СюжетыКультура

Бежать нельзя остаться

Майя КУЧЕРСКАЯ написала роман об очень смелой женщине

Этот материал вышел в номере № 111 от 1 октября 2012
Читать
«Тетя Мотя» — третья книга прозы Кучерской. Ее «Современный Патерик. Чтение для впавших в уныние» (2004) был награжден Бунинской премией. Роман «Бог дождя» (2007) — «Студенческим Букером». Новая книга Кучерской с вызывающе домашним, кухонным и халатным названием вышла в «Астреле» пять лет спустя.
Изображение

«Тетя Мотя» — третья книга прозы Кучерской. Ее «Современный Патерик. Чтение для впавших в уныние» (2004) был награжден Бунинской премией. Роман «Бог дождя» (2007) — «Студенческим Букером». Новая книга Кучерской с вызывающе домашним, кухонным и халатным названием вышла в «Астреле» пять лет спустя.

Что абсолютно соответствует завету Юрия Олеши времен позднего НЭПа: «Товарищи, я скажу вам страшную вещь! В эпоху быстрых темпов художник должен думать медленно!»

Там сплетены два сюжета. Главный трудно пересказать. Уж очень всё как у всех. Ну — тетя Мотя: это прозвище, по паспорту она заурядная Марина. Лет тридцати двух, в прошлом училка, ныне корректор в большой газете. Ну — муж Коля, сисадмин. Сын, детсадовец Теплый: он Тема, но из Темы (видимо, через Тепу) получился Теплый. «Теплый был главный ее друг. И Колин тоже». Теплый, вместе с мамой и папой, попал в классическую ситуацию русской реалистической прозы. «Дом взорвался. …Вылететь на свободу она не успела. Лежала под плитами, кирпичами, чайниками, половниками, шумовками, разбитыми чашками, пианинами, обгорелыми коврами… Ее вытащил из-под руин Тема. И все эти годы так и тащил ее и Колю на себе».

Каждая вторая (если не первая) семья это проходила: раздражает каждый вздох. Его — пустая солонка, ее — компьютерная стрелялка, его — трепетная теща с «Новым миром», ее — мужнина подмосковная родня с запасом варенья под пружинным брачным ложем «молодых». А кругом «пробки» и осенняя слякоть, непрерывная правка газетных корректур, «сплетенных из слюней и взвинченности, напитка Energizer и нереализованных амбиций». В темной воде дрожат огни Нескучного сада. Воспитательница велела собрать гербарий… пошел снег… вот и Пасха. Всё как у всех. И тетя Мотя отчаянно влюбляется в усталого эссеиста, китаиста, колумниста, телезвезду.

А в параллельном сюжете — седой учитель истории из города Калинова шлет в редакцию клочья семейной хроники. Его предок-протоиерей, отец Илья, погиб в Ярославском восстании 1918 года. Семью разметал, растоптал, скрутил, извел веселый ХХ век. Здесь тоже всё как у всех: но пока из Калинова, города-героя «Грозы» Островского, идут эти письма — тетя Мотя дышит ими и греется от них. Слышит иной русский язык. Видит иную Россию: она несравнимо лучше нашей.

В своем роде это чтение — такое же бегство, как ее запретная любовь.

Автор тонок, трезв, жесток там, где отслеживает микрометрические движения душ и тел. Да нет: не на небесах совершился брак Коли и Моти. Тут тоже всё как у всех: легкость развода надежно обеспечила нескольким поколениям легкость брака… А легкость брака так же надежно обеспечивала неизбежный развод. Особенно ежели в дом вломилось Большое Светлое Чувство.

…И тут тетя Мотя бунтует! Сходит с проторенной тропы. Нет, не на небесах совершился их брак: но уж если это брак, и он совершился, если в детской сопит Теплый и на подоконнике сияет картинкой с Дедом Морозом «картонная избушка» елочного подарка, — мы упремся на этом месте. У нас не будет другого. Тетя Мотя стоит здесь и не может иначе. Здесь дом, здесь строй. Как ласточка — из слюны и глины. Больше не из чего.

Она шепотом сипит подруге в ночном московском разговоре: «Я хочу? Я хочу, чтоб этому учили в школе, с первого по одиннадцатый класс — как относиться к будущему мужу, к будущей жене. Что такое душевный труд в семье, почему так важно не хлопать чуть что дверью, а идти другому навстречу, и жертвовать, жертвовать собой! Вот чему надо учить, а не, прости Господи, сексуальной грамотности». Нос распух от слез и простуды. Руки дрожат на руле «Запорожца». Волосы, поди, растрепаны. Не праведница без страха и упрека. Так… горе луковое.

С тою же страстью она сипит другому собеседнику, автору любимой «Грозы»: «Почему, почему, глубокоуважаемый Александр Николаевич, вечно все у вас кончается свадьбой? …Неужели, кроме этого, вам нечего больше нам рассказать? Может быть, вам неизвестно, чем все это кончается, вся эта гацская семейная жизнь? Омутом и геенной огненной!»

…Морали — непробиваемой, как броня, — в романе Кучерской нет. Зато все омыто вечерними огнями, дачным дымом, волной старушечьей «Красной Москвы» на парковой танцплощадке в Лефортове, теплым духом капучино в кофейне. Тут есть безусловная ценность: Теплый с войском плюшевых обезьян и пуделей. И есть вторая: мир. Если угодно, мир Божий. К тете Моте он повернут Москвой.

И этот обыденный до оскомины город тетя Мотя любит.

Учитель истории Сергей Павлович, безнадежно больной учитель, у которого недавно дуром сожгли дело всей жизни — школьный Этнографический музей, пишет ей: «Уклад! Без уклада нет жизни, нет настоящих людей. Но если уклад все-таки утрачен — путь один: его нужно создавать… И начинать в нем жить».

Речь почти о том же. Не о том доме, который сожгли общими усилиями в 1917 году. А о том, который тетя Мотя, тетя из толпы-2012, будет строить на пепелище. Из себя: больше не из чего.

Решение, принятое ею, требует мужества. Жить, терпеть и любить, не убегать из дома — вообще занятие для самых смелых.

Книга Кучерской смела трезвым смирением ее героини. Приятием мира. Чем-то, напоминающим запись Розанова: «Я понял: в России быть бунтовщиком — это пойти и отстоять обедню…»

shareprint
Добавьте в Конструктор подписки, приготовленные Редакцией, или свои любимые источники: сайты, телеграм- и youtube-каналы. Залогиньтесь, чтобы не терять свои подписки на разных устройствах
arrow