Беременные женщины обходили бы его стороной, но этот родильный дом — единственный на весь Волховский район Ленобласти (около 100 тысяч жителей). Где рожать? Бежать к кому? В Питер (140 км от Волхова) при схватках — только на вертолете. Несколько месяцев мамы вынашивают и за несколько минут теряют младенцев здесь.

После гибели в палате роддома 35-летней Елены Ивановой и двух ее дочерей даже привыкший к детским похоронам город встал на дыбы.

— Роддом наш давно пора закрыть, — сегодня в Волхове на каждом углу повторяют люди.

Легко. Толпы проверяющих, стянутых сюда в начале октября, найдут причину. Можно разогнать не внушающих доверия врачей. Отыскать и наказать виновных. И это будет справедливо. И безысходно. Так нельзя и иначе невозможно?

— Палка о двух концах, — рассуждают местные женщины. — Воздать по заслугам, потерять роддом или сохранить, но оставить всех без наказания и всё как есть. Только такой роддом — тоже не роддом…

«Никогда не буду врачом»

— Мы шли за детьми в роддом — а получили в морге, покупали ленты и конверты — а пришлось сколотить им гробики, — свекровь (Ольга Ивановна Иванова) и мать (Марина Николаевна Павлова) погибшей женщины вспоминают последние дни. — 25 сентября нам привезли заказанную в интернет-магазине коляску: в Волхове для двойняшек не найти. Утром 26 сентября Лена попросила купить два байковых одеяла малышкам: в родильном отделении холодно… В ночь на 27 сентября не стало никого…

У Елены Ивановой от первого брака — две дочери. Теперь — сироты (их отец трагически погиб в 2006 году). 16-летняя Лиза учится на втором курсе медучилища.

— Ба–а, ну съешь что-нибудь! Смотри, как вкусно, — уговаривает Лиза. На плите — ее едва ли ни первый кулинарный опыт. Уходим с кухни.

— Я попытаюсь вырастить Милу (младшую сестру. — Н. П.) и дать ей всё, что мама не дала, — тушь ползет по мокрым щекам. — Всё у нас будет хорошо, — сама себя убеждает девочка. — Только я не буду врачом. Никогда…

6-летняя Мила тихо плачет, гладит и целует фотографию матери, взрослым сказала: «Боженька — дурак, если это Он забрал маму…»

Муж Николай молчит. Глаза — пустые.

История Лены и Коли — счастливая и короткая. С пеленок жили в 15 км друг от друга, а познакомились в 2009 году в Египте, где отдыхали в одно и то же время. Больше не расставались. Об отношении мужа к дочкам жены коротко: сейчас именно он оформляет опеку над ними.

«Родишь сама»

Беременность у Лены протекала без осложнений. Обследования, лабораторные анализы, УЗИ… Мать и свекровь перебирают пачку документов из волховских клиник и петербургских центров акушерства и гинекологии: всё в норме. Вспоминают:

С 39-й недели беременности у Лены начали отекать ноги. 19 сентября ее положили на сохранение в стационар.

— Ставили капельницы, но отеки усиливались: раздулись лицо и руки, — хмурится мать.

— Лена просила о родовспоможении, о кесаревом сечении — бесполезно, — уверяет свекровь. — 22 сентября позвонила мне: «Ольга Ивановна, может быть, рожать платно?» Я ответила: «Конечно, Леночка, давай платно. Что мы — денег не соберем?» Невестка задала вопрос о платных родах заведующей родильным отделением Светлане Клименковой. Но та ей отказала: «Тебе это не нужно. Роды не первые. Здорова. Родишь сама. У тебя — близнецы. Когда ты станешь рожать — все врачи будут подняты на ноги…»

«Всё плохо»

26 сентября Николай Иванов созванивался с женой не раз:

— В 17.00 набрал ее номер. Попросила принести в роддом футболку, тапки… Около 19 часов сама позвонила, сказала, что у нее сильные схватки. Сходила к медсестре. Ей сделали какой-то укол. Жаловалась, что стало хуже. Лежит в палате. Последний разговор с Леной — в 19.40: «Не приходи. Ничего не надо. У меня отошли воды. Буду рожать…»

Больше Николай жену не слышал.

— В 7.40 — вдруг звонок с номера Лены. Мужской голос (дежурного врача Сергея Лялькина. — Н. П.): «Вы муж? Подъезжайте в роддом к 10 утра. Всё плохо».

— Около 8 часов я не вынесла тишины, — вставляет мать, — позвонила в родильное отделение. Спросила об Ивановой. Мне ответили: «Будем говорить только с родственниками».

— А я кто? — опешила Марина Николаевна.

Бросили трубку.

«Тромб»

Родные примчались в 9 утра.

— Соседка по палате рассказала нам: вечером Лена сходила на укол, вернулась, упала без сознания. Соседка побежала искать врача или медсестру — никого не могла найти. Никакой полной палаты врачей, по крайней мере — в первые минуты, по словам очевидцев, не было. Как уверяют женщины, в отделении на тот момент работали всего два врача.

В 10 утра 27 сентября заведующая родильным отделением Светлана Клименкова изложила мужу и матери Елены свою версию событий минувшей ночи:

— В 19.45 у Ивановой отошли воды. Медсестра пошла за историей болезни, чтобы перевести роженицу в родильное отделение. Это заняло 10 минут. Лена на минуту прилегла, тут же встала или села, потянулась за пакетом или чем-то еще, упала без сознания. У нее оторвался тромб, что и привело к смерти. Все случилось внезапно. Никто не ожидал, что оторвется тромб. Мне позвонили около 20 часов. Я 40 минут добиралась до роддома. Пока ехала, думала: «Сохранить хотя бы детей». К сожалению, дети погибли практически сразу. Реаниматолог был в соседней палате. Всё, что в этой ситуации нужно, мы делали. Прекратилось дыхание — подключили к аппарату ИВЛ. Начали открытый массаж сердца. Кололи все дефицитные препараты. До 3 часов ночи боролись за ее жизнь. Все реабилитационные мероприятия — без результата. Не спасли ни мать, ни младенцев.

Странная история болезни

— Дело не в тромбе, а в том: почему всё это произошло? — 28 сентябре в морге объяснял родным Елены патологоанатом Сергей Витко, проводивший вскрытие и изучавший историю болезни женщины. — Большого тромба, как это чаще всего бывает в подобных ситуациях при летальных исходах, не обнаружено. По предварительной версии, у роженицы стремительно развился ДВС-синдром (синдром диссеминированного внутрисосудистого свертывания), приведший к гибели. Главное — выяснить причину его развития. Она станет понятна после гистологических исследований и экспертиз.

По заключению патологоанатомов, сердцебиение плодов перестало прослушиваться 26 сентября в 19.55. Смерть матери наступила в 2 часа ночи 27 сентября.

Экспертов крайне смутили медицинские документы, изъятые в роддоме и переданные следователям.

— В истории болезни в ту ночь фигурируют только два врача: анестезиолог и акушер-гинеколог. Если и присутствовал рядом с пациенткой кто-то еще, тот же реаниматолог, то это никак не зафиксировано! Вдобавок нигде не указано ни одного препарата, которые кололи Лене, — удивлены специалисты.

Обойдемся без вас

«Обстоятельства смерти жены кажутся мне подозрительными, я не могу исключить, что смерть наступила по причине ненадлежащего лечения и халатности врачей», — написал Николай Иванов в своем заявлении, с которым 28 сентября он и близкие погибшей постучались в следственный отдел Волхова.

— Заявление по факту смерти у нас принять отказались, — разводят руками родственники. — Мол, документы из стационара и так поступят. Повод будет — дело возбудят и без вас.

29 сентября Лену, Милану и Лиану (так родители хотели назвать дочек) похоронили. Тишина повисла в квартире: ни намека на интерес ведомств к осиротевшим и овдовевшим.

3 октября сотрудники аппарата уполномоченного по правам человека в Ленобласти случайно узнали об этом ЧП. Областной омбудсмен Михаил Козьминых обратился в прокуратуру и следственный комитет с вопросами.

4 октября руководитель следственного управления СК РФ по Ленобласти Владимир Лоскутов взял под личный контроль — не проверку по факту произошедшего, не ход уголовного дела — ни того, ни другого еще не было, — а трагедию.

Тогда и завертелось расследование. Родные готовились к поминкам: 5 октября — 9 дней после смерти. А следователи обрывали звонками телефоны матери и мужа: «Срочно придите, напишите заявление…» Родственники не успели, судмедэксперты — тоже. Не дожидаясь ни обращений, ни экспертиз, СУ СК РФ по Ленобласти возбудило уголовное дело в отношении врачей по ст. 109 ч. 2 УК РФ «Причинение смерти по неосторожности вследствие ненадлежащего исполнения профессиональных обязанностей».

В роддом нагрянули проверяющие всех существующих инстанций: районной и областной администраций, СЭС, Госнаркоконтроля, налоговой инспекции, Пенсионного фонда, страховых компаний… И мы.

«Просто так в роддоме не умирают»

Лишь при родственниках — Ольге Ивановой и Марине Павловой — заведующая родильным отделением Светлана Клименкова согласилась общаться с журналистами «Новой» (беседа — в сокращении):

— Кто подошел к Ивановой, когда ей стало плохо? Что происходило в первые минуты?

— Мне сложно комментировать, что там было. Участия в той ситуации я не принимала. Там находилась вся дежурная смена. Я знаю, что одновременно в палате были и анестезиолог, и реаниматолог, и акушер-гинеколог, и дежурный врач, и медсестра… Все комментарии по поводу того, что мы делали (правильно ли, достаточно ли) — в следственном комитете. «Скорая» из Петербурга приехала поздно. Они вообще ничего не сделали.

— У Лены шла 40-я неделя беременности, двойня, крупные дети (каждый около 3 кг). Почему вы отказали ей в кесаревом сечении?

— Показаний к кесареву сечению не имелось. Я и сейчас так считаю.

— Почему вы отказали ей в платных родах?

— Она ко мне вообще не подходила по этому поводу. А кроме того — платных родов у нас нет. Такой услуги, как платные роды, в роддоме не существует.

— Очевидцы говорят, что среди врачей в ночь с 26 на 27 сентября были нетрезвые.

— Я к 21 часу приехала сюда. Нетрезвых врачей и акушеров в дежурной смене не заметила.

— Роженицы и молодые мамы в Волхове рассказывают, что нетрезвые врачи в роддоме — не редкость, что по вечерам нелегально делаются платные аборты…

— Я не знаю, что бывает по вечерам. Я, конечно, не могу отследить все ситуации. Я не могу уследить за всеми. Я не живу круглые сутки на работе. Но медицина болеет всеми теми же проблемами, которыми болеет наше общество. Врачи тоже не идеальны. Я не оправдываюсь. Вы можете обвинять меня в чем угодно, и я любое обвинение приму. Потому что я не уголовную, но моральную ответственность все равно несу. Просто так этот случай не пройдет. Никто от ответственности не прячется. Женщины в роддоме просто так не умирают. И дети просто так не умирают. Да, погибают, но для этого всегда есть причины. Можете поверить: это и наше горе тоже. Я заканчиваю свою трудовую деятельность, и, к сожалению, под финал моей деятельности случилась катастрофа.

— Вы уходите на пенсию?

— Конечно, уйду. Я отдала этой работе 30 лет жизни. Думаете, очень просто каждый день принимать решения? Я уйду, но на мое место никто не придет. Никто не идет сюда. На такую работу за такие деньги — это постоянная ответственность за жизни людей. К сожалению, близок момент, когда вас некому будет лечить. Вы хотите наказать врачей? Хорошо. Можно нас уволить. Вопрос только в том: легче ли станет городу?

Роддом — не стены

Роддом в Волхове внешне — большое пятиэтажное здание, выгодно отличающееся от серых двух- и трехэтажек. В 2008 году областные и районные власти вложили около 60 млн руб. в его капремонт, покупку новой мебели и современного дорогостоящего оборудования.

Но здешние доктора-пенсионеры грустно качают головами:

— Роддом — не стены, и больница — не стены и не оборудование. Купили в больницу томограф. Год простоял без дела. Забрали. Увезли. Так и не нашли специалиста в городе, способного делать МРТ…

Местный роддом — лишь отделение Волховской ЦРБ. Весь штат — не более 30 человек.

— Каждый день, — рассказывает Клименкова, — работают три акушера-гинеколога (зарплата — 7—10 тыс. руб.), четвертый — заведующий отделением — я (зарплата — 13 тыс. руб.). Еще три дежурных врача, оказывающих экстренную помощь. Нагрузка у одного врача — 20—25 беременных женщин ежедневно. Плюс в штате 6 медсестер и 5 акушерок (зарплата — 5—7 тыс. руб.). Средний возраст персонала — 50 лет.

Анестезиолога и реаниматолога, по словам заведующей, в отделении нет. Их надо вызывать из ЦРБ. А оттуда, по сведениям медиков, недавно уволились два реаниматолога. Ушли не только они. Число вакансий растет. Кадровый голод неизбывен в медицине Ленобласти. Одновременно (выполняя указ президента о реформе здравоохранения, а по сути — о сокращении расходов на него) в Волховском районе закрыли две больницы: в Сясьстрое и Старой Ладоге. Нагрузка упала на ЦРБ.

Патологоанатомы утверждают: смертность возросла, в том числе — детская. Но цифры теперь стекаются в областные инстанции и не разглашаются.

На гибель новорожденных в Волховском районе «Новой» жаловались и осевшие тут цыгане, и высокопоставленный полицейский.

Заместитель главного врача ЦРБ откровенно призналась:

— Дочке скоро рожать второго ребенка… Не знаю — где… Боюсь.

«Самородки»

Роддом — не стены. Было бы неплохо (полезно), если бы следователи и прокуроры тоже вышли за них. Прогулялись по Волхову. Город — маленький. На улицах трудно не встретить молодых мам. Мы увидели. Послушали. Без следствия и суда не можем утверждать, но просим проверить (есть причины): со слов жительниц Волхова, УЗИ в родильном отделении можно сделать за 500 рублей, об аборте договориться за 3,5—4 тыс. руб., о родах — за 5—10 тыс. руб.

— За эти деньги моего ребенка чуть ли не облизали, — вспоминает мать двоих детей Ирина.

О родах бесплатно — разговоров не меньше. По рассказам женщин, многие рожают почти в отсутствие медперсонала — сами, в шутку называя себя «самородками».

Оксана:

— Я в июле родила сына: асфиксия, перелом ключицы, но нам еще повезло — и инфекций не подхватили. Врачи в отделении не стоят постоянно возле рожениц. Подходят по времени: посмотрят, отойдут. Они только «за», если на роды кто-то придет. Я с подругой рожала, она мне помогала. Моя знакомая — с бабушкой, но та испугалась и выбежала. При мне женщина совсем одна справлялась, врач подошел лишь перевязать пуповину…

Алена:

— В мае родила дочку. Видела: медики выпивают. Некоторые — иногда, другие — часто. Ночные роды принимать не любят. Спать хотят. Колят что-то. Все молятся: лишь бы не выпало рожать ночью…

Время — жизнь

8 октября судмедэксперты установили причину смерти Елены Ивановой: эмболия околоплодными водами.

Как растолковали «Новой» патологоанатомы, такое бывает (происходит, случается) при крупном плоде и беременности двойней. Многие симптомы, наблюдавшиеся у погибшей, являлись показаниями к кесареву сечению или родовспоможению: большой срок, двойняшки, обе — крупные и пр. Специалисты считают:если бы беременность разрешили качественно и вовремя, и мать, и детей можно было спасти.

Почему же не разрешили? Почему не взяли деньги?

Ждали естественных родов на 40-й неделе при беременности двойней?

Гуманные? Принципиальные? Честные?

Волхов — город маленький, и он сегодня гудит — о другом.

Первый муж Лены — Александр Олифиренко — работал газосварщиком. Погиб в 2006 году на стройплощадке: его загнали в котлован варить трубу. А на краю ямы грузили плиты, сваливали грунт. В момент сварки грунт поплыл, плиты поехали. Одной из них Александра и придавило. Уголовное дело по этому факту не открыто до сих пор. Куда там: следствие даже не идет.

— Дело то возбуждают, то прекращают. Это единственный случай в моей практике, когда я шесть лет добиваюсь просто начала расследования, — прокомментировал «Новой» адвокат, представляющий интересы Ивановых, Николай Соколов. — Жена и девочки не жаждали крови — лишь компенсации по потере кормильца. Спустя пару лет после гибели Саши его вдова пробилась на прием к главе СУ СК РФ по Ленобласти Владимиру Лоскутову. После встречи с Еленой Лоскутов лично распорядился о возбуждении дела. Затем производство по нему прекращали несколько раз, Лоскутов постоянно отменял эти постановления о прекращении и заставлял подчиненных работать снова.

Шесть лет Иванова обивала высокие пороги. Ходила в следственный комитет и прокуратуру как на работу. О ее многочисленных знакомствах и частых встречах с руководителями обоих ведомств все в городе знали. И медики Лене сказали правду: «Платных родов в роддоме нет…»

Комментарий эксперта

Вера КИМ, кандидат медицинских наук, заведующая отделением гинекологии МСЧ № 157:

— Эмболия околоплодными водами — очень страшная вещь. Она развивается моментально. В 21 час женщину уже поздно было спасать. Полчаса — это максимум.

Насколько я понимаю, здесь всё было сделано несвоевременно. Если бы врачи вовремя заметили, что дети умерли, они бы поняли, чем это чревато. Внутриутробная гибель плода — запущенный механизм.

Тут очевидно запущение с первого дня, с первой минуты. Всё изначально очень странно: 19 сентября поступила, 39—40 недель, с отеками по нарастающей, двойня. Что ж было не прокесарить человека? 40 недель двойню обычно не донашивают — очень тяжело.

Я должна стоять с другой стороны баррикад, но в этой ситуации — просто слов нет. Я работаю в паре с акушеркой, которая 37 лет отработала главной акушеркой Петербурга. Представляете, сколько в ее опыте всего было? Но мы с ней обсуждали этот случай, и обе — в шоке.