Немощный старик, отрекающийся от власти, куда мужественнее того, кто держится за нее до последнего, любой ценой и подыхает (слово «умирает» здесь не столько слишком мягкое, сколько просто неточное), вцепившись в трон. Российским правителям, за редчайшими исключениями, не удавалось совершить этот подвиг слабости. Сказывается тиранический характер власти, который не отменили ни три русские революции, ни распад двух империй — царской и советской. В России всегда было легче задушить правителя или ударить табакеркой в висок, чем просто дожить до момента, когда он сам поймет или почувствует, что пора удаляться на покой.
Отрекшись от папства, Йозеф Алоиз Ратцингер, Бенедикт ХVI, «Папа Ратци», как окрестила его в день восшествия на папский престол чуть менее восьми лет назад одна из британских газет, совершил важный политический и человеческий акт. Добровольная отставка с поста на вершине власти, да еще с такого, где срок пребывания не регламентирован никакими законами, это несомненный поступок. По иронии судьбы Папа Бенедикт XVI останется в истории церкви только этим отречением. Хотя бы потому, что ничего подобного не происходило 598 лет.
Для России с ментальной установкой всякой ее власти на собственную богоизбранность, непогрешимость и пожизненность (Путин в этом смысле наследует и царской России, и советской) каждое добровольное или добровольно-принудительное отречение — подвиг вдвойне. Собственно, таких подвигов слабости в многовековой истории нашей страны было только два. И оба человека, их совершившие — последний русский император и первый российский президент, — национальными героями явно не считаются.
2 марта 1917 года Николай IIподписал отречение в пользу сына Алексея. Его императорское величество царь Алексей II, с гемофилией, которая не оставляла ему шансов на полноценную жизнь, в двенадцать лет стал императором. За шесть часов ожидания процедуры передачи власти от отца к сыну Николай понял, что императору Алексею запретят жить вместе с родителями. Разлуку со смертельно больным мальчиком он пережить не мог. И потому в тот же день составил новое отречение — в пользу брата Михаила. Однако Революционный совет провозгласил лозунг: «Долой Романовых!» Когда в Думе сообщили Михаилу о решении Совета, тот, подумав несколько минут, заявил: «Я решил отречься». И наивно добавил, что согласен принять престол позже, если так решит Учредительное собрание.
31 декабря 1999 года в предновогоднем обращении к нации Борис Ельцин вместо дежурных казенных слов поздравления народу говорил слова неказенные, человеческие, исторические. Его «я устал, я ухожу», его личные извинения перед людьми со слезами на глазах — неизмеримо большее мужество, чем позирование ельцинского преемника на камеру с голым торсом или в кимоно. Для России власть, извиняющаяся перед народом, увы, исторический нонсенс. Потому что люди для нашей власти во все времена были массовкой, подручными средствами, личным составом, электоратом, досадной помехой, колесиками и винтиками. Но никогда — отдельными личностями, заслуживающими если не уважения, то хотя бы различения.
В последнем опросе ВЦИОМ на эту тему в 2011 году ельцинский поступок назвали ошибкой только 2% россиян. Меньше стандартной статистической погрешности при подобных опросах. А 66% считали добровольный уход первого президента абсолютно правильным решением. Увы, в сознании большей части населения Ельцин вместе со своим политическим оппонентом Горбачевым остается могильщиком СССР, а не создателем новой российской государственности. И не автором краткой, насильственно прерванной попытки поставить Россию на магистральную колею нормального цивилизованного развития с ее вечных путешествий по кровавому бездорожью особых путей. Причем даже поклонники нынешнего российского президента словно забывают, кто и каким образом привел его на этот пост.
Возможно, политические минусы добровольного отречения от власти Николая II и Бориса Ельцина в итоге перевесили плюсы. Но в любом случае это были выдающиеся, выламывающиеся из общего ряда и очень мужественные поступки. А заодно отличный способ понять, насколько трудноуловима грань между поражением и победой в политике. Особенно когда речь идет о бесконтрольной и безграничной власти.
