Пьяный скот убил семь человек на автобусной остановке на Минской улице возле дома, в котором прописан премьер, и Дума ужасно возбудилась: предлагают давать пожизненное за пьяное ДТП за рулем.

Дума не возбуждалась, ни когда вице-президент ЛУКОЙЛа на своем «Мерседесе» снес двух женщин; ни когда кортеж председателя Верховного суда, рассекая по встречной, смял в лепешку «Жигули», ни когда невинные водители попадали под колеса кортежей главы МВД Нургалиева и его зама Суходольского. Но когда у убийцы не оказалось ни чинов, ни денег, Дума сразу же возбудилась. Ниже — о том, почему поправки, предлагаемые Думой, заведомо бесполезны, и заодно пользуюсь случаем поблагодарить моего доброго друга Михаила Блинкина, одного из лучших российских экспертов по транспорту, без которого этой колонки бы не было.

В наиболее благополучных странах мира — Великобритании, Японии, Дании и пр. — на 10 тыс. автомобилей приходится меньше одного трупа. В наименее благополучных странах — Индии, Пакистане, Иране, всяких африканских Сьерра-Леоне — на 10 тыс. автомобилей приходится 80 трупов.

Россия равноудалена и от Уганды, и от Швеции. Долгое время у нас приходилось 10 трупов на 10 тыс. автомобилей, потом эта цифра пошла на спад, в 2009—2010-м она снова выросла и сейчас пребывает на числе «7». То есть некое улучшение, но в классе двоечников.

Это я к чему? К тому, что по этой статистике наглядно видно, что уровень транспортных рисков в стране зависит от качества социальных институтов: от судов, равенства прав всех участников дорожного движения, возможности обращения в суд с гражданскими исками и пр.

Непосредственно такая гигантская разница в смертности зависит от двух вещей.

Первое — это планировка города.

В современном западном городе есть два вида транспортных артерий. Первый называется «улица». На улице главный — пешеход. Автомобиль на улице находится в несчастном, подавленном и подчиненном пешеходу состоянии. По улице невозможно ехать быстро. Физически.

Второй вид транспортной артерии называется «хайвей», он же motoway, freeway, autobahn и пр. На хайвее главный — автомобиль. Пешехода там нет вообще. Нет тротуаров, домов на тротуаре, автобусных остановок — нет ничего, кроме автомобилей.

Третье транспортное кольцо Москвы, не считая участка от 1905 года до проспекта Мира, — типичный хайвей. Но в основном Москва состоит из гибридов. Типа Ленинского проспекта, по обочинам которого дома, люди и остановки, а в середине — четыре полосы, редкие светофоры и возможность разогнаться хоть до 200 км/ч. Во всех учебниках по теории транспорта написано, что в принципе гибриды бывают, но увлекаться ими не надо. В Москве гибриды — это правило, и Минская улица, где произошла авария, — это как раз такой гибрид. На обочине — остановка, а разогнаться можно до 200 км/ч.

Что при СССР мы строили «виртуальные шоссе» — то есть шоссе, которые являются обычной городской улицей, но для начальства превращаются в бессветофорный хайвей одним взмахом гаишной палочки, — это ладно. Но ведь мы уже 20 лет живем при частной собственности и частном автомобиле — а шоссе наши все до сих пор виртуальные.

Но самое главное другое. Вы будете удивлены — но ни в одной автобезопасной стране не наказывают именно за «пьянство за рулем». Traffic Safety Аct в Великобритании знает два понятия: «dangerous driving» и «careless driving». «Опасное вождение» и «небрежное вождение». Небрежное вождение — это административное правонарушение. «Опасное» — уголовка, причем вне зависимости, задавил ты кого-то или нет и был ли пьян или трезв.

«Опасное вождение» — это то, что создает угрозу жизни и здоровью неопределенному кругу лиц. Это все равно, если бы человек вытащил автомат и начал садить из окна в белый свет как в копеечку. Его будут судить за стрельбу, а пьян он был или трезв — это дело десятое.

По какой статье будут судить пьяного Александра Максимова? «Нарушение правил дорожного движения, повлекшее по неосторожности смерть двух и более человек». При чем тут неосторожность? У человека был умысел. Умысел не на убийство, а на агрессивное вождение. За это его и надо было судить давно: за dangerous driving.

Собственно, из последнего ясно, почему наша практика отличается от западной. Dangerous driving — это норма поведения нашей элиты, а тому, что делает элита, всегда подражают остальные.

Диктатор Франко останавливался на светофорах. А у нас инспектор ГИБДД в принципе не может остановить человека, если он, к примеру, показывает удостоверение прокуратуры. У нас второй помощник районного прокурора имеет больше привилегий на дороге, чем шведский король, оштрафованный как-то за неправильную парковку, или премьер-министр Норвегии, которая просила у депутатов позволения пользоваться при срочном вызове в парламент полосой общественного движения и получила ответ: «Пользуйтесь такси».

В России «опасное вождение» является не преступлением, а привилегией. В России нет равенства участников дорожного движения и нет неотвратимости наказания. Без всего этого поправки «ЕдРа» — чистая профанация.