Позвонили из Австралии и сообщили, что умерла моя одноклассница, которую я в последний раз видел 40 лет назад. И я не поймал себя на том, что очень скорблю.
Каждый день в мире умирают и погибают миллионы человек, и если скорбеть обо всех, то можно всю жизнь простоять в почетном карауле.
У разных народов разное отношение к смерти. В России люди очень переживают по поводу известных людей, особенно артистов. Стоит им только услышать в новостях, что артист Н. скоропостижно скончался на 89-м году жизни, — тут же начинается всероссийский плач: какого человека потеряли, он мог еще творить. А как он мог творить, заброшенный и никому не нужный, многолетне лежащий один в заброшенной квартире? Тут же на бешеных скоростях клепаются фильмы, где трагическими голосами вещают, какой титан сцены покинул земную юдоль.
Звучат эпитеты: гений, великий, выдающийся, на крайний случай — если вообще, кроме роли третьего стражника в пятом ряду, покойник ничем не прославился, — известный. При жизни бы такое услышал — наверняка еще пару лет протянул.
Смерть страшна, ее боятся все, но больно по-настоящему только близким, для остальных это просто повод посудачить. В этом поголовном ханжестве и лицемерии нет никакой любви, в очереди на прощание стоят люди, желающие убедиться, как плохо покойник выглядит, поболтать насчет того, отчего он умер и кому достанется наследство. И подумать про себя: «Слава Богу, что не я лежу в этом гробу».
Смерть привлекательна, особенно чужая, особенно другого человека, а если он еще спел что-то… Если послушать речи на поминках, то окажется, что покойник был замечательный человек, без него теперь все рухнет: в гараже, на овощебазе или в оперном театре.
За столом все знают, что при жизни он был дрянь и доброго слова не стоил: и жену бил, и детей бросил, а теперь ни слова плохого нельзя, такая традиция. Я знаю семейную пару, которая вот уже лет 20 не пропускает ни одной панихиды в Доме кино, люди они благополучные и здоровые (а кто еще выдержит чуть ли не ежедневные поминки). Как только показывают очередной уход — они в первых рядах у гроба, стоят, страдают, родственники удивляются, ни разу не видели рядом с живым, а вот убиваются как родные. А когда катафалк отъезжает от храма искусств, эта пара аплодирует и уходит с благостными лицами и осознанием совершенного подвига сострадания.
К покойникам у нас всегда относились с почтением и неподдельным интересом. Некрологи неизменно прочитывались от корки до корки, с них начинали читать газету, были мастера этого жанра, умеющие растопить самое черствое сердце. Сейчас другие времена, некрологи пишут заранее, собирают фактуру, пока человек еще своими ногами ходит. А как только крякнет неожиданно, тем же вечером покажут кино, с фотками из морга, с соседями, которые расскажут, как покойник маялся при жизни. Гадости про детей сообщат, станут на панихиде высматривать бывших жен и любовниц, незаконных детей и малолетних любовников. Все найдут, даже анализы покажут и комментарии санитарки приведут, от чего скончался сердешный. А потом наперегонки все каналы будут показывать покойника во всех видах, скороговоркой скажут о творческом пути и свернут на свою любимую дорогу: кто, с кем, когда. В финале все встанут на десять секунд в минуту молчания (время дорогое в прайм-тайм) и пойдут пить чай с чувством исполненного долга. И только семья останется один на один со своим горем, раздавленная хамским и бездушным вторжением в святая святых, в семейные тайны, выброшенные на всеобщее обозрение, как вещи при обыске.
Пока мы живы, не надо стоять одной ногой в чужих могилах, топтать память людей публичным созерцанием немощей и хворей тех, кто уходит в мир иной.
Тайна рождения и тайна смерти — интимное дело, и не стоит толпе бросаться в чужие шкафы в поисках скелетов, у каждого и своих достаточно.
Пусть каждый спокойно хоронит своих мертвецов.
