Его арестовали в 1930 году. Как всегда, пришли ночью, провели обыск, перевернув весь дом вверх дном, изъяли взятые с работы документы, вывели из подъезда и запихнули в черную лакированную «эмку». Так началась тюремно-ссыльная жизнь Михаила Якубовича, во время Корниловского мятежа арестовавшего самого генерала Деникина, с юношеских лет участвовавшего в революционном движении в России. Сначала он примыкал к большевикам, а затем в силу расхождений по некоторым вопросам примкнул к меньшевистской фракции РСДРП.
После октября 17-го Якубович работал на руководящих должностях в центральных советских учреждениях.
Его обвинили в принадлежности к вымышленной чекистами организации «Союзное бюро РСДРП (м)».
Открытый процесс «Союзного бюро РСДРП (м)» проходил в Москве 1—9 марта 1931 года. Перед специальным судебным присутствием Верховного суда СССР в Колонном зале Дома союзов в Москве предстали 14 человек, недавние меньшевики, которые в 20-е годы, во время нэпа, перешли на сторону советской власти. Был среди них и М.П. Якубович.
Все обвиняемые признали свою вину и получили разные сроки. М.П. Якубовичу дали 10 лет.
Тюрьмы, лагеря, инвалидный дом
Якубович провел в Верхнеуральском политизоляторе 8 лет, потом был переведен в Орловскую тюрьму, а затем по этапу его погнали в Унжлаг. Отсидев свой срок, как говорится, от звонка до звонка, он остался работать в лагере вольнонаемным, но через некоторое время был арестован вновь, и по заочному решению ОСО (Особого совещания) опять получил 10 лет, и в 1953 году был переведен в Песчлаг, располагавшийся в Спасске под Карагандой.
Он освободился в год смерти Сталина. Идти было некуда: ни семьи, ни детей, ни старых друзей. Его направили в Тихоновский инвалидный дом в Караганде, где до 1955 года он находился на положении ссыльного. Его спасла литература: на относительной свободе он нашел в себе силы написать повесть «Красная роза» — о своем этапе из северных лагерей в лагерь карагандинский.
Потом его увлекли история и философия…
В 1956 году из Москвы пришла бумага о реабилитации по второму делу. В 1961-м он направил XXII съезду КПСС заявление о пересмотре процесса «Союзного бюро РСДРП (м)». И получил ответ от Прокуратуры СССР, в котором было сказано, что его вина, как и других осужденных, доказана и причин к пересмотру дела нет.
Но в 1967 году его вызвали из Караганды в Москву, в Прокуратуру СССР, где — в форме беседы, без протокола — допросили об обстоятельствах процесса «Союзного бюро», а затем предложили изложить все рассказанное письменно. В своем письменном заявлении Якубович, единственный оставшийся в живых участник одного из открытых политических процессов 30-х, подробно рассказал, как был инсценирован этот процесс, что ему пришлось пережить и почему он «во всем признался».
Из заявления генеральному прокурору СССР
<…> Никакого «Союзного бюро меньшевиков» в действительности никогда не существовало. Осужденные по этому делу не все знали друг друга и не все принадлежали когда-либо в прошлом к меньшевистской партии <…>. Тогда началось извлечение признаний. Некоторые, подобно Громану и Петунину, поддались на обещания будущих благ, так же быстро поддался Б.М. Берлацкий, который впоследствии в тюрьме сошел с ума. Других, пытавшихся сопротивляться, «вразумляли» методами физического воздействия — избивали (били по лицу, по голове, по половым органам, валили на пол и топтали ногами, душили за горло и т.п.), держали без сна на конвейере, сажали в карцер (полуодетыми и босиком на морозе или в нестерпимо жаркий карцер без окон). <…> Больше всего упорствовали A.M. Гинзбург и я.
Мы ничего не знали друг о друге <…>, но пришли к одинаковому выводу: мы не в силах выдержать применяемого воздействия, и нам лучше умереть. Мы вскрыли себе вены <…>. После покушения на самоубийство меня уже больше не били, но зато в течение долгого времени не давали спать. Я дошел до такого состояния мозгового переутомления, что мне стало все равно — какой угодно позор, какая угодно клевета на себя и на других, — лишь бы заснуть. В таком психическом состоянии я дал согласие на любые показания. <…>
Я был в смятении: как вести себя на суде? Отрицать данные на следствии показания? Попытаться сорвать процесс? Устроить мировой скандал? Кому он пойдет на пользу? Разве это не удар в спину советской власти, коммунистической партии? Я не вступал в нее, уйдя от меньшевиков, но ведь я политически и морально был с нею и остаюсь с нею. Какие бы преступления ни совершал аппарат ОГПУ, я не должен изменять партии и государству. Не скрою, что я думал и о другом.
Если я откажусь от данных мною показаний, что со мною сделают палачи-следователи? Страшно об этом подумать… Я хочу смерти, я ее искал и пытался умереть. Но ведь они умереть не дадут, они будут медленно пытать, пытать бесконечно долго. Не будут давать спать, пока не наступит смерть. А когда она наступит? Раньше, вероятно, придет безумие. Как на это решиться? Во имя чего? Если бы я был врагом коммунистической партии и советского государства, я нашел бы нравственную опору своему мужеству в ненависти к ним. Но ведь я не враг. Что же может побудить меня на такое отчаянное поведение на суде?
С такими мыслями и в таком душевном состоянии меня вызвали из камеры и привели в кабинет, где сидел Н.В. Крыленко, назначенный государственным обвинителем на наш процесс <…>. Предложив мне сесть, Крыленко сказал: «Я не сомневаюсь в том, что вы лично ни в чем не виноваты. Мы оба выполняем наш долг перед партией — я вас считал и считаю коммунистом, — я буду обвинителем, вы будете подтверждать данные на следствии показания. Это наш с вами партийный долг. Но на процессе могут возникнуть непредвиденные обстоятельства. Я буду рассчитывать на вас. Я попрошу председателя в случае необходимости дать вам слово. А вы найдете, что сказать». Я молчал. «Договорились?» — спросил Крыленко. Я пробормотал что-то непонятное, но в том смысле, что обещаю выполнить свой долг. <…> Мое обещание, данное Н.В. Крыленко, было выполнено. <…> Процесс прошел гладко — с внешним правдоподобием, несмотря на допущенные следствием грубые ошибки в его монтировании. <…>
В своей обвинительной речи Крыленко потребовал применения высшей меры наказания к пяти подсудимым, включая меня. <…>
Но нас не приговорили к смерти.
Когда после приговора нас выводили из зала, я столкнулся в дверях с А.Ю. Финн-Енотаевским… Он мне сказал: «Я не доживу до того времени, когда можно будет сказать правду о нашем процессе. Вы моложе всех, у вас больше, чем у всех остальных, шансов дожить до этого времени. Завещаю вам рассказать правду».
Исполняя это завещание моего старого товарища, я пишу эти объяснения и давал устные показания в Прокуратуре СССР.
Михаил ЯКУБОВИЧ. 5.V.1967 г.
Историческая справка
В ознаменование 20-й годовщины принятия Организацией Объединенных Наций (10 декабря) Всеобщей Декларации прав человека 1968 год был объявлен ООН Годом прав человека. В СССР этот год начался с нарушения этих прав — судебного процесса над Александром Гинзбургом, Юрием Галансковым, Александром Добровольским и Верой Лашковой, одного из самых громких политических дел брежневской эпохи, и продолжился постоянными преследованиями инакомыслящих, гонениями на людей, поднявших свой голос в защиту осужденных.
Именно в этом, 1968 году группа советских правозащитников решила издавать «Хронику текущих событий», машинописный информационный бюллетень, сообщавший обо всех известных составителям нарушениях прав человека в Советском Союзе.
«Хроника» выходила в свет 15 лет — с 1968 по 1983 г.
Из «Хроники текущих событий», выпуск 10, 1969 г.
24 апреля 1968 г. у М.П. ЯКУБОВИЧА был произведен обыск, изъяты все рукописи и письма. Одновременно Карагандинское УКГБ начало следствие по делу ЯКУБОВИЧА по ст. УК КазССР, соотв. ст.190-1 УК РСФСР. К делу были привлечены также двое его друзей, обвиняемых в «распространении». <…> Контрастом корректности следствия явилась научная экспертиза трудов ЯКУБОВИЧА.
Эксперты — профессора кафедр общественных наук Политехнического и Медицинского институтов Караганды ГОРОХОВ и МУСТАФИН. <…> написали свое заключение в духе худших образцов сталинской эпохи. Заключение содержало грубые оскорбления и брань; извращая и фальсифицируя смысл и содержание работ ЯКУБОВИЧА, эксперты обвиняли его в провокации, контрреволюции, идеологической диверсии, протаскивании меньшевистской идеологии, клевете на марксизм-ленинизм и т. д. <…> Несмотря на такое заключение экспертизы, по истечении установленного двухмесячного срока предварительного следствия, 24 июня по указанию из Москвы дело было прекращено, изъятые при обыске письма были возвращены, но все рукописи, плод многолетнего труда, остались в КГБ «приобщенными к уголовному делу».
Михаил Петрович Якубович, правнук декабриста А.И. Якубовича, племянник поэта и революционера П.Ф. Якубовича, родился в 1891 г. и умер на 90-м году жизни.
Геннадий ЕВГРАФОВ
