Верховный суд выдал индульгенцию сотрудникам правоохранительных органов на войну против населения
Хорошие новости для ПАСЕ и плохие для нас.
Своим отказом ехать в Страсбург г-н Нарышкин, конечно, сослужил ПАСЕ добрую службу: появление на трибуне парламентской ассамблеи человека, ставшего спикером вследствие прямой фальсификации итогов голосования, выглядело бы чересчур неприлично. В ПАСЕ, думаю, вздохнули с облегчением.
Плохая же новость в том, что громогласный — по лекалам советских демаршей — отказ Нарышкина является не столько реакцией на подготовленную ПАСЕ резолюцию, сколько превентивным выпадом, свидетельствующим о намерении г-на Путина продолжать репрессии против политических оппонентов. Президент России заранее выкладывает на стол угрозу полного разрыва на случай, если реакция Европы на его политику расползающегося полицейского террора будет слишком резкой.
Между тем вкус к такому террору в России планомерно разогревается. Это род коллективной шизофрении: сознание отвратительности своих вчерашних поступков заставляет сегодня вести себя еще хуже. Подорванная легитимность, как кнут, подстегивает власти, и не проходит трех дней, чтобы лжедепутаты не выступили с очередной инициативой ввести тюремные сроки за что-нибудь или увеличить уже имеющиеся сроки. «Граждане должны сидеть в тюрьме больше и дольше» — это как бы стало слоганом осенней сессии народных неизбранников. Образ тюрьмы просто стучится им в души.
Впрочем, в отстраивание системы полицейского террора Кремль втягивает все новые институты. Так, постановление Верховного суда от 27 сентября следовало бы назвать «постановлением о праве на зачистки и полицейский беспредел».
Постановление посвящено вполне реальной проблеме — толкованию права на необходимую оборону. И в первой части выглядит вполне разумным: оно укрепляет это право и защищает права обороняющегося. Однако уже в пункте 6 говорится, что необходимой обороны не составляет противодействие сотрудникам правоохранительных органов. Юридически здесь нет никакой новации: речь идет о «правомерных» действиях правоохранителей.
Первая хитрость, однако, заключается в оговорке, распространяющей это правило на случаи применения силы «при обеспечении общественной безопасности и общественного порядка». Мало того что эта ненужная оговорка выглядит конъюнктурой и подстрекательством, ее противоправный смысл проясняется в связи с пунктом 28, в котором говорится, что действия сотрудников правоохранительных органов (в том числе с применением спецсредств, оружия и боевой техники!), принесшие вред здоровью граждан, не подлежат уголовному преследованию, если сотрудник действовал в соответствии с положениями «законов, уставов и иных нормативных правовых актов».
Дело в том, что случаи, в которых правоохранители имеют право на применение силы, перечислены в законе. Но теперь (следите за руками!) получается, что если полицейский применил силу в ситуации, выходящей за рамки законных оснований, но по приказу (исполнения которого требует от него устав), то он выведен из-под ответственности. То есть, скажем, получив неопределенный приказ начальства «обеспечить порядок», полицейский может идти метелить мирных граждан сколько заблагорассудится и без всякой опаски: наказать его за то, что он сломал человеку ребро или ногу в ситуации, которая не подпадает под перечисленные в законе случаи применения силы, невозможно.
Постановление заботливо ограждает от ответственности за всевозможные «ошибки»: если задерживаемым оказывается не тот человек, который совершил преступление, если оказывается, что задерживаемый совершил не уголовное преступление, а административное правонарушение, если оказывается, что он несовершеннолетний, — во всех этих случаях (настаивает славный наш Верховный суд) причинение вреда здоровью человека не влечет ответственности! При этом если в первой части постановления (о необходимой обороне) подробно оговаривается проблема соразмерности обороны и угрозы, то во второй части вопрос соразмерности примененной силы практически не затронут. Помните, в эпизоде фильма «Срок» омоновец просто так заламывает Навальному руку и говорит, что сломает, а Навальный отвечает: «Сломаешь — посажу потом». Так вот — не посадит теперь. Так что постановление Верховного суда — это, по сути, такой страстный призыв к садизму.
«Бейте их, бейте и бейте! Вам ничего за это не будет!» — вот девиз судей Верховного суда, вторящий девизу псевдодепутатов. Это индульгенция сотрудникам правоохранительных органов на войну против населения, юридическая база для выведения из-под уголовной ответственности практики «зачисток». Такая правовая коллизия, впрочем, типична для режимов, практикующих неправовое насилие: как оградить солдат режима от ответственности за выполнение противозаконных приказов?
Опасность и коварство тактики Владимира Путина заключается именно в том (как уже приходилось писать), что элиты и общество втягиваются в это новое состояние — состояние полицейского террора — планомерно и постепенно. Если бы у многих из тех, кто работает сегодня в правительстве, еще год-полтора назад спросили, рассматривают ли они для себя возможность работать в кабинете Александра Лукашенко, они бы искренне возмутились. Сегодня — это реальность, которая наступает им на горло. А Лукашенко стремительно теряет лавры самого плохого парня в Европе.
Вторая важная особенность состоит в том, что это не террор, открыто направленный против политических оппонентов. Наоборот, чтобы закамуфлировать его политическую природу, полицейскому террору надо придать форму произвола. Правоохранители получают право на произвол с условием, что оно будет использоваться против противников режима, на которых им будет указано. Но при этом само право на произвол неотчуждаемо. Оно — бонус.
Это означает, что право на произвол системно и будет использоваться разными группами интересов в своих целях. То есть произвол будет иметь такой ковровый характер. Собственно, мы это уже и наблюдаем. Случай Зелениной, всякие безумные процессы по педофильским статьям — все это последствия того сознательного расшатывания норм уголовного преследования, которые необходимы режиму для борьбы с оппонентами посредством институализации произвола.
Наконец, третья особенность: карательно-охранительный экстаз, в который впала путинская администрация, собственно, призван закамуфлировать отсутствие у нее внятной повестки. Понятно, что реформаторские инициативы, разговоры об оптимизации и эффективности, которыми обычно прикрывались дележ и пилилово, уже не воспринимаются населением. Воля к репрессиям — это, собственно, единственный способ продемонстрировать населению целеустремленность и дееспособность власти. Караю, следовательно — существую. Примерно так.
