Вообще песни, которые пел он и еще несколько московских журналистов в разнородных «кухонных» компаниях, по сути, были частью целой субкультуры, хотя и слова такого тогда не употребляли. Субкультуры московской и именно журналистской.

Романтический пафос этой субкультуры был развернуто выражен в «журналистском» романе Леонида Жуховицкого «Остановиться, оглянуться», названном строчкой поэта и опять-таки журналиста Александра Аронова, чьи стихи в этих кругах, расходившихся как от брошенного в воду камешка, тоже исполнялись под гитару.

Слова, спетые Юрой на простенькую мелодию, запомнились сразу. Цитирую по памяти без малого сорокалетней выдержки:

Опять страна проводит пятилетку, Опять колхозник потерпел победу, А я с одним отсталым элементом Мечтаю пропустить перед обедом.

Пусть говорят, что Ким Ир Сену плохо, А у де Голля разболелись гланды, Прости меня, великая эпоха, Что я мечтаю не о самом главном. Припев: Но я плохого в своей голове Ничего не имею в наличии. Я советский простой человек, А советское — значит отличное…

«Кто это?» — спросил я, отсмеявшись. «Это Саша Юдахин», — как-то очень тепло ответил Юра.

Выяснилось, что Юдахин тоже был когда-то журналистом (а еще моряком, хотя родился в Средней Азии, учителем, да кем только не был — даже директором Дома творчества). Но прежде всего он был и остается поэтом.

Каждый поэт приходит со своим видением того, что такое поэзия и даже просто — стихи. Для некоторых это безудержный полет фантазии, яркие метафоры. Юдахин не из них. Его стихи сдержанны, всегда основаны на лично пережитом, даже можно сказать, на фактах, но только обязательно самим автором прочувствованных. Именно автором, а никаким не лирическим героем. Я бы назвал это документальной поэзией. Как есть документальное кино, которое часто не менее художественно, чем то, которое называется художественным. И «чувства добрые» «документальные» стихи Юдахина пробуждают еще и благодаря абсолютной достоверности, а это всегда чувствуется:

Жена моя бывшая от докторов пришла ко мне в траурном платье: мой тесть, Анатолий Петрович Ребров, скончался в больничной палате.

И я пожалел, что не вспомнил добром, что не попрощался с умершим. Скончался мой тесть, Анатолий Ребров, — одним одиночеством меньше.

Здесь имя и фамилия не выдуманы, а принадлежат конкретному, пусть и никому не известному человеку. Почему-то это очень важно и передается читателю. Как? Еще одна загадка поэзии.

На днях Александр Юдахин отметил свое 70-летие. В Большом зале Дома литераторов на его творческом вечере на сцене собрались друзья и коллеги: Вероника Долина, Александр Городницкий, Юрий Кублановский, Алексей Симонов, Дмитрий Сухарев… Вел вечер… ну да, конечно же, Леонид Жуховицкий. А в зале были те самые люди из широко разошедшихся по Москве и не только кругов от камешков, брошенных Юдахиным.

P.S.Поздравляем!

Александр ЮДАХИН

Учитель

Мой учитель Сергей Николаевич Марков на войне и в тюрьме был всегда одинаков: сам себя по суровым законам судил, в людях совесть будил и за жизнью следил. Не следил, горемычный ее очевидец — терпеливо любил, дополнял, как провидец, знал Завет, изучил для свободы санскрит. Про него говорили: «Когда же он спит?» Он себя не жалел и болел бесконечно, и хворает, наверно, в обители вечной, на траве-мураве, к валуну прислонясь, через лупу читает славянскую вязь. Мой учитель Сергей Николаевич Марков знал не хуже поляков, чем славится Краков. В Костроме не объехать его по кривой, по Сибири с котомкой своей полевой походил. Назовите поэта другого, кто не хуже Брокгауза и Соловьева мог ответить на самый дотошный вопрос. А Сергей Николаич смеялся до слез. Он смеялся до слез, а теперь его нету. Стосковался Христос по большому поэту. Перед ангелом с кружкой чифира стоит молодой, синеглазый, лобастый старик.