За срок, который был мною прожит, Ни дня не давал дышать без помех Тот местный дух, который сам ничего не может И вечно поносит всех.
Его дежурное «Не положено», Нехватка насущного, страх излишнего Гнались за мною, как взгляд Рогожина Всюду преследовал князя Мышкина.
Если я сплю не один, то это разврат. Если один, то и для разврата я слишком плох. Я грабитель, если богат, А если беден, то лох.
Меня не надо, и каждый, кто не ослеп, Видит, как я предаю Лубянку и крепость Брестскую. Если я ем — я ем ворованный русский хлеб. Если не ем, то я этим хлебом брезгую.
Сам он работой ни разу не оскоромился, Даром что я наблюдал его много лет. Это ниже его достоинства, Которого, кстати сказать, и нет.
Иногда, когда он проваливался по шею И у него случался аврал, Он разрешал мне делать, что я умею, И подать за это брал.
Периодически он мне сулил тюрьму и суму. Тогда в ответ я давил на жалость. «Слушай, давай я сдохну?» — я говорил ему, Но это даже не обсуждалось.
Без меня его жизнь давно бы стала растительной — Дуб на юру, ковыль на ветру. Если возможен и вправду грех непростительный — Это если я сам умру.
Смерть неприлична. Забудем про это слово. Она не дембель, а самострел. И правда, где он найдет другого, Который бы это терпел И сам же об этом пел?
