Одна из российских газет печатает письмо пенсионерки с заголовком, не помню точно, но что-то типа «Вор должен сидеть в тюрьме». Это сразу после того, как Вельский районный суд, согласно медведевским поправкам, ско-стил срок Платону Лебедеву почти на три с половиной года. Потом Архангельский областной суд отменит это решение, потом Вельский районный опять скостит, на сей раз поменьше, по этому решению Платон Лебедев может оказаться на свободе 2 июля 2013 года, теперь прокуратура опротестовала и этот срок… Еще после первой отмены как «чрезмерно мягкого» решения суда по Платону Лебедеву — Марина Филипповна Ходорковская дала очень короткий, внятный и ледяной комментарий: «Издевательство, инквизиция и позор юстиции».
Но что могло заставить ту одну из российских газет так быстро и вовремя расхрабриться и более чем за месяц до суда потребовать расправы над очень, очень больным человеком? Думали, что безошибочно действуют на обывателя? Подбирали «упавшие слова», когда они теряют свой смысл? А может, эта пенсионерка по-своему душевный человек (правда, очень, очень по-своему), но просто из тех, кто, сняв голову с человека, интересуется потом, не растрепался ли у него при этом пробор? И почему той одной из российских газет раньше удавалось уберечь себя от таких писем, а теперь — нет? До первого искушения только совмещаем несовместимое?
Люди, которые очень любят психологические удобства, не хотят согласиться с тем, что две вещи не могут одновременно занимать одно и то же пространство. Каждый поступок состоит из положительного и отрицательного элемента.
Лидия Гинзбург писала: «Поступок есть выбор некоторой ситуации, и тем самым отрицание других возможных ситуаций. Выбирая эмоцию, отказываются от покоя; выбирая труд, отказываются от легкости; выбирая подхалимство, отказываются от творчества». И тогда словами, пустыми, как упраздненные ассигнации, словами, не оправданными больше ни творческими усилиями, ни страданием, бьют по голове человека только потому, что очень любят психологические удобства и (или) выбирают подхалимство. Какая-то есть в этом — несмотря на всю определенность ситуации — оскорбительная невнятность.
Но, слава Богу, остаются люди, которые выбирают эмоцию, труд и творчество. Тех, иных, может быть, и больше, но эти — первые! лучшие! — берут качеством чувств.
В Москву приезжал Тбилисский театр марионеток Резо Габриадзе. Лия Ахеджакова взяла меня на «Рамону».
…Влюбленные паровозы Эрмон и Рамона (говорят голосами Чулпан Хаматовой и Сергея Гармаша) должны расстаться. (Прямо как в одном письме: «…мы с вами так редко встречаемся и так часто расстаемся…») Эрмона усылают куда-то очень, очень далеко, на край света, на самую дальнюю границу СССР. А Рамоне — другой приказ, на маленькой-маленькой станции она должна ездить — 300 метров туда и 300 метров обратно. Эрмон посылает Рамоне «поцелуи товарными вагонами» и «устные письма» через репродуктор на столбе. И тут еще появляется цирк шапито. Артисты совсем без денег, у лошадей нет сил тащить повозки, и Рамона соглашается им помочь — довезти до городка Цхалтубо.
Гениальный спектакль. Красивый, трогательный, веселый, радостный, трагический, смешной, свободный. И очень, очень внятный.
И «Сталинград» Резо Габриадзе — это чудо. Чудо — за пределами отчаяния. Когда муравей (точнее, муравьиха) самым восхитительным голосом на свете — голосом Лии Ахеджаковой говорит: «…кто тише нас по земле ходил?..», а чуть раньше спрашивает: «за что, за что же потеряла свою единственную дочь…» — и рыдает весь зал.
И на «Рамоне», и на «Сталинграде» зрители встают и, долго, долго аплодируя, не отпускают Резо Габриадзе. Война, оккупация; запрет на воду и вино (на самое сакральное); на Центральном нашем телеграфе, черт его побери, объявление: «Почтовые переводы в Грузию не принимаются!!!» — именно так, с тремя восклицательными знаками; политики избегают быть людьми; а в центре Москвы, в театре Женовача, зал в полном счастье от Резо Габриадзе, и он прижимает руку к сердцу.
Из книги Резо Габриадзе «Живопись, скульптура, графика» (мы с Лией Ахеджаковой купили в фойе театра, деньги за книгу пойдут больным детям): «Я плохо помню себя. Наверное, в школе я был троечником с тенденцией к четверкам и несколькими взлетами к пятеркам. В таких случаях мама обцеловывала мою макушку от школы до дома…
<…> Со мной всю жизнь путешествует пенальчик, в нем деревянные ручки и флакончик туши.
Я открыл в Москве этот пенальчик и начал рисовать Пушкина. <…>
Я знаю только один случай, когда гениальность поэта соответствует гениальности художника.
Пушкин — гениальный график.
Легкий, воздушный, свободный.
Художник он от рождения.
Его рукой рисовали ангелы».
Рукой Резо Габриадзе тоже рисуют ангелы.
И опять мы обсуждаем, что будет дальше с Лебедевым и Ходорковским, скостят им срок или будут продолжать издеваться; и как нам относиться к тому, что в беседе с госпожой Меркель Путин обвинил Pussy Riot в антисемитизме, или к этому уже никак не надо относиться.
А вчера меня одна женщина рассмешила. Знакомый распекал ее за сочувствие к девочкам, которым дали по 2 года, распекал, распекал — и как последний козырь: «А ты знаешь, что в переводе означает название этой группы? Что это очень неприличные слова?» А женщина так спокойно и расслабленно говорит: «Слушай, ты — семидесятилетний старик, что такого неприличного тебе уже может угрожать?»
У Резо Габриадзе есть работа 2011 года — портрет Мераба Мамардашвили. На весь холст — только лицо. Очень значительное. Огромные глаза, полуулыбка.
Мераб писал незадолго до смерти, январь 1990 года: « Я понял смысл грузинской трагедии. Если тяжел, серьезен — еще не свободен. Торжествующий полет птицы — вопреки всему. Настолько несоизмеримый водоворот, что смешно. А человеку невыносимо быть смешным. <…> Комедия невозможной трагедии. Мир не прекрасен — и не моя серьезность его спасет».
Обцеловывать макушки детей от школы до дома, чтобы они вырастали радостными гениями. Слать любимым «поцелуи товарными вагонами». Выстраивать отношения с начальством через работу, а не через подхалимаж. Не призывать к жестокости — даже ради собственного психологического комфорта. Помнить: «Если тяжел, серьезен — еще не свободен». Быть внятными. И чаще встречаться, чем расставаться.
