Сегодня с «Новой» за книжками идет народный артист России, профессор ВГИКа и РАТИ, Черный монах и Великий инквизитор в спектаклях Камы Гинкаса, летописец Пимен и маг Просперо в спектаклях Деклана Доннеллана — Игорь ЯСУЛОВИЧ.
Пойдемте к стеллажам «Российская проза». Вот эту книжку я чуть раньше купил — Евгений Попов «Арбайт. Широкое полотно». У меня сейчас есть идея снять учебный фильм с моими студентами во ВГИКе: скорее всего, не единый фильм, а цикл новелл. И все, что можно перевести в форму диалога, я сейчас читаю, думая об этом проекте. О выходе книги Попова я прочел — и меня сразу заинтересовал жанр: интернет-роман. Кажется, первый в России. Его собственные размышления в «Живом журнале» — и размышления людей, которых он попросил ответить в интернете на вопросы. Вопросы хороши… Ну вот например: «Изнывает ли постсоветская российская интеллигенция под игом дикого капитализма или наоборот?» Во второй половине романа собраны ответы. Вышла очень стереоскопическая картина нашего прошлого и настоящего. И «разложить на голоса» этот роман — одно удовольствие.
Но Попов у меня уже есть. И роман Марины Степновой «Женщины Лазаря» я купил чуть раньше: очень хорошая оказалась книга.
С отечественной прозы мы начали, потому что всегда интересно посмотреть, что надумали за последнее время те, кто понимает современность? И в какой текст это вылилось? Вот новую книгу Людмилы Улицкой берем обязательно. Последнее, что я читал у нее, — «Зеленый шатер». А когда-то снимался в фильме по ее сценарию — «Сестрички Либерти». Володя Грамматиков снимал…
Людмила Улицкая. Священный мусор.
М.: Астрель, 2012
…Для него следующие семь лет были самыми плодотворными годами жизни: он занимался российской демографией, написал книгу, защитил диссертацию. В сорок восьмом его посадили снова, за связь с мировым сионизмом в лице Михоэлса, для которого он писал какие-то рефераты. Излишки образования изымались из общества таким же образом, как в предшествующие годы — излишки продовольствия.
Дмитрий Быков. Икс.
М.: ЭКСМО, 2012
И Быкова берем по этой же причине: мне всегда интересно, что он надумал?
…Замах у него был не на красных и не на белых, а на то, что сам человек вообще неправильное, уродливое, никакими условиями не исправишь порока в изначальной формуле. …Видно было, что пишет очень умный и очень обиженный человек, которого хватает на то, чтоб проклясть и озлиться, но никогда на то, чтоб полюбоваться.
Любоваться всем этим можно было только с самого высокого этажа, на котором и выпущенные кишки — не больше, чем так, красочка; но на этот этаж Воронова не пускали.
Людмила Петрушевская. От первого лица. Разговоры о прошлом и теперешнем.
М.: Астрель, 2012
Я впервые услышал о Петрушевской от однокурсника — поэта, прозаика и актера Евгения Харитонова. Полвека назад. И до сих пор с радостью вижу, как мои студенты выбирают для работы кусочки из ее пьес.
Я узнаю в ее персонажах людей, которые меня окружают. Коммуналки, в которых мы жили… И — язык замечательный. Как там мама говорит дочери: «Ты гордая! Пойми об этом!» Одна реплика — но какие возможности дает актрисе… Актерская профессия в том отчасти и состоит: берешь отовсюду понемногу, всюду ищешь себе материал для лепки. А Петрушевская — такая зоркая, с таким виртуозным слухом, что взять у нее можно целые россыпи.
…Развлекал меня байками. Типа: «Сплю это я, и вдруг открываю глаза — надо мной горит звезда. И так снижается. Яркая! Господи, думаю. А это старшина надо мною склонился, а я сплю на скамейке в скверике».
Микеланджело Буонаротти. Письма. Поэзия.
СПб.: Азбука-классика, 2010
Вот замечательная серия, «Азбука-классика»: эти томики так удобно брать в дорогу, читать в дороге, везти на гастроли, время от времени открывать — и погружаться. Тем более что я никак не могу преодолеть себя: понимаю, что в электронный ридер можно библиотеку заложить, — а читаю по-прежнему «на бумаге». «Письма и поэзия» Микеланджело: скульптуры и фрески я знаю, а вот понять его человеческую сущность очень хотел бы. И не столько на письма надеюсь в этом томике, сколько на стихи. Поэзия ведь всегда — и лучший код человека, и лучший ход к человеку. Вот он, кажется, автопортрет пишет. Правда?
В ком тело — пакля, сердце — горстка серы, Состав костей — валежник, сухостой, Душа — скакун, не сдержанный уздой, Порыв — кипуч, желание — без меры, Ум — слеп и хром, и полн ребячьей веры, Хоть мир — капкан и стережет бедой, Тот может, встретясь с искоркой простой, Вдруг молнией сверкнуть с небесной сферы.
Михаил Зощенко, Саша Черный. Несерьезные истории.
М.: ЭНАС-Книга, 2011
…И вот о языке: я хочу, чтобы моя внучка Глафира (ей скоро пять) тоже могла узнавать язык нашего времени. Дома очень много дореволюционной русской прозы для детей… но ведь наша собственная речь по-другому инструментована, правда? И мне кажется: очень хорошо, если Глаша услышит язык Зощенко. Вот, например, лихая криминальная история из цикла про мальчика Миньку. Совершенно по нашим понятиям не кровавая…
А кот на обложке какой красавец! Но кот тут, наверное, отсылает к Саше Черному (поскольку их рассказы собраны в одном томе): вот как нежится на газете Le Figaro. Кот Зощенко смирно лежал бы на «Известиях ВЦИК». За выражение морды, правда, не поручусь…
Минька, отчаянно заревев, говорит: — Оно было белого цвета. И оно имело три ноги. Услышавши это, следователь опять чуть было в обморок не упал. Он сказал: — Без сомнения, это был белый поросенок, от которого вор отрезал одну ногу для производства ветчины. Михаил Зощенко. «Загадочные истории».
Франсуа Трюффо. Жюль и Джим.
DVD. Cinema Prestige. White series
В студенческое время Трюффо был у нас на особом счету. После показов во ВГИКе мы почти им бредили. Фильм 1962 года. Их трое в сюжете: француз Жюль, австриец Джим — и Катрин, очаровавшая их своей загадочностью и непредсказуемостью. Прелестные бездельники, парижская богема. Их жизнь — бесконечные посиделки в кафе, немного искусства, немного спорта… И эти замечательные переплетения взаимоотношений всех троих. Сложные отношения… нормальные человеческие отношения, к которым наше кино тогда еще и не прикасалось. В жизни люди сходились и расходились, но в художественной форме мы все впервые это увидели у Трюффо. Изысканно сыгранное, изысканно снятое. «Жюль и Джим» огромное влияние на наше поколение оказал: на режиссеров особенно.
…Ага! И вот это интересно. Репринт детской книги начала XX века «Домашние опыты». Я понимаю, о чем речь! Изучив эту книгу, мы сможем устраивать то, что умел дедушка моей жены Наташи. У него было много тайн: на семейных праздниках он показывал весьма впечатляющие мизансцены. Был у него (и долго дома у нас хранился) внушительный тесак — обломок, посаженный на дужку. Эта дужка закреплялась — и было полное впечатление, что вы проткнули руку. Особенно если немного красной краской поработать. У него, конечно, был и точно такой же целый тесак, он предъявлялся в начале фокуса.
Потом дедушка отворачивался — и являлся публике уже пронзенным! Все вскрикивали, было действительно страшно. И это только один механический фокус… А у него были еще химические, оптические! Нет, эту книжку надо купить — и думать, как мы будем развлекать гостей на детских праздниках.
Теперь я буду дедушка-маг! А Глафиру, может быть, возьму в ассистентки. Надо подумать…
