СюжетыКультура

Глеб ШУЛЬПЯКОВ: Снова живем в романах Домбровского

Известный писатель — о факультете ненужных вещей нашего времени

Этот материал вышел в номере № 134 от 26 ноября 2012
Читать
Известный писатель — о факультете ненужных вещей нашего времени

Я прочитал «Факультет ненужных вещей» в конце 80-х, когда его напечатали в толстом журнале. Так вышло, что я прочитал его (и «Хранителя древностей») в Алма-Ате, куда поехал на летнюю практику в «Казахстанскую правду». А события обоих романов происходят именно в этом городе.

Я читал «Факультет» по вечерам в центральном парке. После работы, когда жара спадает, а с гор, как из кондиционера, тянет прохладный воздух. Читая, мне ничего не стоило перенестись в тот город. Мне было просто представить Клару и хранителя — так, словно минуту назад они встали со скамейки. Я видел сквозь деревья Родионова с Буддой в мешке, как он тащится в музей. Вечно поддатого старика-столяра Середу. Несчастного Корнилова и неуловимую Лину. Тогда мне, двадцатилетнему студенту, казалось невероятным, что жуткие события романа начинаются здесь. В летнем городе с курортными улицами-бульварами. Что именно от этой парковой ограды хранитель в оцепенении смотрит на горящие окна собственной комнаты (думает: обыск). Что в подвалах красивого дома с пятнистым от солнца фасадом — тот самый карцер, где сутками горит электрический свет, отчего на четвертый день подследственный видит, как из углов выходят белые лошади. Нет, невозможно!

Я прочитал роман в Алма-Ате, а потом вернулся в Москву — и забыл о нем. Но, как и всё, прочитанное залпом в юности, этот роман проник в меня глубже, чем я думал. Насколько глубоко он проник в меня — это я понял, когда стал писать прозу сам. Правда, мне всё никак не удавалось вспомнить буквальный смысл. Не метафорический — о ненужности христианских ценностей в людоедскую эпоху. А именно буквальный: что за факультет? И почему ненужных? Я спрашивал у знакомых, но почти все, читавшие «Факультет» в то время, путались в показаниях. Археологию, гуманизм и музейные ценности — да, называли. Но буквально?

И я нашел это место в романе и только развел руками. Боже мой, как все точно. Как современно, если посмотреть на сфабрикованные и показательные процессы нашего времени. «Вы ведь тоже кончали юридический? — спрашивает хранителя следователь. — Да? По истории права. Так вот, ваш факультет был в то время факультетом ненужных вещей — наукой о формальностях, бумажках и процедурах. А нас учили устанавливать истину».

Одним из основных понятий в области юридического права является понятие «презумпция невиновности». Оно означает: «Человек не виновен, пока не доказано обратное». Это значит, что обвиняемый имеет право давать или не давать показания. Доказывать или не доказывать собственную невиновность. Говорить или хранить молчание. Признавать или отказываться от собственных показаний. Пока его вина не доказана в суде, ни одно из этих действий не имеет юридического значения. Не влечет последствий. И не предполагает наказания.

И вот это право объявляется ненужным. Теперь в основе судопроизводства только одно право: государства и органов обвинить любого — в том, что они посчитают нужным. Или, как говорят герои Домбровского, «целесообразным». Эта цель и тогда (и теперь) заключается в собственной безопасности государства и власти. Она достигается единственным образом: за счет поголовной виновности граждан. Которая, в свою очередь, рождается обратным способом, через наказание. Из: «У нас просто так не сажают» и «Взяли — значит, есть за что».

Всё это известные вещи, конечно. Да и роман по большому-то счету совсем не о них. Не о железных шестеренках в сталинской мясорубке. А о любви, о внутренней свободе. Которая живет у Домбровского на уровне письма, стиля, то есть физиологически. И так же физиологически передается (по себе знаю). Но. С того времени, как я прочитал «Факультет», прошло почти четверть века. Исчезла одна страна, на смену через промежуток 90-х пришла другая. Новая.

И вдруг оказывается, что в судах и следственных комитетах этой «новой» целесообразность по-прежнему выше права. Что монополией на «истину» владеет не суд, а власть. Которая по-прежнему занимается тем, что защищает себя от граждан. Глядя на лица прокуроров и судей, бубнящих фальшивые приговоры, — сомневаться в этом нет никакой возможности. Только обертка изменилась. Инсценировки судов, «разоблачающие материалы» в «партийной прессе» — и фантастически нелепые показания лжесвидетелей — весь этот паноптикум как будто сошел со страниц Домбровского. Все его аникеевы, хрипушины, нейманы, гуляевы и смотряевы (кстати, реальные лица) — они никуда не делись, не исчезли. Просто поменяли имена и фамилии, маски. И стали данилкиными, чайками, сыровыми. Сотнями шестеренок следственных комитетов нового времени. В котором никто из нас, и так уже пострадавших от сталинского «правосудия» (потому что среди предков почти каждого оно кого-нибудь да сожрало, схряпало), — так и не заработал себе права на «презумпцию невиновности». Каждого из нас в любой момент могут сделать «свидетелем» или «подследственным» — в зависимости от того, что государству и власти потребуется. Помните, как у Домбровского? «Вот вам бумага, садитесь, пишите — за что мы вас взяли». Какие уж тут факультеты.

Время, повторяющее литературу, это по-своему удивительное время. Совсем недавно, например, мы жили в сочинениях Салтыкова-Щедрина, поскольку «упразднил летнее время и переименовал «милицию» в «полицию» — это чистой воды Михаил Евграфович. А теперь вот — со всеми этими фальшивыми судами — переместились в романы Домбровского. Во всей этой химерической, баснословной истории (когда литература перечитывает нас) есть только один веселый момент. Потому что история питается литературой тогда, когда ее собственный ресурс исчерпан.

Что касается моей алма-атинской истории, она закончилась тоже отчасти «по-факультетски». В один из вечеров, когда парк уже опустел, а роман подходил к концу, ко мне на лавку подсели двое. По-южному расслабленные верзилы в кепках. Обычная городская шпана.

— Жарко! — сплюнул первый.

Мы помолчали.

— Сейчас бы пива, — мечтательно закурил второй.

Я пожал плечами:

— Откуда?

— Есть место, — сказал первый.

Пиво в ту пору было дефицитом.

— Скинемся?

И я согласился снова.

Это был обычный гоп-стоп, конечно. Но страх заставлял меня верить этим уродам. Верить, что я чем-то виноват перед ними. Что я им должен.

Забрав деньги, второй «пошел за пивом», а мы остались.

— Дай померить, — показал на часы первый. Это были новые часики, купленные с гонорара. На его татуированной руке они смотрелись дико.

— Где его носит? — Он встал, отряхнул брюки. — Пойду, проверю.

И развязной походкой отчалил.

Я просидел до сумерек, хотя и так всё было ясно. Но отвратительно и грязно на душе было не из-за этого. А из-за страха, с которым я не смог справиться. Из-за того, что сам себя предал. Вот такое эхо романа. И где? На лавочке, где в конце «Факультета» сошлись хранитель, выгнанный следователь и пьяный осведомитель. Кстати, наручные часы с тех пор носить я так и не научился. Может, и вправду были ненужной вещью.

shareprint
Добавьте в Конструктор подписки, приготовленные Редакцией, или свои любимые источники: сайты, телеграм- и youtube-каналы. Залогиньтесь, чтобы не терять свои подписки на разных устройствах
arrow