не умею я мириться по-людски. Что-то стукнуло в голову позвонить ей и предложить эту безумную затею, нужен был повод. Уже три месяца, как расстались, поделили вещи, мебель, ритуально порвали совместные фотографии. Но легче не стало. По крайней мере, мне стало еще хуже. Да и, наверное, Ковальской тоже. Иначе зачем она подняла трубку? Да еще и согласилась на эту авантюру.

— Ты сошел с ума, — яростно говорила она в телефон. — Ты ушел от меня, не звонил целых три месяца! И теперь зовешь в церковь целовать какой-то пояс?! Идиот! Да я тебя ненавижу!!! Ты слышишь?!

— Ну прости меня! Понимаю, может, это глупая затея, но все говорят, что реально помогает: женщины беременеют, инвалиды встают на ноги, а разведенные сходятся! И я все понял, я хочу помириться, чтоб как друзья, слышишь? Разве ты сама не хочешь этого?..

Ковальская бросила трубку. Я звонил снова и снова, а она поднимала, слушала и бросала опять.

…Стартовать с Ковальской договорились от ресторана «Ваниль» на Остоженке. Модное заведение Ф. Бондарчука и С. Михалкова находится уже в пределах милицейского кордона (в 100 метрах от храма Христа Спасителя). Поэтому быстро и по-честному проникнуть сюда (как и в другие заведения элитного квартала) нельзя никак. Надо либо отстоять пять часов в основной очереди «для всех» (начало — на Фрунзенской набережной). Либо — полтора часа в очереди «для детей и инвалидов» (организована на Остоженке), подкупив постовых. Или иметь виповский спецпропуск-скороход, существование которого власти упрямо опровергают. Но вполне себе средневековая градация христиан по имущественно-сословному признаку — факт непреложный и до сих пор актуальный.

Удивляют только пропорции между сословиями. Скажем, я думал, число VIP-пропусков в храм не превысит сотни, включая путинский и собянинский. Оказалось, столько випов к поясу Богородицы проходит только за час. На моих глазах десятками в храм просачивались сквозь толпу упитанные тела в черных пальто и их насиликоненные спутницы. Но еще больше удивляла реакция очереди. Люди благодарно пропускали випов.

Они и нас пропускали с видом благодарных убойных коров, когда мы с Ковальской пробирались в ресторан Ф. Бондарчука и С. Михалкова. Я тащил ее за руку и пытался не смотреть людям в глаза.

— Сейчас попьем кофе и встанем нормально в очередь, — успокаивал я ее и себя.

— На Фрунзенскую поедем? — покорно спрашивала она.

— Зачем на Фрунзенскую, мы уже почти на месте.

— Но… — пыталась возразить Ковальская.

— Так все делают. Посмотри вокруг, — надо было убить все сомнения. — Или ты хочешь мерзнуть и месить тут грязь?

На кордоне я сунул постовому сотню в полураскрытую ладонь. И спустя минуту мы очутились словно в другом мире. Играл блюз. Мы сели у окна. Заказали капучино. Но неловкости почему-то стало даже больше. Я чувствовал на себе ее пронзительный взгляд, требующий как минимум объяснений или прощения на коленях. Надо было о чем-то поговорить…

— Редчайшая, — говорю, глядя в окно, — картина. Стояние простого народа в самом дорогом и престижном квартале континентальной Европы. Никогда еще так плотно не соприкасались гламур и православие…

— Это не соприкосновение, а взаимопроникновение, — нахмурилась Ковальская. — Ты смотри, кто тут за столиками. Сейчас только покушают устриц за тысячу шестьсот и побегут к святыне…

…После кофе надо было как-то вклиниваться в очередь. Снова платить постовому? А кто-то пытался пройти бесплатно. У заграждения жеманно кричал на ментов какой-то белокурый парень:

— Пусти меня, я сказа-ал! Я тут живу, да-а, в районе!

— Тише ты, — брезгливо хмурился мент. — Не стыдно тебе вообще у храма появляться, а? Верующие с детьми приходят, а ты тут такой…

— Како-ой такой? — негодовал парень. — Да у вас у всех здесь православие головного мозга!

— Сейчас бить будут содомита, — обеспокоенно шепнула Ковальская.

Но гей уже благоразумно ретировался в толпу. Плюнув на совесть, туда же нырнули и мы с Ковальской.

Попали в очередь для «детей и инвалидов». Маленькие дети спали в утепленных колясках. Женщины разводили в термосах какую-то похлебку. Весь этот караван приближался к своей цели со скоростью 5 метров в минуту.

— Ба, а что нам будет, если мы прикоснемся к поясу? — спрашивала девочка лет семи женщину лет 65.

— Счастье и здоровье на долгие годы, внуча. Представь, как сразу станет меньше хлопот маме с папой, если ты не будешь болеть. На лекарства не будут тратить…

— А я тут свою пенсию перевел в частный фонд, — похвалился я Ковальской. — Доходность за 2011 год — 15%. Почти в два раза покрывает инфляцию! Чума!

— Поздравляю. Но я в счастливую старость не верю, — говорит. — По крайней мере, в России.

— Ну а во что тогда ты веришь-то? В Бога не веришь, в пенсию тоже…

— Верила в тебя, пока ты не ушел…

— Так, давай не будем. Мы же решили.

— Ну, верила в Медведева, но и он, как ты… Еще верила, что, может, и правда разберутся с пробками.

Что тут скажешь… С пробками сегодня и правда была катастрофа.

В приложении для телефонов «Яндекс.пробки» москвичи гневались на «Единую Россию» и верующих. «Мы стоим, а жулики и воры едут!»; «Грядет, братцы, наконец, грядет 17-й год». А вот кто-то пишет, уже обращаясь к сородичам: «О, быдл-класс на «Цивиках» и «Фокусах» проснулся и зароптал!»; «Ребята, «ЕдРисня» не в Думе правит, а в ваших хомячковых головках».

— Я тоже не понимаю, при чем тут «Единая Россия», — сказала Ковальская, отрываясь от телефона.

— Как это при чем? А кто принимал антинародные законы?! Кто грабил и воровал?! Кто довел, б…, страну до такого?!

— До какого, котик? — устало выдохнула Ковальская. — Мы стоим с тобой в очереди для детей и инвалидов.

— Я частично по работе, — оправдывался я.

— А машину во втором ряду ты тут в переулке тоже по работе бросил?

— Да что вообще ты меня отчитываешь как ребенка?! — вскрикнул я от бессилия.

Хотя возразить было нечего. Надо было просто переменить тему или молчать. Иначе никакого примирения…

— Тетя, а вы зачем стоите? — спросил я соседку лет 45 в красном пуховике и с сыном лет 14. — С какой целью к поясу двигаетесь?

— А ты чё, прокурор? — ответила женщина. — Для тебя отдельная очередь, так что вали отсюда. Замордовал бедную свою девочку! А ты, милая, бросай его на …!

Стало противно и мерзко. Хотелось провалиться. Где-то высоко над головой жужжал вертолет МЧС. Сверху ему, наверное, открывался изумительный вид. Огромная толпа сплошным пятном молчаливо течет к святыне по изгаженным тротуарам. Другая толпа, на автомобилях, обездвиженно ждет, заполнив проезжие части, и усиленно строчит в айфоны проклятия государственным руководителям.

Почти у самого входа в храм, параллельно с очередью «для детей и инвалидов», небольшой струйкой внутрь вливаются люди «по VIP-пропускам»…

И каждый, кто без пропуска, мог ощутить полное свое ничтожество. Но большинство, кажется, ничего не ощущало вовсе. После пяти часов на ногах у людей, наверное, не было сил. Или это только я, купив себе «место в партере», не смог принять, что кому-то партер полагается «по крови». Короче, я начал снимать на телефон.

— Как не стыдно вам, тут же дети и инвалиды! — обратился я к VIP-православным. — Ведь сказано в Библии: «Легче верблюду пройти через игольное ушко, чем богачу пролезть в рай».

— Тут какой-то гаврик нарывается, — сказал в рацию постовой с бейджиком «о. Мифодий».

Через мгновение из ниоткуда вынырнул неприметный человек в темно-синей «аляске» и со стандартным лицом фэсэошника.

— Чё ты орешь-то? — негромко сказал мне на ушко человек и взял под локоть. — Занятые люди в храм спешат, а ты кричишь, хулиганишь.

— А чем они лучше меня?! — вякнул я.

— А я в гузло тебе сейчас дам, и узнаешь чем, — сказал человек, с силой сжал хватку и согнул меня пополам.

— Наташа! — только и успел я беспомощно кликнуть бывшую.

В глазах — туман. И как в кассовых фильмах — проносятся перед глазами кадры из прошлого. Боже, как я мог поступить с ней так три месяца назад? Какое я ничтожество и вообще кусок говна. Прости меня, Боже, но я все осознал и без этого пояса. Мне ничего не надо. Я хочу вернуться!

— Руку на христианина?! — слышал я боевой голос Ковальской. — Паломника бьют!

И вот кто-то уже потащил меня за другой локоть. Какие-то люди отряхивали помятый рукав. Фэсэошник, не оглядываясь, затрусил в сторону милицейского «пазика».

…Все-таки почти чудо. Мы с Ковальской поехали домой.

28.11.2011

  • Корреспондентом-стажером. ** Редакция «Новой» поздравляет Павла Каныгина и Наталью Чернецкую с днем свадьбы.

Тексты публикуются в сокращении

shareprint
Добавьте в Конструктор подписки, приготовленные Редакцией, или свои любимые источники: сайты, телеграм- и youtube-каналы. Залогиньтесь, чтобы не терять свои подписки на разных устройствах
arrow