Усталость это или старость? — сбылись пророческие сны, и аргументов не осталось у той и этой стороны. Боюсь, из всех вещей на свете, за кои можно лечь костьми, у нас остались только дети — и мы махаемся детьми.
В конце пронесшихся над каждым похмельных и хмельных годин уже, увы, никто и граждан не верит в принцип ни один. Из вдохновляющих абстракций, что поднимали мир со дна, тут не смогла не обосраться, прости за грубость, ни одна. Тут было столько слов облыжных и столько склок с любым вождем, что мы не только что на ближних — мы на себя уже кладем, и только дети для кого-то — примерно тысяч двадцати — тут и валюта, и забота, и ширма, Господи прости.
Борьба детьми — байда крутая, покруче, чем борьба сумо. Слыхали? — девочка слепая диктует Путину письмо! Вот аргумент, который звонок, — б так не выдумал и сам. Еще один больной ребенок писал… а может, не писал… Нет, это утка, — как иначе б? Скорей купить ему айфон! На самом деле, был ли мальчик? Не мальчик он, оружье он! Коль на кого жена пристукнет — так ясно: девочку растлил. Уж нынче если кто преступник — о непременно педофил. Не обвиненье, а могила: оно решит любой вопрос. Кто защищает педофила, тот сам по-тихому того-с. Две силы, роковые силы в стране остались, больше нет: кто против власти — педофилы, а кто во власти — педоед. Они хрипят в натужных схватках, их гнев силен, хоть нарочит, а между ними в непонятках Чулпан Хаматова торчит.
Россия-мать! Признаюсь гордо: в эпоху твоего стыда я быть согласен кем угодно, и лишь ребенком — никогда. Не потому, что стали дети последней бомбою в борьбе: неправда, есть куда слетети, остались котики тебе. Не потому, что много голых и беспризорных по стране; не потому, что плохо в школах и с медициной не вполне, — а потому, что как ни худо и как ни смотришь в темноту, но нам-то скоро вон отсюда.
А им до дембеля — ту-тууууу!
