Во вторник президент РФ внес в Госдуму проект федерального закона, запрещающего широкой номенклатуре должностных лиц иметь зарубежные счета и бумаги иностранных компаний под угрозой отстранения от должности.

В отличие от мягкого, «либерального» закона о контроле над доходами, это жесткий, крутой акт. Видно даже из преамбулы: «В целях обеспечения национальной безопасности, упорядочения лоббистской деятельности и повышения эффективности противодействия коррупции устанавливается запрет лицам, принимающим по долгу службы решения, затрагивающие вопросы суверенитета и национальной безопасности», на наличие счетов в иностранных банках и владение ценными бумагами нерезидентов (как государств, так и частных компаний).

Перечень лиц, на которых, как выяснилось, лежит бремя российского суверенитета, — чрезвычайно широк. Это федеральные и региональные чиновники, члены совета директоров ЦБ — вообще все должностные лица, назначаемые президентом и правительством, а также аналогичным образом получающие свои посты сотрудники госкомпаний и госкорпораций.

Более того, закон ограничивает в праве владения зарубежными активами их супругов и несовершеннолетних детей. Конечно, у чиновника может быть не только жена, но и, например, теща, но важно помнить, что только узы брака формируют между родственниками, даже близкими, юридически значимые отношения. И в российской юрисдикции, и в иностранных.

Можно, конечно, раскидывать активы на подставные лица, но где гарантия, что эти лица их потом «не приватизируют» (в этой связи уместно вспомнить эпический суд между Березовским и Абрамовичем).

Итак, чиновники и их супруги, у которых есть зарубежные активы (а у кого нету?), обязаны будут в течение 3 месяцев с момента вступления закона в силу закрыть зарубежные счета и продать бумаги нерезидентов, вернув накопления на родину. Или — подать в отставку. Трехмесячный срок на избавление от излишков дан и тем, кто намерен претендовать на замещение государственных должностей.

Тем, кто еще сомневается, что всё это — серьезно, стоит ознакомиться с перечнем оснований для проведения проверки в отношении тех, кто решит утаить нажитое за рубежом. Это и данные правоохранительных органов, и органов исполнительной власти, в том числе региональных, и политических партий, ЦБ РФ, иностранных банков и международных организаций, Общественной палаты и — бинго! — общероссийских СМИ. В общем, все, кроме анонимных доносов.

Для проверки таких сведений разрешено будет привлекать правоохранительные органы, в том числе проводить оперативно-разыскные действия, а также вести задушевные беседы с физическими лицами, в том числе нерезидентами, требовать дополнительной информации от «подозреваемых».

В общем, если закон будет принят в таком виде и начнет работать, то чиновникам действительно придется делать выбор между зарубежными активами и вертикалью власти.

Если «антимагнитский» «закон Димы Яковлева» бросил вызов активной части гражданского общества, то внесенный Путиным законопроект — это уже серьезный вызов элите, которая вынуждена будет разделиться на «своих» и «чужих».

Очень интересно, как она его примет и что сделает в ответ.

# Сколько стоит «акт Магнитского»

Рассмотрим некоторые макроэкономические предпосылки такого поведения российской элиты и спрогнозируем долгосрочные последствия.

Одной из главных задач «промежуточного» срока Дмитрия Медведева и третьего срока Владимира Путина была постепенная легализация капиталов, накопленных политическим и силовым истеблишментом в процессе огосударствления активов (начиная с «дела ЮКОСа»). Результаты выразились, например, в некоторой либерализации уголовного преследования за экономические преступления и сокращении административного давления на бизнес. Планировалось, что после рокировки Путин продолжит ту же линию, но гораздо активнее (вспомним его «экономические» предвыборные статьи), и к тому же развернет антикоррупционную кампанию и проведет деофшоризацию.

Логику процесса сломали известные внутриполитические процессы и тот самый «акт Магнитского».

Чем так страшен этот акт российской элите? Тем, что была объявлена глобальная охота на активы лиц, причастных к экономическим преступлениям, совершенным на территории России. Это и прецедент, и пробный шар. Ведь если получилось у Браудера, то с еще большими основаниями может получиться у групп интересов, связанных, скажем, с акционерами ЮКОСа.

Например, еще в 2009 году американская Yukos International (ее представляет Брюс Мизамор) подала в Страсбургский суд иск, в котором требует взыскать с российского правительства $100 млрд за убытки из-за банкротства российской компании. ЕСПЧ едва ли удовлетворит подобные претензии, но нужен ли Страсбург, если теперь вопросы можно решать в Вашингтоне, через сенат и конгресс?

А ведь есть еще и американский суд, который, как показывает шумная история с библиотекой Шнеерсона, может принять решение в пользу американских истцов, игнорируя как понятие российского суверенитета, так и негативную реакцию властей США.

Наконец, если к американским санкциям подключится даже не вся Европа, а хотя бы Великобритания, то это будет уже катастрофа. Потому что львиная доля активов российской элиты так или иначе привязана либо к американской, либо к британской юрисдикциям (включая офшоры-сателлиты).

В общем, в отличие от страны, российский коррупционный капитал действительно оказался в кольце врагов.

Выходов из этой ситуации, пожалуй, два, но возможность реального наказания силами российского государства тех, кто отнимал частную собственность с нарушением закона, — мы рассматривать не будем. Остается один курс — на изоляционизм, на суверенную экономику, и по нему, очевидно, пойдет страна.

Конкретные очертания он обретает в симметричных историях нового раунда приватизации (в сочетании с деофшоризацией) и создания Российского финансового агентства, которое будет инвестировать до 2,5 трлн средств резервных фондов и пенсионных накоплений населения.

Приватизационный самолет

Сама по себе идея распечатывания государственной «кубышки», пожалуй, своевременна. Экономика страны отчаянно нуждается в инвестициях, в том числе в инфраструктурные проекты и в создание новых крупных предприятий, да что там, целых кластеров, и деньги суверенных фондов для этих целей подходят идеально: их много, они дешевые, они длинные.

Но использование этих средств в рамках «большой приватизации» — решение со знаком минус. Потому что означает выкуп государственных активов за государственные деньги (и деньги будущих пенсионеров), причем по административно установленным ценам (см. «Новую газету», № 15. — «Госплан выходит на IPO».)

При этом РФА будет не единственным крупным игроком на рынке скупки госактивов. Очевидно, что возможная распродажа открывает путь для той самой несостоявшейся легализации накопленной административной и коррупционной ренты, но уже внутри страны. В рамках теории «приватизационного самолета», которую я предложил еще три года назад (см. «Новую газету», № 20 за 2010 год). Идея была в том, что серьезные государственные активы могут быть проданы только «государевым людям» за счет средств, накопленных ими в офшорах.

В чем риски схемы с участием как офшорного, так и государственного капитала? В том, что процесс будет в обоих случаях контролируемым.

То есть если на конкретный актив найдется «согласованный» покупатель, то РФА (или его агенты), вполне возможно, сочтут его «неинтересным», и он уйдет по согласованной же цене. А вот если это будет непрофильный актив государственного холдинга, нуждающегося в деньгах, то РФА может купить его дорого, выплатив премию из суверенных фондов (которая, в свою очередь, может быть направлена и на выкуп «интересных» активов).

При этом государственные деньги, вложенные в приватизацию, уже не будут инвестированы в инфраструктурные и прочие имеющие экономический смысл проекты, а значит, реальные потери страны будут мультиплицированы. Конечно, о точных суммах рассуждать пока бессмысленно, но их порядок очевиден — это триллионы рублей.

Сюда же стоит добавить и выгоду, которую Россия не получит от продажи своих активов по максимально высокой рыночной цене. Такую цену как раз можно было бы получить при листинге на Нью-Йоркской или Лондонской биржах. Практика показывает, что компании, торгующиеся в России, стоят на 25—40% дешевле, чем их аналоги на ведущих площадках. Это дисконт за негативные характеристики нашей юрисдикции (коррупция, незащищенность прав собственности, низкое качество законодательства). Но в Лондон и Нью-Йорк мы идти уже не можем из-за неприемлемых юридических рисков. Значит, при продаже в стране квазигосударственным, в том числе офшорным, приобретателям государство недополучит те самые 25—40% от максимальной цены. А при скупке на деньги РФА и вовсе, по сути, ничего не получит, потому что это перекладывание денег из одного кармана в другой.

Коррупционный отток

Есть и еще один аспект российской экономической действительности, привязанный к теме трансграничного движения капитала, только уже не на вход, а на выход.

Речь идет не о пресловутом «оттоке» и уж точно не в контексте «плохого инвестиционного климата», опосредованного «кровавым режимом» (хотя и климат плохой, и к режиму вопросы имеются).

Начнем с того, что сам показатель «чистый вывоз капитала частным сектором», рассчитываемый нашим Центробанком, уникален в мировом масштабе, потому что так больше не считает никто. Остальное человечество использует показатель Private Capital Flows (методика Всемирного банка). Переводится на русский он точно так же, но имеет другую структуру и, как следствие, совершенно другие результаты. Например, по итогам 2011 года ЦБ зафиксировал «чистый вывоз капитала частным сектором» на уровне 80,5 млрд долларов, а Private Capital Flows Всемирный банк оценил «всего» в 32,3 млрд долларов (даже странно, что наша пропаганда обходит стороной этот факт).

В чем разница? Как выяснили эксперты Российского фонда прямых инвестиций и Ernst&Young, наш ЦБ относит на вывоз капитала такие статьи, как «чистые ошибки и пропуски», затраты на приобретение воздушных судов, выплаты со стороны «дочек» иностранных банков головным компаниям, структурирование офшорных операций.

С офшорами особенно интересно, потому что они, с точки зрения российского обывателя, и представляют собой отток капитала в самом чистом его виде. Однако, по расчетам РФПИ и Ernst& Young, в период 2007 — 2011 годов прямые инвестиции из России в офшорные зоны (совокупно 135,6 млрд долларов) практически равны движению капитала в обратном направлении (133 млрд долларов). А если полетит «приватизационный самолет», то мы еще и чистый приток получим. То есть офшоры — это, конечно, про уход от налогов и про сокрытие бенефициаров, но не про отток капитала.

Так вот, за минусом означенных позиций показатель «чистый вывоз капитала частным сектором», по версии ЦБ, в 2011 году составил 40,8 млрд долларов, из которых 32,8 млрд пришлись на графу «Сомнительные операции» (отметим, что эта цифра поразительно близка к данным Всемирного банка).

Не факт, что все операции, которые ЦБ относит к «сомнительным», имеют коррупционную природу, но очевидно, что, например, те 230 млн долларов, которые в рамках альтернативного расследования «дела Магнитского» сейчас ищут власти нескольких европейских стран, — явно обогатили эту статистику.

Вот он, «плохой» отток капитала, с которым действительно стоит бороться. Проблема в том, что он носит трансграничный характер, а значит, необходимо взаимодействовать с финансовой разведкой и правоохранительными органами европейских стран и США. Но у нас теперь с ними холодная война. А это значит, что нашему правительству, даже если оно очень захочет, не удастся поставить заслон экспорту коррупционных доходов. И это тоже прямые потери страны, измеряемые, как мы видим, десятками миллиардов долларов в год, которые вряд ли удастся сократить из-за нашей реакции на «акт Магнитского».