Создатель и руководитель театра «Геликон-опера» Дмитрий Бертман, завсегдатай Дома книги на Арбате и магазина «Москва» на Тверской, лишь недавно узнал о существовании нового книжного «Москва» на Воздвиженке. Бертману тут все подходит: мало того что магазин круглосуточный, с возможностью пить кофе в книжных залах и бесплатным вайфаем, так он еще и находится в пешей доступности от театра. А в книжных Бертман всегда оставляет большие суммы. Встретившись для рубрики «За книжками», мы сосредоточились на литературе, связанной с театром и оперой.
Евгений Нестеренко. Записки русского баса: в 2 т. М., Фонд Е. Нестеренко, 2011.
Интересная судьба: великий русский бас, олицетворение золотого века Большого театра. Пел с Милашкиной, Атлантовым, Образцовой, много сделал с Борисом Покровским. Когда рухнул Союз, Нестеренко был одним из первых, кто покинул Россию, до сих пор живет в Вене. Сделал грандиозную международную карьеру, продолжатель певческих традиций Шаляпина-актера, умнейший человек, философ по своей сути. Знаю, что он долго писал эту книгу, что там не только воспоминания, как бывает часто у певцов: размышления, анализ ролей, художественных явлений.
Когда видимся, всегда много говорим о театре, с ним очень интересно.
«Россия всегда была богата отличными голосами… Наши консерватории дают певцов, которых сразу узнают на конкурсах и тут же обращают на них внимание. Иногда можно заметить некое предвзятое отношение к нашей манере пения, если иметь в виду не Италию, а, скажем, Австрию или Германию: слишком громко, слишком жирно, слишком крупное вибрато. Но наши певцы, которые давно уже вышли на международную арену, составляют чуть ли не четверть действующих певцов во всем мире, и поют они на разных языках в разных стилях. Это подтверждается оперными журналами, которые я регулярно читаю. Мы очень быстро адаптируемся. Мы способны отодвинуть свое и изучить чужое. Наши вокалисты вообще более гибки в постижении чужой эстетической традиции, на что западные певцы, выступающие в русском репертуаре, почти не способны».
Париж. Впечатления русских путешественников в фотографиях и воспоминаниях конца XIX — начала XX века. М., Этерна, 2012.
У меня очень много связано с Парижем. Франция дала «Геликону» международное признание, каждый год мы едем туда на гастроли, я ставил в Монпелье, Гренобле, Лионе, Париже… Моя «Кармен» шла на французских сценах около двухсот раз. На гастролях в Париже мы ходили на кладбище, оно находится на частной территории и открыто два часа в день. Во времена французской революции там находилась гильотина. Сейчас там часовня и поле — множество засыпанных ям, куда сбрасывали тела. Там же были гильотинированы кармелитки из оперы Пуленка «Диалоги кармелиток». На стенах часовни — их имена. Мы играем «Диалоги» в «Геликоне» и пришли туда всем театромь.
Париж подарил мне встречу с Ростроповичем и Вишневской и возможность вместе ставить «Летучую мышь» в Эвиане. Франция наградила меня орденом офицера Академической Пальмовой ветви. Французское посольство всегда было одной из площадок «Геликон-оперы». Жак Ширак — поклонник «Геликон-оперы». Когда он приехал с визитом в Москву, он изъявил желание посетить наш театр, но ему запретило ФСО «в связи с аварийным состоянием здания». Был устроен концерт в посольстве Франции, Валентина Матвиенко, тогда в должности вице-премьера, написала Юрию Лужкову, что надо немедленно реконструировать театр. С этого началась пока бесконечная история реконструкции здания на Большой Никитской, и было это 15 лет назад.
Книга про Париж уникальна фотографиями. Фото не дизайнерские, а реальных путешественников, сюжеты реальной жизни хороши для понимания атмосферы и бытовых мизансцен: их можно тут подсмотреть. Я поставил недавно «Фауста» Гуно в декорациях расцвета эпохи «Мулен Руж» и понимаю, что этот иконографический материал реальной Франции мог бы очень пригодиться.
Замечательная идея: вся литература по Франции, в том числе словари и книги на языке, собрана в одном отделе, и можно, о боже, — смерть читальным залам, — прямо среди книг пить кофе и читать. Запаянные в целлофан книги сотрудники магазина вскрывают даже без твоего обязательства их купить.
«Прогуляться в пять часов по бульварам для приезжего все равно что побывать в своего рода театре. За 10—20 минут отдыха за столиком кафе перед глазами наблюдателя продефилируют самые разнообразные типы Парижа, начиная от собирателя окурков, крадучись вытягивающего их крючочком из-под ног сидящих, до необычайно элегантных бульвардье с моноклем в глазу и сверкающем цилиндре на голове. Быстро проходят златокудрые создания, прикидывающиеся самыми честными и очень занятыми незнакомками, но всегда знающими неподалеку маленький отель. В общем, это беспрерывный калейдоскоп».
Д. Быков, Икс. М., Эксмо, 2012.
Художественное исследование раздвоения личности великого советского писателя Михаила Шолохова. Быков всегда интересен, и я, как многие, не понимаю, когда он успевает все.
Шолохов — загадка советской литературы, которая породила новые версии. Опера «Тихий Дон» композитора Дзержинского шла во всех театрах Советского Союза. Все знали, что Дзержинский был безграмотным композитором, типичным партийным продуктом. Когда мы работали с Геннадием Рождественским, выдающийся дирижер высказал подозрение, что к этой опере мог иметь отношение Шостакович. Он в то время был редактором музыкального издательства, ему было запрещено писать музыку, и он мог написать оперу за Дзержинского. Рождественский дал задание найти оригинал партии первых скрипок — по почерку можно обнаружить авторство. Я уже объявил поиск, мне действительно интересно найти эту страницу — будет новая сенсация, связанная с именем Шолохова. Так что эту книгу мне интересно будет почитать. А книгу Быкова о Пастернаке я прочел с подачи Людмилы Гурченко, она была большой поклонницей Дмитрия Львовича.
«— Приходите к шести, — сказала молодому прозаику Шелестову редакторша «Земли и фабрики» Лидия Муразова. — Все разойдутся, спокойно поработаем.
Шелестов заподозрил бы соблазнение, если бы круглую, крепкую, соломенную его голову могла посетить мысль о домогательствах со стороны Муразовой. Сухая жердь, красное обветренное лицо, губы в нитку. Рассказывали о ее комиссарском прошлом.
Домогательств Шелестов не опасался, а вот что вторгнется в первый том — это запросто. Федор Бутыкин в пивном подвале напротив «ЗиФа» рассказывал, что она из его «Чернозема» железной рукой вычистила все родные воронежские словечки — буторный, заматишный, пыжный. «Ну ты ж подумай!» — кричал Бутыкин. — Пыжный! Скажи «пышный» — и что ты видишь? Ты видишь тьфу!»
Карина Кулле, «СМИ в Древней Греции». М., НЛО, 2004.
Интересно посмотреть, как начиналась и развивалась история обмана, ведь объективность — вечно недостижимый фетиш журналистики. Вольно или нет, но информация всегда субъективна. Понимая это, мы обращаемся к нескольким источникам, чтобы собрать свой пазл возможной объективности. А за развитием СМИ тянется развитие моды, литературы, публицистики, ораторского искусства. Интересная книга, редкое исследование.
«Агора выполняла уникальную роль, будучи одновременно пространством для обмена мнениями, общедоступным садом для прогулок, местом отправления культа, национальным музеем, местом политических собраний, говоря короче, центральной точкой, где сходилось большинство видов общинной деятельности».
Алекс Росс. Дальше — шум. Слушая XX век. M., Corpus, 2012.
Наверное, не надо объяснять, почему мне нужна эта книга? Она о развитии оперной музыки в XX веке. XX век для меня — самый интересный для оперного искусства. Оперы XX века были созданы для театра, не для ласкающих звуков, они уж при их создании были связаны с мыслью и действием! ХХ век, полный войн, крови и насилия, убивал гармонию во всем, и мы пришли в XXI век без мелодии, в надежде найти ее снова.
«Слава пришла к австрийскому композитору Эрнсту Кшенеку, когда он осмелился привнести на священную оперную сцену джаз — или то, что воспринималось как джаз. Подобно многим молодым австрийцам и немцам, он стремился сломать рамки романтического и импрессионистического искусства и присоединиться к бунтующим толпам на улицах новой демократии…
Что нужно Германии, считал Ханс Эйслер, так это музыка, которая говорит настоящую правду об обществе. Когда сочиняете, открывайте окна, наставлял он коллег: «Помните, что уличный шум существует не сам по себе, а создан человеком… Откройте для вашего искусства повседневную жизнь, а затем, возможно, снова обретете себя».
