По сути, форум молодых мультипликаторов, отправившийся в заплыв из Питера в Москву на теплоходе «Владимир Маяковский» и был марафонским мастер-классом для неформатных (ненормальных) художников. Нормальные в авторскую мультипликацию не идут: не прибыльно, не слишком престижно: мучительная, неблагодарная работа. Как сказал Константин Бронзит (оскаровский номинант и автор одного из лучших мультов 90-х «На краю земли»): «Нет более «страдательного» труда; год изводишь себя во время работы, потом страдаешь глядя на экран от собственного несовершенства. Видишь-то прежде всего собственные ошибки!» Кто спорит с Маяковским: Поэзия — та же добыча радия./ В грамм добыча,/в год труды.
Конкурс нынешнего КРОКа нечеловечески велик – 178 фильмов из 34 стран. Просмотры нон-стоп, а смотреть анимацию в таком количестве небезопасно: фильмы вертятся в голове, как цветное белье в стиральной машине, легко можно «проглядеть» достойную картину. Юные художники своими работами, казалось, вторили именитому футуристу, чудовищный барельеф которого украшал корабельный холл: «берутся классики,/свертываются в трубку/и пропускаются через мясорубки»
Молодые аниматоры спешат создавать собственные рифмы, тяготеют к новым формам выражения, подчас существуя (по незнанию, а то и просто по серости) в безвоздушном культурном пространстве. Поэтому многие, даже интереснейшие замыслы, задыхались в плену идеи. А как верно пел Окуджава: «Замысел еще не точка». Об этом говорил молодым авторам и Юрий Норштейн. О том, что физика действия фильма, его дыхание, внутренняя музыка обязаны возникать одновременно с замыслом. На вопросы мастера о вертикальном монтаже, описанном Эйзенштейном, о темпоритме, о биомеханике Мейерхольда молодые не умели ответить. А ведь именно темпо-ритм расчищает пространство смысла.
Смешно, что сразу за норштейновским «разбором полетов» показали шотландский фильм «Создание длинной птицы» Уилла Андерсона по сценарию нашего соотечественника Виталия Сичинавы. Издевательское мокьюметари о вымышленном знаменитом аниматоре Владиславе Фелтове, который в десятые годы прошлого века создал знаменитый персонаж Птицу. Сегодня молодой художник снимает с «легендарным» персонажем новый фильм. Но «звезда анимации» Птица много чего повидала на своем веку, ни в грош не ставит амбициозного неуча: «Где сценарий?» Дальше она буквально вторит Норштейну: Что ты знаешь о системе Станиславского? О Мейерхольде? Да ты поди и в Большом театре никогда не был!» «Я режиссер!», —гордо парирует дебютант. «Режиссер чего?!» – саркастически усмехается персонаж. Зал рыдает от смеха. Но ведь правы «Птица» с Норштейном: уровень культуры задает планку миропонимания.
И все же, порой энергия замысли и оригинальность идеи способны удержать фильм на плаву. Маленький неказистый мужчина комфортно живет внутри … кота. И дернул же его черт влюбиться в хозяйку этого самого кота. Вот уж действительно «Всепоглощающая любовь». Хорош момент, когда влюбленный пытается рассмотрет гигантскую Джульетту, зазывно выглядывая из кошачьей пасти. В общем, жутко драматический сюжет.
Недавняя вгиковка Дина Великовская, преданная кукольной анимации, в «Страницах страха» внедряет нарисованную бумажную девочку в черно-белое фотографическое пространство войны. Кадр, в котором дурашливая воображаемая малышка с косичками убегает от настигающего ее реального танка (привет «Балладе о солдате») запомнится надолго. Бумажная картинка мнется, рвется, символизируя непрочность «мира». В ее же фильме «Мой странный дедушка», пронизанном феллиниевской интонацией, чудаковатый старик из пляжного мусора создает для своей ушастой внучки чудесное живое существо-оркестр.
Отличный фильм «Конец связи». Обезьяноподобный старик орущим занудством окончательно проел плешь взрослому сыну. И деваться вроде от него некуда, живут они вдвоем в подводной лодке. Но однажды сын наденет водолазный костюм и рванет сквозь толщу воды вверх.
Мультипликаторы силятся описать невообразимое. Например, песком нарисовать «Путь ветра», смысл которого «подняться над самим собой». Описать эпоху. В экспрессивной, стилизованной в компьютере под деревянные барельефы «Эпохе зверя» – есть «запах» средневековой эры. Мысль автора возрождает карнавальный дух аллегорических бестиариев, силясь различить звериное и человеческое в герое с головой свиньи. В маленьком фильме - большой замах: усилие ощутить космичность человеческого бытия, или, как говорил Бахтин, гротескного тела эпохи.
Неожиданное пластическое решение часто задает нетривиальный ход действию. В «Вверх тормашками» мужи и жена проживают в одной квартире: он на полу, она –на потолке, у каждого из них полная обстановка: от кухни до спальни. Только фотография на стене общая, на ней они молодые обнимают друг друга. Во время уборки, каждый из них картинку к себе переворачивает, не понимая, что не картинка, а вся их жизнь идет «вверх тормашками».
Авторская мультипликация продолжает движение к внутреннему, интимному переживанию. Взрослый аутсайдер Том Муди остро ощущает собственную бездарность. В детстве они с братом ходили по квартирам соседей и фальшиво исполняли песенку «Ведьм Хэллоуина», мечтали о грандиозном будущем, и наверное, были счастливы. Как собрать себя никчемного из растекшегося мороженого детства? В какой-то момент Том вытягивает из собственного уха… себя маленького («Я — Том Муди»).
Среди героев фильмов: Рыбак у которого вместо сердца красная рыбка, и она тянет его в море. («Рыбы»). Потерпевший аварию летчик, бредущий сквозь кофейные пески, сквозь миражи и реальность («Последний глоток»), отдавший Богу пустыни последний глоток воды из фляги. «Оптимист» – маниакально жизнерадостный петух и его предсмертный танец перед кастрюлей с кипятком. Брутальные сиамские близнецы, избивающие друг друга до смерти. Женщина, нашедшая в снегу глаз солдата, пытающаяся подобно Пигмалиону, сконструировать себе «целого» возлюбленного («Части любви»). Овцы-самураи, готовые на гибель ради того, чтобы быть вместе («О, овцы!») Чистюли ангелы, боящиеся испачкать белые крылышки в людских проблемах. Африканский мальчик, с помощью вырезанной из бумаги снежинки, призвавший в пустыню зиму («Снежинка»). В доме умершего таксидермиста остается единственное живое существо – муха. Маленькая девочка, проникает в дом самой Смерти («Вжик»), и весело играя, перемешивает «учетные карточки» на новые «поступления».
А еще… Пингвины в аквариумах, слоны в валенках, петухи в модных скафандрах, дружелюбный скелет Костя, каша, съевшая кошку, женщина-комод, у которой вся жизнь тоскливо разложена по полочкам. Эта пёстрая «жизнь со сдвигом» многое объясняет наш сдвинутый с катушек мир.
«Рисовая или армянская» (это разновидности бумаги) - попытка пластическими средствами изобразить разорванное сознание. У мужа – старческая деменция: в голове дырка, из которой сыпятся бумажки с невразумительным текстом. Как быть, сдать его в приют? Но на одной из бумажек корявые слова срастаются в признание любви, и пожилая пара тихо вальсирует, кружась «в одной карусели отвесной». Перемена состояния, настроения происходит прямо в кадре, «переворачивая» и зрителя. Седую Даму сдают в дом престарелых, здесь вокруг нее натуральные «овощи» с едва проступающими человеческими чертами: луковицы, картофель, морковь («Старая тыква»). Она и сама превращается в чернеющую на глазах тыкву. Единственный шанс – замедлить порчу - спрятаться… в холодильнике. В прачечной пожилой рабочий замечает на полу следы его юной жизни («Вращение») - между сушащимися простынями мелькает край алого платья его давней спутницы… Ветхая старушенция готовит ужин для своих давно умерших друзей. Сын раздражен: «Мама, опомнись! Им бы давно перевалило за сто лет!» Но вскоре в дверь постучатся долгожданные гости («Визит») Новобранец Скорой помощи Патрик пытается смягчить бессердечность мира к своим подопечным. Он пьет с одинокой старушкой чай, играет со смертельно больным в шахматы, смотрит с инвалидом футбол по телеку. Ему не излечить их от ощущения ненужности, не спасти от скорой смерти. И вот уже самому Патрик нужна «скорая помощь» («366 дней»).
Молодых художников не пугают громкие имена классиков. Филипп Ярин делает свою вариацию рассказа Кафки («Старый листок»). Листок – манускрипт, хранящий мудрость жизни до прихода варваров. Сегодня кочевники к ужасу спрятавшихся по домам жителей, рвут горячее мясо с живого вола, жгут книги, завтра варвары постучатся в дома горожан. Вгиковская второкурсница Настя Чернова решилась на семиминутную версию антиутопии Бредбери «451 градус по Фаренгейту». Конечно, нередко намерение больше скромного фильма. Многие работы зависают на рубеже между свежей идеей и ее невоплощённой реализацией.
Что радует? Анимация вышагивает из замкнутого круга самовыражения, рассказывая о времени, о внешнем мире. При этом именно оптика авторского взгляда рождает в зале ответную сочувственную реакцию. Мы сопереживаем «Коту Пишто», решившемуся от тоски и одиночества покинуть родную деревню. Мы радуемся чудесному спасению шахтеров, погребенных заживо, но выведенных наверх почерневшим от угля некогда белым котом («Умба-умба) По-прежнему в почете анимадок. Корейский фильм «Бабушка океан» - рассказ об опасной профессии пожилой ныряльщицы за моллюсками с острова Джеджу. «Дневник Темби» снят на основе документальной радиозаписи дневника погибшей от ВИЧ-инфекции семнадцатилетней африканской девушки. Врачи сказали ей: «Вы - озеро с крокодилами, никто не угадает, когда вирус поглотит вас». И Темби решает разговаривать по душам… со своим вирусом.
Что печалит? Кажется, молодым авторам не хватает дерзости в воплощении своих смелых замыслов. «Если песнь не громит вокзала, то к чему переменный ток?» —призывал поэт Маяковский.
Общая проблема для подавляющего числа фильмов стара как сама мультипликация —отсутствие драматургии. Финала нет в подавляющем числе картин. Ощущение, что режиссёр запускается с неким текстовым полуфабрикатом, надеясь, на то, что в раскадровке, в процессе съемок все выправит. Старая же мудрость гласит, что по хорошему сценарию можно снять плохой фильм, а по плохому сценарию хорошего кино никогда не снимешь. К тому же, авторы не умеют прорастить фабулу воздухом живых подробностей. А деталь в анимации подчас важнее самого фильма. Он забудется, точная деталь – никогда. Как финальный кадр в изысканной истории из древних времен китайской династии Тан «Пир наложницы». Главная наложница ревнует императора, и когда гонец, примчится из далекого края и принесет к столу избалованной красавицы ее любимые ягоды личи, она произнесет вдруг: «Казнить его!» По полу покатятся красные ягоды, перед внутренним взором зрителя возникнет неотвратимый образ смерти.
В компьютере создают не только незабываемые характерные персонажи, но и самые разные фактуры: от пластилина до песка; сочиняют невообразимые смысловые территории. И здесь игровому кино, исключительно аттракционно использующему цифровые технологии, есть чему поучиться у искусства одушевления, которое что ни говори, в своей сути есть чистая поэзия, где «опрометчиво медлит душа», а «под веко летит золотая соринка».
